Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит
Шрифт:
Глава 2
Дальше все происходило стремительно. На железнодорожной платформе теснились сотни человек. Сначала мы были буквально ошарашены и ничего не понимали: полицейские передали нас группе солдат СС. Темно-коричневый вагон для перевозки скота с широко открытыми дверями сбил меня с толку, но я быстро поняла, что к чему. Продолжая держать Адалию, другой рукой я схватила холодные, но потные ладошки близнецов. Двое старших цеплялись за чемоданы, которые Иоганн прижимал к себе изо всех сил. Солдаты стали толкать нас, люди забирались в вагоны, платформа постепенно пустела. Иоганн поставил чемоданы и помог взобраться Блазу с Отисом. Затем поднял близнецов.
И тут толпа едва не разлучила нас. Я протянула Иоганну Адалию, он подхватил ее, но людской поток из мужчин, женщин и детей уносил меня дальше, в сторону других вагонов. Сердце у меня екнуло, я попыталась вернуться, ухватилась за какую-то металлическую перекладину на вагоне и изо всех сил подпрыгнула, на долю секунды зависнув над головами толпы, но охнула, почуяв острую боль в теле. Обернувшись, я увидела солдата СС, который пытался оттолкнуть меня дубинкой. Муж видел, что происходит. Он пробрался вдоль открытой двери к тому месту, где я тянула к нему свободную руку. Наши глаза встретились, когда второй удар чуть не сбил меня с ног, и я чудом не упала обратно в толпу. Мне удалось дотянуться до руки Иоганна, и он втащил меня внутрь вагона.
Тут в нос мне ударила ужасная вонь, и я едва сдержала позыв к рвоте. Обстановка была отвратительная. Нам удалось найти для детей свободное местечко на сене, от которого несло мочой и плесенью, а сами мы остались стоять. Всего в вагон набилось человек сто, мало кому повезло сесть.
Поезд дернулся и начал понемногу набирать скорость. Резкий рывок едва не сбил нас с ног, но толкучка не дала нам упасть. Так началось наше поистине адское путешествие.
Все в поезде были цыганами, как и мой муж. Поначалу люди старались сохранять спокойствие. Но потом начались споры и даже стычки. Часа через четыре серьезной проблемой стала жажда. Еще через какое-то время дети начали плакать от голода, а пожилые люди теряли сознание от усталости и неудобных поз, в которых мы все были вынуждены находиться. А поезд все не останавливался.
Иоганн и еще несколько мужчин помогали поддерживать порядок и выделили один из углов под уборную, поставив там ведро и занавесив его свисающим с потолка одеялом, предоставляющим хоть какое-то уединение.
Мне удалось дать детям немного еды и несколько глотков молока. Немного утолив голод, они свернулись на сене и уснули.
Света не было, но его и не требовалось, чтобы представить себе страх и печаль на лицах всех путешественников. Условия, в которых нас перевозили, не оставляли никаких иллюзий относительно дальнейшей нашей жизни. Я больше не могла сдерживаться и, уткнувшись Иоганну в плечо, зарыдала. Но слезы не приносили облегчения. Чем сильнее я плакала, тем больше погружалась в отчаяние.
–
Тон Иоганна успокаивал, и я позволила себе немного расслабиться. Очень хотелось верить, что пока я рядом с ним, со мной ничего плохого не случится.
– Я люблю тебя, – сказала я, обнимая его.
С момента нашего знакомства я повторяла эти слова бесчисленное количество раз. Но теперь, в таком ужасном месте, в окружении отчаявшейся толпы, они прозвучали как будто впервые.
– Цыган преследовали на протяжении многих веков, но мы всегда выживали. Выживем и на этот раз, – продолжал Иоганн, поглаживая меня по лицу.
Мы познакомились еще в детстве, когда его семья переехала в городок Фрайталь под Дрезденом, где я родилась. Мои родители принимали активное участие в просветительских проектах нашей церкви и помогали цыганским детям освоиться в обществе. Увидев Иоганна, они сразу поняли, что он особенный. Моим родителям приходилось бороться с предрассудками в отношении цыган. Большинство наших соседей считали, что цыганам никогда нельзя доверять, что в любой момент они солгут или попытаются обмануть. Семья Иоганна занималась куплей-продажей всевозможных товаров. Иногда отец Иоганна приходил к нам домой, чтобы показать последние новинки, которые ему удалось достать: скатерти и полотенца, вышитые вручную в Португалии, тончайшее постельное белье… Моя мама сначала недоверчиво рассматривала ткань, но почти всегда в итоге соглашалась что-нибудь купить. Мой отец и отец Иоганна несколько минут спорили о цене, а затем скрепляли сделку рукопожатием.
Мои же глаза были прикованы к мальчику с огромными темными глазами – он казался мне настоящим персидским принцем. Но мы почти никогда не разговаривали. Иногда нам разрешали поиграть в мяч во дворе, но мы только смотрели друг на друга, неловко пиная мяч туда-сюда. Иоганн понравился моим родителям. Они позаботились о том, чтобы он окончил среднюю школу, а потом оплатили его обучение в консерватории.
Однажды утром отец Иоганна принес в наш дом старые карманные часы и поклялся моему отцу, что они кварцевые с золотой инкрустацией. Поторговавшись некоторое время, отец купил часы. Через две недели они перестали работать, а золото оказалось латунью. Мужчины довольно долгое время не разговаривали, но Иоганна мои родители продолжали поддерживать. И наши чувства друг к другу постепенно росли, хотя о предложении речь не заходила до тех пор, пока он не окончил обучение. Довольно скоро он стал одним из лучших скрипачей страны.
Когда я призналась родителям, что влюблена в Иоганна, они предупредили меня, чтобы я хорошенько все обдумала и не сделала неверного шага. Но в конце концов любовь преодолела препятствия и предрассудки окружающего нас мира. Естественно, после свадьбы нам пришлось многое пережить. С одной стороны, законы против цыган были очень строгими, да и цыгане не одобряли смешанных браков. Один из пасторов попытался отговорить нас от брака, называя его «противоестественным союзом», но мы, несмотря ни на что, были счастливы и никого не слушали.
Теперь все эти воспоминания и былые трудности казались мне неимоверно далекими, всего лишь каплей в той глубокой, ужасающей бездне, в которую мы погружались.
На следующее утро мы остановились на несколько часов на станции под названием Прушкув, что подтвердило наши догадки о том, что нас везут в Польшу. К тому времени нас уже сводили с ума жажда и вонь от рвоты, мочи и фекалий. Дышать в вагоне было почти невозможно. Когда в единственное крошечное окошко вагона заглянул солдат СС, люди стали умолять его дать им воды и еды.