Колыбель на орбите [сборник]

Кларк Артур Чарльз

Выбрав осенний пейзаж, не продвинувшийся далее единственного костлявого дерева, я поставила его на мольберт и авторитетно изрекла:

— А сейчас, Доркас, я буду учить тебя рисовать!

План мой был крайне прост и не вполне честен.

Хотя приматов еще в XX веке неоднократно поощряли к размазыванию краски по полотну, ни один из них, насколько мне известно, не создал ничего такого, что можно было, не кривя душой, назвать подлинным произведением искусства. В общем-то, я была уверена, что у Доркас тоже ничего путного не получится… Но кто уличит меня в том, что я направляла ее руку? А вся слава достанется ей.

На самом деле

я отнюдь не собиралась идти на полный обман. Да, я набросаю углем эскиз, смешаю краски и лично выполню самую сложную часть работы, однако и Доркас будет принимать в ней посильное участие. Я надеялась, что она справится с закрашиванием обведенных контуром участков, а может быть, даже выработает нечто вроде собственной манеры. Если повезет, прикинула я, Доркас выполнит примерно четвертую часть работы, и тогда я с чистой совестью смогу утверждать, что все это дело ее рук… В конце концов, разве Микеланджело и Леонардо не ставили свои имена на картинах, процентов на девяносто написанных их подмастерьями? Ну а я выступлю в роли подмастерья Доркас!

Должна признаться, меня постигло изрядное разочарование.

Хотя Доркас быстро догадалась, в чем суть дела, и поняла, как надо использовать кисти и палитру, ухватки ее оказались до боли неуклюжими. Казалось, бедняжка никак не может решить, как ей сподручней размазывать краски, и потому постоянно перекладывает кисть из одной руки в другую… Кончилось тем, что первую картину я написала сама, участие же Доркас ограничилось десятком ярких жирных мазков.

С другой стороны, глупо было бы ожидать, что она станет мастером за каких-то два или три урока, тем более что по сути это не имело значения: мне всего лишь придется сделать истину чуть более растяжимой, когда я начну безапелляционно утверждать, что единственным автором картины является моя антропоидная служанка.

Торопиться было некуда, ибо задумки подобного рода требуют тщательного исполнения, и тем не менее уже через пару месяцев продукция «Студии Доркас» исчислялась дюжиной живописных работ. Тематика их, естественно, была ограничена тем, что супершимп может узреть в Порт-Годдарде: этюд лагуны в голубых тонах, вид нашего дома в пейзаже, импрессионистский набросок ночного старта (зеркальный блеск металла и взрывы ярких пятен на угольно-черном фоне), бытовая сценка с рыбаками, пальмовая роща… Словом, сплошной стандарт, но что-то иное наверняка показалось бы подозрительным; не думаю, чтобы до приезда к нам Доркас часто бывала вне стен лаборатории, где ее растили и воспитывали.

Лучшие из этих картин (а некоторые были и впрямь недурны, уж можете мне поверить) я развесила по дому в таких местах, где мои друзья просто не могли их не заметить, а далее все разыгрывалось как по нотам. Сперва восхищенные ахи, затем мой твердый отказ от авторства, недоумевающие вопросы… и наконец изумленные возгласы: «КАК!», «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!» и «КТО БЫ МОГ ПОДУМАТЬ!!!»

Скептиков я сразила тем, что позволила кучке избранных полюбоваться процессом творчества. Полагаю, нет нужды пояснять, что подобной чести были удостоены лишь ни черта не смыслящие в живописи, картина же являла собой абстрактную композицию в красном, черном и золотом, которую никто не осмелился критиковать. Доркас эффектно смотрелась за мольбертом и провела показательный сеанс не хуже опытного киноактера, умело имитирующего игру на музыкальном инструменте.

В целях дальнейшего распространения сенсации я раздарила несколько картин в качестве

забавных безделушек, стараясь при этом, чтобы облагодетельствованный непременно отметил нотку уязвленного самолюбия в моей дежурной фразе: «Я наняла эту обезьяну для работы по дому, а не для Музея изобразительных искусств!» Разумеется, я была достаточно благоразумна, чтобы не проводить сравнений между творениями Доркас и мазней Кристины, поскольку прекрасно знала, что наши общие знакомые сделают это за меня.

Когда мадам Свансон нанесла мне неожиданный визит, дабы обсудить нашу ссору, «как подобает двум приличным людям»,я поняла, что она на крючке… Я повела ее пить чай в гостиную, увешанную работами Доркас, где и позволила себе грациозно капитулировать под лучшей из них (полная луна встает над лагуной — холодная, голубая и необыкновенно мистическая; при каждом взгляде на нее я испытывала вполне заслуженную гордость). Мы не обмолвились ни единым словом ни о картинах, ни о Доркас, однако в глазах моей гостьи я увидела все, что хотела увидеть.

Через день очередная выставка Кристины, запланированная на следующую неделю, была отменена.

* * *

Мудрость карточных игроков гласит, что после крупного выигрыша следует немедленно выходить из игры… Не сочти я за труд хоть немного задуматься, то уразумела бы, конечно, что Кристина мне этого не спустит и рано или поздно нанесет жестокий контрудар.

Время она рассчитала блестяще: дети в школе, бабуля в гостях, а я уехала за покупками на другой конец острова. Должно быть, она сперва позвонила по телефону, дабы удостовериться, что дома действительно никого нет, а точнее говоря, ни единого человека… Что касается Доркас, то после первых же попыток мы строго-настрого запретили ей брать трубку: по телефону речь супершимпа подозрительно напоминает разговор мертвецки пьяного человека, а это, сами понимаете, чревато ненужными осложнениями.

Полагаю, я правильно реконструировала последовательность событий. Итак, Кристина подъехала к дому, выразила глубокое огорчение по поводу моего отсутствия и пригласила себя войти. Не тратя времени зря, она тут же принялась обрабатывать Доркас, но подобную ситуацию я как раз предусмотрела… «Это сделала Доркас, — каждый раз наставляла я своего антропоида, указывая пальцем на только что законченную картину. — Ты поняла? Нет, не Мисси, только Доркас! Доркас!» В конце концов, полагаю, бедняжка сама в это поверила.

Если профилактическое промывание мозгов и лексикон из пятидесяти слов ввели в заблуждение самозванную гостью, то длилось оно не слишком долго. Кристина была дама решительная, а Доркас — простая душа. Должно быть, мадам Свансон немало удивилась тому, с какой готовностью ее отвели в знаменитую студию в гараже, где она намеревалась обнаружить неопровержимые доказательства гнусного подлога и обмана…

Подъехав к дому получасом позже, я почуяла крупные неприятности, как только заметила чужую машину. Надежда на то, что я успела вернуться вовремя, тут же рассеялась, как только я вошла в дом, где царила немыслимая, мертвая тишина. Слишком поздно… ЧТО-ТО УЖЕ ПРОИЗОШЛО! В противном случае Кристина никак не смогла бы удержаться от разглагольствований, даже если ее аудиторию составляет один-единственный шимпанзе: тишина для нее — такой же вызов, как чистый холст, и она усердно заполняет ее звуками собственного голоса.