Колыбель на орбите [сборник]
Шрифт:
Нет никакого смысла готовиться к президентским выборам; хорошо, если он доживет до выдвижения кандидатур… Конец мечтам и честолюбию, и нет утешения в мысли о том, что рано или поздно всех ждет конец. Рано, слишком рано!
Недаром Сесиль Роде — один из его идеалов — воскликнул перед смертью: «Столько дела — и так мало времени отведено!» Роде не дожил и до пятидесяти лет; он намного старше, а совершил гораздо меньше.
Машина увозила его прочь от Капитолия. В этом есть что-то символическое, но лучше не задумываться… Вот и Нью-Смитсониен, могучий комплекс музеев, которые ему было
Конечно есть. У него стало легче на душе, чувство беспредельного одиночества поумерилось. Беря телефонную трубку, сенатор со стыдом подумал, что вынужден справиться о номере у секретаря, хотя память удерживает множество куда менее важных вещей…
(Вот Белый дом, залитый ярким светом весеннего солнца. Впервые в жизни он скользнул по нему равнодушным взглядом. Белый дом уже принадлежал иному миру — миру, до которого ему больше нет и не будет дела.)
В автомобиле не было видеоустройства, но сенатор и без того уловил оттенок удивления и даже намек на радость в голосе Айрин.
— Здравствуй, Рени, как вы там поживаете?
— Отлично, папа. Когда мы тебя увидим?
Вежливая формула, к которой дочь всегда прибегала в тех редких случаях, когда он звонил. И всегда, исключая Рождество или дни рождения, сенатор отвечал неопределенным обещанием как-нибудь заглянуть…
— Я хотел спросить, — произнес он медленно, извиняющимся тоном, — можно ли заехать за ребятишками. Давно мы с ними нигде не были, и надоело все сидеть в канцелярии.
— Конечно заезжай! — Голос Айрин потеплел. — Они будут рады. Когда тебя ждать?
— Давай завтра. Приеду около двенадцати и повезу их в зоопарк или Смитсониен, куда захотят.
Вот теперь она изумилась — ведь он один из самых занятых людей в Вашингтоне, его время расписано на недели вперед. Будет спрашивать себя, что произошло; хоть бы не догадалась. Да нет, не должна, ведь даже его секретарь ничего не знает об острых болях, которые в конце концов вынудили сенатора обратиться к врачу.
— Чудесно! Как раз вчера они говорили о тебе, спрашивали, когда же ты опять приедешь.
Глаза сенатора увлажнились. Хорошо, что Рени его не видит.
— Значит, в полдень, — поспешно сказал он, боясь, как бы голос не выдал его. — Обнимаю вас всех.
Он отключился, не дожидаясь ответа, и со вздохом облегчения откинулся на спинку сиденья. Первый шаг к перестройке своей жизни сделан — без всякой подготовки, вдруг. Он упустил собственных детей, но мост, соединяющий его со следующим поколением, цел. В оставшиеся месяцы нужно хотя бы сберечь и укрепить этот мост.
Вряд ли доктор посоветовал бы ему пойти в Музей естественной истории с двумя любознательными непоседами, но он с этим не считался. Джо и Сьюзен заметно подросли с их последней встречи,
— Что это? — вскричал Джо.
— Это же слон, дурачок, — снисходительно ответила Сьюзен; ведь ей уже было целых семь лет.
— Знаю, что слон, — отрезал Джо. — А как его зовут?
Сенатор Стилмен обратился к дощечке, но не нашел там ответа. Самое время действовать по принципу «смелость города берет».
— Его зовут, гм, Джумбо! — выпалил он. — Погляди, какие клыки!
— А у него болели зубы?
— Что ты, никогда.
— А как он чистил зубы? Мама говорит, если я не буду чистить зубы…
Стилмен угадал, куда клонит Джо, и поспешил переменить тему:
— Дальше будет еще много интересного! С чего начнем: с птиц, змей, рыб, млекопитающих?
— Змей! — решительно потребовала Сьюзен — Я хотела посадить змею в банку, а папа не позволил. Ты попроси его, может, он передумает?
— А что такое — млекопитающий? — спросил Джо, прежде чем Стилмен успел придумать ответ для Сьюзен.
— Пойдемте, — твердо сказал он. — Я покажу.
Они шли по залам и переходам, дети сновали от одного экспоната к другому, и на душе у сенатора было хорошо. Ничто не действует на человека так умиротворяюще, как музей; здесь все повседневное обретает свои истинные размеры. Изобретательность волшебницы-природы неисчерпаема, и ему вспомнились забытые было истины. Он всего лишь один из миллиона миллионов обитателей планеты Земля. Весь человеческий род с его чаяниями и тревогами, победами и безрассудствами, быть может, только эпизод в истории мира.
Стоя перед чудовищным скелетом диплодока (даже дети благоговейно примолкли), он ощутил дыхание вечности. И с улыбкой додумал о своем честолюбивом убеждении, будто он тот человек, который нужен нации. Какой нации, коли на то пошло? Декларация о независимости подписана всего каких-нибудь двести лет назад, а вот этот древний американец пролежал в земле Юты сто миллионов лет…
Он устал к тому времени, когда они вошли в Зал океанической жизни, где выразительный экспонат подчеркивал, что на Земле и в наши дни есть животные, превосходящие размерами все известное в прошлом. Двадцатисемиметровый кит, житель пучин, и прочие стремительные охотники морей напомнили ему часы, которые он провел на маленькой, влажно блестящей палубе, под крылатым белым парусом. Хорошо — плеск рассекаемой килем воды, вздохи ветра в снастях. Тридцать лет как не ходил на яхте; еще одна радость, которой он пренебрег.
— Я их не люблю, рыб этих, — пожаловалась Сьюзен. — Хочу к змеям пойти!
— Сейчас, — ответил он. — И куда ты спешишь? У нас еще много времени.
Он сам не заметил, как у него вырвались эти слова.
Сенатор размеренным шагом побрел дальше, а дети умчались вперед. Вдруг он улыбнулся, улыбнулся без горечи. Что ж, в каком-то смысле это верно. Времени действительно много. Каждый день, каждый час может вместить в себя целый мир впечатлений, нужно только разумно их тратить. В последние недели своей жизни он начнет жить.