Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
Наверно, так бывает только в детстве: читаешь книгу, но не замечаешь слов, а как бы видишь кино. Я видел совершенно отчетливо стертые ступени гостиничной лестницы, частые переплеты окон, за которыми ночь и опасность, дрожащие свечи в руках испуганной хозяйки и ее сына Джима. Огоньки этих свечей желтыми точками отражались в железных полосках, которыми был окован зеленый дубовый сундук. И наконец, видел я хозяина этого сундука. Старый Билли Бонс будто сел рядом со мной, скрипя кожей ремней и башмаков, хрипло ворча и откашливаясь. На его полосатой вязаной
Билли Бонс неторопливо сложил и затолкал во внутренний карман медную подзорную трубу, отхлебнул из мятой железной фляжки, сморщил красное обветренное лицо и глянул на меня стариковскими слезящимися глазами.
«Что, парень? Тебе тоже не сладко?»
— Да нет, ничего, — шепотом сказал я.
Он мне понравился, этот старый таинственный капитан. Конечно, он бывал иногда грубоват и вспыльчив, но ведь и жизнь у него была несладкая. По крайней мере, я полюбил его гораздо больше, чем хозяйкиного сына Джима, который сначала был настоящим размазней и трусом. Когда Билли Бонс умер, я чуть не заплакал.
Зато я с большой радостью узнал, что один из его врагов попал под копыта лошадей. Так ему и надо! Ух как гремели подковы по мерзлой дороге! Я не сразу понял, что гремят не подковы, а грохочет дверь под ударами кулаков.
— Кто? — крикнул я, вылетая в сени.
— Дрыхнешь, что ли?! — яростно завопил за дверью Павлик. — Сам бы поторчал здесь на холоде! Я все кулаки расплющил! Открывай, верблюд несчастный!
Я откинул крючок. На обидные выкрики я не обратил внимания. Во мне еще гремели отголоски удивительного мира опасностей и тайн. Скорее, скорее туда, назад, чтобы узнать тайну пиратского сундука!
— Засоня, — презрительно сказал вслед Павлик.
— Балда, — откликнулся я на ходу. — Я не спал. Я зачитался.
— Зачитался! «Ма-ма мы-ла ра-му. Лара мыла Лушу».
Я остановился. Мы стояли в общей кухне, каждый у своей двери.
— Сам ты Луша. У меня такая книжечка. Треснешь, как пузырь, от зависти. Пальчики обсосешь.
— Пф! Про Курочку-рябу.
— Сам ты ряба! Про старого пирата.
— Ты? Про пирата? Ой, умру!
— Начинай, — холодно сказал я. — Когда умрешь, крикнешь, — и взялся за ручку двери. Истина была на моей стороне.
Павлик бросил портфель и шагнул ко мне:
— Ну ладно. Ну, покажи.
С тайным торжеством я протянул книжку.
— Ух ты… — быстро сказал Павлик, и глаза у него стали ласковыми, словно он взял в руки любимого щенка. Он узнал книгу сразу же. Конечно, он видел такую раньше. — «Остров сокровищ», — сказал он почти торжественно. — Роберт Льюис Стивенсон.
Он произнес это имя протяжно и немножко странно: «Робэрт Ль-уис Стывенсо-он». Было ясно, что в книгах таких и в именах он знает толк.
— Я ее давным-давно прочитать хотел, — заговорил Павлик, жалобно поглядывая на меня. — У Сережки Сазонова просил,
Я кивнул, но, чуя опасность, не сводил глаз с книжки.
— Этот автомат я могу хоть сейчас тебе отдать, — бодро пообещал Павлик. — А ты мне книжечку всего на один вечерок. Идет?
Действовать надо было мгновенно. К счастью, книжку держал он не очень крепко. Я кошачьим движением выхватил ее и скользнул за дверь. Звякнул задвижкой.
— Владька! — тоскливо взвыл Павлик.
— Прочитаю, тогда дам, — непреклонно сказал я.
Павлик потрогал дверь, но задвижка была прочная.
— Жила, — безнадежно сказал он. — Буржуй. Купец, помещик, капиталист. И этому типу я отдал свою гранату!
— Возьми ее обратно.
— Ну, Вла-адик. Ну, на вечерок… А?
— Бэ, — сказал я.
— Жадюга. Вот скажу в школе, все ребята тебя лупить будут.
— Тогда и через год книжечку не увидишь!
Он шумно вздохнул за дверью и замолчал. Я понял, что он придумывает самые убедительные, самые-самые действующие слова. Ох как хотелось ему почитать «Остров сокровищ»!
— Много ты прочитал? — вдруг спросил Павлик.
— Тридцать пять страниц.
— Как ты быстро читаешь, — сказал он вкрадчиво. Это была грубая лесть. Ведь он не знал, сколько времени я читал.
Мне стало жаль Павлика.
Даже не то чтобы жаль, а просто я представил, как он безнадежно топчется у двери и чуть не плачет от огорчения. Счастье сверкнуло перед ним ослепительной искрой, поманило и погасло.
Я бы, наверно, на месте Павлика заревел от тоски.
— А ты совсем ее не читал? — спросил я.
— Пятнадцать страничек. Да еще в середке немножко. Сазонов давал почитать на переменках.
— Давай так, — начал я, осторожно взвешивая слова. — Ты сейчас затопишь у себя печку…
— Ага… — откликнулся он с проснувшейся надеждой.
— Потом решишь мне задачку…
— Хоть десять!
— И примеры.
— Хоть тыщу!
— Потом я дам тебе почитать до тридцать пятой…
— У-у…
— А потом вместе будем, вслух! А ты один хотел? Хитрый…
— Ура!
На радостях он грянулся грудью о дверь и сорвал задвижку с винтов.
Отблески на парусах
Эту книжку мы читали пять вечеров подряд.
Мы не торопились. Ждали, когда загустеют в окнах фиолетовые сумерки, и потом отправлялись в комнату к Павлику. Там, у печки, был просторный уютный угол. Наш угол. От комнаты его отгораживали спинка кровати и тумбочка с треснувшим фарфоровым шариком вместо ручки на дверце.
Печка была круглая, покрытая черным блестящим железом — голландка. Казалось иногда, что это и не печка совсем, а основание корабельной мачты, которая уходит вверх сквозь палубу. Где-то высоко над крышей шумят ее паруса. Шум был на самом деле: это хозяйничал в тополе ветер. Когда открывали трубу, он начинал обрадованно голосить в ней.