Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
– Чего?
– Где твой змей? – покачиваясь, допытывался Яшка. – Тю-тю полосатенький, да?
– Ну и пусть тю-тю, – мужественно сказал Илька. – Ты, Яшка, раз уж не уехал в Африку, слезь с забора и сходи со мной к Генке. Дело есть, а он не пустит. Я знаю.
Это он так сказал. Просто чтобы Яшка перестал расспрашивать про змея. А Генка, конечно, пустит, когда узнает зачем. Но Яшка спросил:
– Какое дело?
Илька рассказал.
Яшка ловко спрыгнул в траву.
– Не врешь? Правда в Одессу?
Ну и бестолковый
– Бежим, – заторопился Яшка. – Вот увидишь, пустит нас Генка. Мы его обрадуем. Я кое-что знаю.
– Что ты знаешь? – обидчиво спросил Илька. Потому что все-таки плохо, когда каждый что-то знает, а ты один не понимаешь ничего.
– Знаю, – ухмыльнулся на бегу Яшка.
Глава двенадцатая
А с Генкой было вот что.
В день грозы, вернувшись от Владика, он вытащил из-за поленницы разбухший от сырости учебник. В комнате Генка сел к окну, разложил учебник на подоконнике и, давясь от непобедимого отвращения, открыл первую страницу.
Страница пожелтела и пахла плесенью. Старая чернильная клякса в нижнем углу расплылась и посветлела. Все остальное – буквы, рисунки, цифры – было в точности таким же, как и раньше, отвратительно знакомым, надоевшим до зелени в глазах.
Эту первую страницу Генка знал до последней запятой. Сколько раз он с нее начинал прорабатывать ненавистный «инглиш». И отступал.
Но сейчас отступать было нельзя. Это железное «нельзя» встало перед Генкой как прочная решетка. Хоть головой колотись, хоть зубами грызи. Хоть ложись на землю и волком вой.
Генка посмотрел на учебник, стиснул кулаки и заплакал.
Он плакал от ненависти. Он ненавидел эту мокрую, растрепанную книжку, которую хоть умри, а надо как-то понять и выучить за две недели. За две недели вместо девяти месяцев! Ненавидел себя за беспомощность, за страх перед этой книжкой. И вообще все на свете. Даже Владьку! Потому что все это из-за него…
Не шелохнув ни одну ветку, проскользнул в палисадник Яшка Воробей и, как из-под земли, выскочил перед окошком.
– Ох и грозища грохала! Ага, Гена?
Генка вздрогнул. В ту же секунду высохли глаза.
– Чего тебе?
В хитрых Яшкиных зрачках зашевелились крошечные искорки – он увидел учебник.
– У-у… – невинным голосом начал Яшка. – Английский учишь. А говорил…
– Что я говорил? – холодно спросил Генка.
– Сам не знаешь?
– Я все знаю, – сказал Генка. – Понятно?
Яшка присвистнул, напружинился и скакнул спиной на шаткий заборчик палисадника. Сел на нем, нахохлился и закачался, как настоящий воробей.
– Ты мне сломай загородку, – хмуро сказал Генка, – тогда узнаешь!
– Я легкий… А как по-английски будет «загородка»?
– Загородка по-английски будет «балбес», – ответил Генка.
– Сам ты… – вырвалось у Яшки.
И, перепуганный собственной дерзостью, он втянул голову и прыгнул назад, за палисадник.
– Если я балбес, – сказал он, – то иди и спрашивай свою умную сестру. Она ученая. В школе училась да в институте уже целых три года.
– Четыре, – сказал Яшка.
– Ну, четыре… А еще сколько осталось?
Яшка за палисадником медленно выпрямился.
– Ско-лько… – задумчиво начал он и поднял к небу круглые коричневые глазки, будто решал трудную задачу. – Ну, сколько? Всего шесть курсов. Отнять четыре… Значит, два. Два, да?
– Ты допрыгаешься, Воробей, – сказал Генка. – Катись, не мешай.
Эх, Генка, Генка… Не умел он лукавить. Слишком быстро и неловко перевел он разговор на Яшкину сестру. А Воробей хитер и догадлив.
– В медицинском шесть лет учатся, – начал он будто между прочим. – Больше, чем во всех других. Да еще какой-то этот нужен… стаж. Когда человек работает. Галка два года санитаркой работала, а потом уж в институт. Без стажа трудно.
– Мало ли что трудно.
– Отличники еще могут, – объяснил Яшка. – А ты, что ли, отличник?
– При чем тут я? – зло бросил Генка.
– Ха-ха! – нахально сказал Яшка, потому что был далеко. – Думаешь, я дурак?
Генка смотрел на него пристально и сурово.
– Слушай, – тихо сказал он. – Ни в каком месте, никогда, никому не вздумай пикнуть об этом.
Яшка знал, когда можно шутить, а когда лучше не надо.
– Зачем мне пикать? Мне-то что… – Он равнодушно засвистел, потом вздохнул, взглянул последний раз на Генку и ушел.
А Генка смотрел на учебник полными тоски глазами. И в голове толкались две дурацкие фразы: «Хау ду ю ду, Тэдди!» – «Хау ду ю ду, Джонни!» Этих слов не было в учебнике. Генка запомнил их на одном из уроков, когда Вера Генриховна читала вслух тонкую книжонку об английских мальчиках, которые сделали воздушного змея. Поскольку речь шла о запуске змея, Генка решил сначала отнестись к этой истории с некоторым вниманием. Но понял он только первые слова: «Хау ду ю ду…» Это благовоспитанные Тэдди и Джонни приветствовали друг друга. С тех пор, неизвестно почему, стоило Генке сесть за английский язык или даже подумать о нем, как начинало вертеться в голове: «Хау ду ю ду, Тэдди!» – «Хау ду ю ду, Джонни!»
Генка ненавидел этих Тэдди и Джонни беспощадной ненавистью. Он представлял их удивительно ярко, просто как живых видел: чистеньких, приглаженных, с аккуратными проборчиками в прическах, в пестрых чулках до колен и ярко-рыжих полуботинках. Тэдди, кроме того, еще и сам был удивительно рыжий, а Джонни белобрысый и лупоглазый. Они бестолково бегали по лужайке с подстриженной травкой и пытались запустить змея, сделанного из газеты с дурацким английским названием. Конечно, у таких растяп и дурней ничего не вышло, и змей упал в болото, распугав сытых английских лягушек.