Колыбельная для бронехода
Шрифт:
— Да черт подери, твой император, между прочим — военный офицер! Следовательно, Содружество — хунта?
— Нет слов… Мой император, Кирсан Третий — полковник авиации. Полковник всего лишь. Во время войны он не может менять премьера, ибо это конституционная монархия. И если вздумает лично воевать за штурвалом аэрокосмического перехватчика, как он делал в бытность принцем, то будет подчиняться премьеру, и даже не напрямую, а через кучу генералов и маршалов. Короче, господа террористы, ваш блестящий план — ну или блестящий план того мудилы — не сработает просто потому, что вы террористы и потому с вами дела иметь не будет никто, даже если вы и свергнете Саламанку. Есть еще вопросы?
Антон
— Есть один. В истории Содружества полно героев-повстанцев, которые не попадают под определение солдата, поскольку сами были лидерами восстаний против всяких диктаторов. Тут вопрос даже не в том, почему их почитают как героев, а в том, почему к нам будет иное отношение?
Я вздохнул.
— Ну, если быть совсем уж точным и говорить юридическим языком, то есть такое понятие как «законный комбатант». При этом солдат — это законный комбатант, выступающий от лица суверенного государства. Только государство может иметь армию и солдат, которые сражаются от его имени. Однако в ряде случаев законным комбатантом может быть лицо, не состоящее в регулярной армии. Всякие ополчения и восставшие будут признаны законными комбатантами, то бишь уравнены в правах с солдатами, если они соответствуют всем четырем требованиям к солдату, с заменой требования формы на требование всего лишь ясно видимого опознавательного знака, а также контролируют значительную территорию. В таком случае эта территория выступает «заменой» наличию суверенного государства, считается, что эти люди сражаются от имени этой территории и ее населения и таким образом юридически тоже являются солдатами.
— Ну так мы и контролируем восемьдесят процентов территории, — хмыкнул Антон. — Этого хватит?
— А что насчет четырех требований? — снова съехидничал я.
Он чуть помолчал и сказал:
— Ну, до сего момента мы не соответствовали определению солдат, факт. Но что, если мы станем армией?
— У меня есть определенные сомнения в осуществимости этого намерения, — сухо ответил я.
Антон усмехнулся:
— Саламанка тоже сомневался, что у нас что-то получится. У нас получилось много больше, чем он думал, и мы бы справились, если б только Саламанка не притащил сюда наемницу, которая загнала нас в угол за пару месяцев. Так что, если мы вот возьмем и начнем соответствовать этим четырем требованиям — тогда у нас получится?
— Без понятия, получится ли, но тогда вы хотя бы не будете бандитами.
— Ну и что ты тогда скажешь?
Я хмыкнул.
— Я уже сказал. Я слабо представляю, как ты превратишь партизанский сброд хотя бы в нормальное ополчение.
— Да легко. Введение опознавательного знака… Оранжевые или желтые повязки на рукавах сгодятся?
— Вполне. Только я напоминаю, что их нельзя снимать. Ни при каких обстоятельствах. Ты не сможешь сказать бойцу, дескать, сними повязку и сходи посмотри, если ли в деревне противник.
Кастильо вздохнул.
— Да, я понимаю, люди, у кого семья в Просперон, даже не смогут пойти ее повидать. Но раз такие правила войны цивилизованных государств — придется соблюдать. Раньше мы воевали по-партизански и иначе не могли, но с тобой на нашей стороне ситуация меняется в корне.
— Так а я пока еще не на вашей стороне, — усмехнулся я. — Вначале станьте армией. И вообще, я не собираюсь принимать участие в самоубийственной авантюре, если вы и правда в самый угол загнаны — за вашу родину умирайте сами, а у меня своя для этого есть.
— Справедливо. Дани, обрисуй ситуацию.
Дани кашлянула и вынула из кармана планшет с картой на экране.
— Вот, это обжитые земли. Вокруг — либо бескрайний лес, либо открытая степь. Выжить без снабжения там нельзя. Здесь Просперон —
— В смысле — работать на себя?
— Саламанке нужны деньги. Он продает ископаемые, но чтобы шахты работали — их надо охранять и погонять рабочих. Я же говорю, население на нашей стороне, и по факту наше дело правое. Когда ресурсы добыты — их надо отвезти на комбинат, причем все требует охраны: и комбинат, и конвой с грузом. Рабочие не хотят работать на Саламанку добром, это делают неохотно в обмен на пайку или деньги, жизнь стала тяжелой в последнее время. Многие сбегали на фермы работать, но их возвращают силой или показательно расстреливают.
— Рабочих расстреливают? Мирняк, в смысле?
— То-то и оно. Саламанка превратил население практически в рабов, потому что в самом начале его правления общество оказало пассивное сопротивление. Остановились шахты, фабрики, фермеры сговорились и начали продавать провиант только тем, у кого на руках есть мозоли, то есть жандармерия и военные оказались просто без возможности достать еду. У Саламанки осталось только два варианта: уйти мирно или применить кровавое насилие. Он выбрал второе.
10. Громадная галактика — чертовски тесное место…
— Много жертв?
— Порядка трехсот человек. Расстрелял всех основных организаторов сопротивления, а затем еще тех, кто упорствовал… — Дани кашлянула и продолжила: — в общем, с комбината готовые к продаже ресурсы едут на космодром, там их продают торговцам-авантюристам по смешным ценам, так Саламанка получает свежую звонкую монету, на которую закупает самое необходимое для себя и армии, ну и немного для населения, чтобы хоть как-то держать его в повиновении. В общем, времена тяжелые, в том числе и для Саламанки.
— Насколько я понял из твоих слов, Саламанка не имеет достаточно людей, чтобы держать их круглосуточно на всех важных комбинатах и так далее?
— Да, не имеет. Потому пока в каком-то городе нет военных — там можем находиться и отдыхать мы.
— Что мешает вам просто уничтожить ключевые объекты, раз они не охраняются? Отрою секрет, что бронеходы без обслуживания долго не проработают, нет денег — нет бронеходов, да и армия без пайка разбежится.
— Мы не можем уничтожать наше собственное будущее. Если мы так сделаем — на нас ополчатся все те, которые сейчас на нашей стороне, и упадок, спровоцированный диктатором, сменится настоящей катастрофой. Это все — наше, не Саламанки. Он только столицу контролирует постоянно. И мы бы с радостью дали ему бой в пределах города — но это наш город и наши сограждане. Мы не то что не хотим устраивать войну в населенных пунктах — мы просто не можем этого сделать. Так что все стычки только в безлюдных местах, будь то наши засады на дорогах или его облавы на наши периферийные лесные базы.