Колыбельная для брата
Шрифт:
— …А Векшин вообще всех нас удивляет. Это кошмар какой-то, — закончила Черепанова свою речь и бросила на Кирилла очень осуждающий взгляд.
— Дура, — полушёпотом сказал Кирилл.
— Сам, — так же ответила Женька.
Кирилл перестал слушать и повернулся к окну.
По другой стороне улицы брела послушная вереница детсадовских малышей в пёстрых маечках и трусиках, в белых панамках. Впереди шла одна воспитательница, позади другая. Ребятишки — наверное, младшая группа. Трёхлетние пацанята.
Кирилл подумал, что
Что бы ни случилось, какие бы горести ни подкараулили Кирилла, всё равно есть у него братишка. Круглощёкий, улыбчивый, славный Антошка…
Конечно, бывает всякое: иногда почитать хочется, а он вопит; надо бежать к Деду, готовить паруса, а ты отправляешься в молочную кухню за Антошкиным обедом… Но, боже мой, как всё-таки здорово, что он есть на свете — настоящий родной братик! Как он смотрит на Кирилла, как слушает песни…
А между прочим, на кухню и сегодня надо бежать. И скоро… Кирилл встал и взглянул на большие часы за окном — они висели на столбе у сквера.
— Что, Векшин? Ты всё-таки решил признаться? — спросила Ева Петровна почти благосклонно.
— В чём? — удивился Кирилл.
— Что значит «в чём»? В том… что я сказала: «Пусть встанет тот, кто виноват».
— Извините, я не слышал, — холодно сказал Кирилл.
— А, ну конечно! Слова классного руководителя для тебя пустой звук. Тогда с какой стати ты поднялся?
— Чтобы на часы взглянуть, вон там на улице.
— Смотреть на часы бесполезно, — сообщила Ева Петровна уже не Кириллу, а классу. — Сидеть будем, пока не выясним.
— Я сидеть не буду, — спокойно сказал Кирилл. Он и в самом деле был сейчас спокоен. Только глубоко внутри дрожала тугими струнками сдержанная злость. Уже не обида, а просто злость.
— Бу-удешь, голубчик…
— Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.
— Ты опять лжёшь, — утомлённо произнесла Ева Петровна. — Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку и тебя бы никто не стал задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.
— Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошёл.
— Из ложного принципа и глупого упрямства.
— Мне надо идти, — сказал Кирилл. — Серёга, выпусти.
Серёга Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошёл к двери.
— Какой нахальный! — громким шёпотом сказала Элька Мякишева.
Ева Петровна встала у порога.
— Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.
Кирилл остановился перед ней.
— Они для Антошки не писаны, — сказал он с ощущением полной и радостной правоты. — Разве есть правила, чтобы трёхмесячного
Ева Петровна хотела что-то сказать, открыла рот… и посторонилась.
Когда Кирилл был уже в коридоре, он услышал:
— За портфелем пусть явится отец.
Кирилл обернулся.
— Он бы и так пришёл, если надо. Зачем портфель? Как выкуп, что ли?
— Вот именно! Для гарантии. Если я не дозвонюсь.
«Звони, звони», — сумрачно подумал Кирилл. Дома телефон не работал второй день: ремонтировали кабель, а на работе у отца недавно сменили номер.
Внизу, у самого выхода, Кирилл встретил Зою Алексеевну, которая учила его в младших классах. Он улыбнулся и приготовился сказать: «Здрасте, Зоя Алексеевна». И вдруг увидел, что она смотрит на него странно. Без обычной улыбки.
— Кирюша… Что с тобой случилось?
Она смотрела так, словно у неё что-то сильно болело. Или не у неё? Кирилл вдруг отчётливо вспомнил, как в третьем классе, в весеннем походе, она с таким же лицом бинтовала Петьке Чиркову разбитый локоть.
— Что, Зоя Алексеевна? — спросил он, уже догадываясь и всё-таки не веря.
— Мне Анна Викторовна рассказала… Кирюша, неужели это правда?
Кирилл быстро глянул ей в доброе, почти старушечье лицо и сразу опустил глаза. Переглотнул. Оказывается, спокойствие в нём было очень хрупкое. Как тонюсенькая стеклянная стенка. Сейчас лопнет эта стенка — и вся горечь, вся обида, накопившаяся в классе, рванётся слезами. Как вода из разбитого аквариума.
«Зелёный павиан Джимми…»
Он поднял опять глаза, не побоялся, хотя они были уже мокрыми. Пускай! Зоя Алексеевна видала и не такое.
А она… Она, видимо, поняла этот взгляд совсем не так.
— Кирюша! Как же ты мог? Ты хотя бы признался? Если это первый раз, тебя простят.
Это было уже слишком, и зелёный Джимми не мог тут помочь. Кирилл закусил губу.
— Я признаюсь, — сказал он с трудом. — Сейчас… Вот в чём… Зоя Алексеевна, мы вам всё на свете доверяли. Мы вас так любили…
Она закивала, глядя на Кирилла добрыми глазами.
— И я вас… — произнёс он сипло. — Лучше вас никого для меня в школе не было.
Она всё кивала и, видимо, чего-то ждала. Но Кирилл молчал.
— Вот видишь, — проговорила Зоя Алексеевна. — Вот видишь, Кирюша. А теперь…
— А теперь вы меня предали, — тихо сказал Кирилл.
И побежал к двери.
Глава 3
Про зелёного павиана Кирилл узнал от Деда. А с Дедом он познакомился зимой. Кирилл точно помнил, когда это случилось: двенадцатого февраля в пятьдесят пять минут второго. Если бы всерьёз отвечать на вопрос Евы Петровны о Кирилле, «когда это началось», можно было бы твёрдо назвать дату и час.