Колыбель для Ангела
Шрифт:
Его раздумья были прерваны у входа в храм тревожным возгласом.
– Батюшка, чудо! – у входа в храм стоял, растерянно хлопая белесыми ресницами, дьякон Симеон. – Чудо, батюшка!
– В чем дело, Симеон? Что за чудо, ты о чем? – отец Алексей насторожился. В груди что-то затрепетало. Неужели то, что его беспокоит, имеет продолжение?
– «Святая троица» замироточила! – выдохнул дьякон.
– Неужто? – отец Алексей недоверчиво глянул на Симеона и заторопился в храм. – Ты ничего не путаешь, Симеон? В самом деле?
– Истинный
В храме отец Алексей устремился к иконе «Святой Троицы» и благоговейно замер. От глаз Ангелов вниз бороздили струйки маслянистой прозрачной жидкости.
Такое он видел лишь однажды, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Тогда это зрелище оказало на молодого священника неизгладимое впечатление. Но тогда он был молод и воспринимал мир с романтической увлеченностью, когда любое чудо было лишь новой яркой страницей познания.
Сейчас это чудо приобретало для него совершенно другой смысл. Теперь он чувствовал, что мироточение исключительное событие, неминуемо влекущее за собой столь же неординарные последствия, однако их суть для него пока была сокрыта.
Глава 10
– Благо грядет на нашу землю, батюшка, благо, – матушка Ольга, супруга отца Алексея, держала в обеих руках руку мужа. – Я знаю, мироточение – великий знак грядущего блага.
Отец Алексей тепло взглянул на супругу, но ничего не ответил.
Они сидели за столом в кухне. В глиняной миске, дымясь, остывала душистая, рассыпчатая картошка с молодым укропом – любимое блюдо отца Алексея. Однако аппетит безвозвратно покинул его сегодня. Череда поразительных событий всколыхнула его сознание, и ввергла в глубокие размышления. Несомненно, мироточение иконы – событие исключительно благое, но вместе с тем имело сейчас какое-то вполне определенное значение. Его прихожане ждали от него толкования, он же был в неведении относительно грядущих последствий знамения.
– Я тоже так думаю, матушка, но хотелось бы знать об этом немного больше, – отец Алексей задумчиво огладил бороду. – Но больше знает лишь Господь.
Матушка лишь успокаивающе погладила его руку.
В дверь дома постучали, и матушка Ольга пошла открывать.
В дверях появился Фролов с усталой улыбкой на лице и с уже знакомой отцу Алексею сумкой.
– Добрый вечер, батюшка. Я принес ту штуковину.
– Проходи, Юрий Степанович, – отец Алексей поднялся из-за стола.
Они прошли в соседнюю комнату, где стояли полки, уставленные до самого потолка книгами.
– Вы много читаете, батюшка! – Фролов восхищенно обвел глазами библиотеку.
– Да, Юрий Степанович, в книгах вся наша жизнь. Как только человек научился создавать изображения, он не перестает описывать окружающий его мир – отчасти в картинах, отчасти в письменах. Книги же – истинное богатство человечества. Говорю тебе это, может быть и велеречиво, но от чистого сердца.
– Я тоже люблю читать, только времени не хватает, – смущенно потер нос Фролов, отводя взгляд в сторону книжных шкафов.
– Время, Юрий Степанович, субстанция управляемая. Им лишь нужно правильно распорядиться, – священник дружелюбно улыбнулся. – Да ты это и сам прекрасно знаешь. Ну, да ладно. Давай-ка все же займемся интересующей сейчас нас обоих вещью.
Фролов расстегнул сумку, и осторожно вынув из нее загадочный раритет, передал его священнику.
Отец Алексей бережно принял ценный предмет и аккуратно положил его на стол, стоявший у окна.
– Присядь, Юрий Степаныч, – пригласил он участкового, – а я пока подберу нужную книгу.
Он подошел к книжному стеллажу. Библиотека у отца Алексея действительна была не малой. Естественно, здесь не было бульварных романов, современных бестселлеров. Основу библиотеки составляли научные труды, философские трактаты. Художественная литература была представлена широким диапазоном – от Гомера и Свифта до Флобера и Пикуля. Большую часть библиотеки собрал его отец – профессор филфака Ленинградского госуниверситета, и именно он привил сыну любовь к книгам, сам истинный книгоман. Как-то однажды в беседе он сказал Алексею: «Письменность – это застывшее время. Именно письменность была величайшим изобретением человечества. Если бы я не был убежденным атеистом, то счел бы, что она ниспослана свыше. Только письменность окончательно выделила человека из животного мира. Все остальное животные умеют делать проще и лучше человека».
Отец Алексей не вел картотеку, но хорошо ориентировался в этом книжном царстве и потому без труда отыскал необходимую книгу. В его руках оказался «Словарь древнеегипетского языка» Адольфа Эрмана.
– Вот то, что может нам помочь, – отец Алексей раскрыл книгу и в благоговейном предчувствии подошел к столу, на котором лежал их предмет исследования.
Положив книгу рядом с раритетом, он достал из ящика стола большую лупу.
Вспомнив странные ощущения, охватившие его в храме при первом осмотре необычного предмета, отец Алексей осторожно придвинул его к себе и приступил к исследованию.
На гранях таинственного раритета были действительно нанесены иероглифы. Способ их нанесения был своеобразный – складывалось впечатление, что они просто выросли из него. Красный оттенок металла при изменении угла падения света менялся на зеленоватый, голубой, синий, фиолетовый, из чего отец Алексей заключил, что металл все же вряд ли являлся медью, как ему показалось вначале. Может быть какой-нибудь сплав? Присмотревшись к иероглифам, он обнаружил, что на них также нанесены иероглифы, более мелкого шрифта и совершенно другого вида, в свою очередь на более мелких еще более мелкие, пока последние не превращались в неразличимый орнамент. Получалось, что каждый иероглиф, кроме собственного, содержал в себе еще дополнительные значения.