Колыбельная для Ивана (Принцип Криницына - 1)
Шрифт:
*** Вечер был прекрасен - бабье лето!
– но все же я приодел темно-серый плащ и выглядел вполне прилично: полчаса крутился у зеркала, отыскивая слабые места, но остался доволен. Небольшую часть денег, на всякий случай, спрятал, а большую часть забрал - играть так играть! "Победу" припарковал недалеко от казино, поближе к опорному пункту милиции: небольшая от милиции и польза, но все же - "береженого Бог бережет". Авось, грабители и не тронут машину, стоящую у поста милиции? В казино я отправился пешком через парк. Парк был старый, липовая аллея прямо вела к казино, она была сплошь усеяна желтыми листьями. Днем листья убирали, но они все падали и падали, и к вечеру на аллее парка был настоящий золотой ковер. Ноги мои утопали в этом ковре по щиколотки. Я не люблю дождливую промозглую погоду, когда десятки и сотни ног сбивают опавшие листья с грязью в жирный и чавкающий колтун. А идти по такому вот великолепию да еще в прекрасном расположении духа - одно удоволствие. Пусть бы и не убирали! Ветра не было, и листья медленно планировали на аллею, на мою голову и на плечи. У фонтана стоял лишь Егорий. Вы только посмотрите: одет как денди лондонский - может ведь, когда захочет! Подошел к нему, и обоняние мое облагородилось изумительным ароматом франзузского одеколона. Аромат - и никакой утренней вони!
– Ну, где твоя неотразимая Эдита?
– пробурчал Васильич. Ему невтерпеж было играть, точнее - смотреть, как я буду играть: так было условлено. Да он бы сам и не рисковал. На словах Егорий был куда как смелый, а в жизни - трусоват. Уж я-то о нем все знал. Как-то раз еще в студенческие годы в кабаке и в сильном подпитии он схлестнулся в споре с одним крепким парнем со своего же факультета. Егорий тогда утверждал, что у него первый разряд по боксу и равных ему среди всех нас просто нет - любого он "вырубит" одним ударом. Тот был парень спокойный, но Васильич так его "достал" своим приставанием, что он позвал Егория на улицу, а через пару минут мне пришлось тащить своего приятеля к стоянке такси полуживого - одного удара хватило тому парню, чтобы из Егория сделать "котлету".
– Придет, придет сейчас, - я и сам был в нетерпении, меня, поверьте, прямо колотило всего от так ожидаемой встречи с Эдитой. А похорошела она как! Была красавицадевчонка, а стала зрелой, таинственной, совершенно потрясающей женщиной, такую не стыдно и в высший свет вывести! Нет, надо проявить силу воли и закрутить с ней роман. Это вот так я уговариваю трусливую свою суть: когда Эдита рядом - от смелости моей ничего не остается. Но вот и она приближается. Боже мой, с такой божественной фигурой не Эдита шла, а сама Мечта! Нет, ничего у меня с ней не получится, ну, зачем, спрашивается, ей вахлак с провинциальными выходками, этой женщине под стать такой, как Ален Делон, скажем. Нет, ничего не получится! И грустно это мне так стало - Вы не поверите! Только Эдитка все разрушила-растопила глазами своими янтарными, а со мной обращалась, как лучшая закадычная подружка: под руку меня взяла, прижалась бочком игриво. Это еще ничего: чтобы я был посмелее, она даже пару раз бедром меня не менее игриво подпихнула. А вот это совсем другое дело - и страх мой перед Эдитой куда делся!
– Мальчики, во что играем? Я хочу в рулетку, поставлю все, что у меня есть.
– А много есть?
– спросил бестактно совсем Егорий.
– Это я к тому, что у меня денег нет. Одолжишь, Эдита?
– Васильич, вообще, не жадный. Только все свои деньги он проматывает самым непристойным образом на многочисленных пьяниц-прихехешниц, два-три дня и нужно ему всего, чтобы, скажем, зарплату свою промотать в кабаках, а потом ходит по приятелям и просто знакомым и клянчит денег до получки. Ничего, обойдется и тем, что на нас с Эдиткой посмотрит. Пусть спасибо скажет, что мы его с собой вообще взяли. Здание, в котором казино размещалось, было из старых, но отремонтировано в европейском стиле. У входа стоял охранник, а может и привратник какой, но из таких мордоворотов, что от взгляда на него меня оторопь взяла. Нас пропустили без проволочек, но охранник этот взглядом ощупывающим смерил с ног до головы каждого из нас. Раздевшись в гардеробе, мы прошли в игровой зал: он располагался на первом этаже, рядом с ним - бар. Вот сначала в бар мы и направили стопы свои.
– Эдита, что пить будешь?
– А все что-нибудь будут. Только я - коньяк!
– Егорий Попов решил брать быка за рога с первой рюмки - пить то, что горит.
– А я и не тебя спрашивал, о тебе мне все ясно было с того самого дня, как тебя несчастная твоя матушка родить сподобилась.
– Выпили. Эдита все же ограничилась бокалом шампанского. Сегодня я все оплачу только за одно то, что Эдита рядом стоит. Постояли еще малость, на людей посмотрели. По некрутой лесенке поднимался шеф этого заведения, я узнал его - Крот собственной персоной. Рядом с ним, так же степенно, поднимался по лестнице высокий стройный мужчина в плаще и модной шляпе. Мужчину этого я со спины видел, но что-то знакомое, точно, мне в его фигуре показалось. И все! эта схожесть с одним знакомым человеком внесла пока
– поди да разберись в организме! Чо знал я о рулетке? Ничего! Я и в казино-то в первый раз. Читал о рулетке у Достоевского, Толстого, Пикуля, слышал об азарте игроков, просаживающих в своем азарте целые состояния, но сам - не играл ни разу. Перед тем, как играть, я прошелся мимо столов с рулетками, наблюдая за столами, игроками и крупье. Наконец, я остановился у крайнего стола. Здесь было игроков побольше, а по их разнаряженности видно было, что эти и побогаче иных, что за другими столами адреналин расходовали. Крупье был парень лет двадцати пяти, высокий и худой, в красной жилетке и красном же галстуке-бабочке. Лицо его не выражало никаких признаков эмоций. На первый взгляд, он был, пожалуй что, неопытным крупье, однако, как заметил я, вновь вбрасывал шарик он всегда с того места, куда шарик пришел от предыдущего вбрасывания. За те тридцать-сорок минут, что я наблюдал за этим столом, шарик чаще всего останавливался на черном, да еще и на цифрах от десяти до тридцати. Я чувствовал, несмотря на свою неопытность (в первый раз играю!), что колесо рулетки здесь крутится не по закону больших чисел, а по закону, прописанному казино. Где мне заметить - насколько горизонтально стоит колесо? Но я интуитивно чувствовал подвох. Друзья, стоявшие рядом, нетерпеливо теребили меня за рукава: ставь, ставь, ну - давай же! Ты посмотри, как Егорий-то раззадорился! Ему что - не его деньги "играют". Вот в очередной, шестой раз подряд, выпало на черное. Опытный игрок поставил бы, наверное, сейчас на красное, что-то бы стал высчитывать. А моими руками будто руководил кто - все жетоны (на тысячу долларов!
– почти все мои сбережения) неожиданно для себя поставил на тринадцать, черное:Эдитка тут же последовала моему примеру. Белый шарик, черный квадратик, да еще с цифрой тринадцать! Мне нравятся контрасты: белое-черное, черное-белое. Как наша жизнь. Поставил и бросил взгляд на крупье. Тысяча долларов - таков был максимум ставки на этом столе! Впервые за то время, что я наблюдал за крупье, его глаза "вздрогнули". Может быть, что и рука у него дрогнула, когда он шарик вбрасывал. Этого я не заметил. Но закрутилось колесо - колесо Фортуны! А у меня взгляд словно остекленел вдруг: на противоположный край стола оперлась кисть руки. Кисть руки с длиными ухоженными пальцами, а на одном из них перстень тот злополучный, у Ильи Семеновича украденный! Я его узнал, да его и невозможно было не узнать - такой товар штучный, он в императорских ювелирных мастерских изготовленный. Кроме этого ухоженного пальца с перстнем я ничего больше видеть не мог, не слышал и не ощущал ничего. А в плечи мои, по почкам, в бок, еще куда-то вовсю колотил кулаками Егорий, он что-то шептал, рычал, кричал в мои уши - я ничего не слышал. Взгляд мой скользил от той руки все выше и выше, пока не остановился на так знакомом мне лице. Еще бы, это было лицо моей бывшей жены - Людмилы. Она стояла и смотрела завороженным и жадным взглядом на колесо рулетки. Только тут я и очнулся: выигрыш на: "тринадцать черное"! "О-ах!",- в этом коротком выдохе играющей толпы игроков у нашего стола вместились зависть, разочарование от своего проигрыша и восхищение от моей удачи. Взгляды мои и Людмилы скрестились, и губы ее зазмеились гадкой усмешкой. Как же это я промахнулся в своей жизни, что столько лет с этакой змеищей-то жил?! Все жетоны я в сумочку Эдиты исключительно спокойно (и откуда во мне это спокойствие взялось только!) сгреб, и мы пошли всей троицей за выигрышем. А он был не мал! Краем глаза я заметил только, что недалеко от нас стоял знакомый мне еще по наблюдениям моим в Выселках Костя Плахин, бригадир шестерок у Крота. С ним рядышком стоял еще один, неслабый с виду, бритоголовый парень. Они оба смотрели и кивали на нас, оживленно о чем-то переговариваясь.
– Вы идите одевайтесь и получите мне плащ. Вот вам талончик из гардероба. Получите - и стойте у выхода, ждите меня, - сказал я своим друзьям, когда мы запихали кое-как деньги в Эдиткину сумочку.
– А у меня есть одно небольшое дельце. Я подошел к лестнице, что на второй этаж убегала некруто, подождал малость, пока охранник отойдет по какой-то своей надобности, и прошмыгнул вверх. Коридор безлюден, был он узкий и недлинный. Несколько дверей по одной стороне коридора закрыты, одна лишь дверь закрыта неплотно и из нее слышались голоса. Вдруг кто-то из говоривших решил подойти к двери, видимо, чтобы прикрыть ее, но мне и этого было довольно - от напряжения и, чего скрывать, от страха меня и так колотило. Я и рванулся в соседнюю комнату: хорошо, что дверь в нее не была закрыта, а в комнате - пусто. Тихо ступая, прошел я к окну, раскрыл его настежь и посмотрел вниз: под окном снаружи здания карниз неширокий - всего в полкирпича выступ. Перемахнул я через подоконник и по этому карнизу - к заветному соседнему окошечку. Пока "полз-струился" я по карнизу, морду себе всю ободрал о кирпичи. Вниз падать - страшно, с боков - тоже боязно, спереди - больно. А что делать?
– надо ползти. И дополз-таки!
– глянул краешком глаза в окошко: вот - Крот, его я узнал сразу. А другой, так интересующий меня субъект, сидит, гад, спиной. Ну, повернись, повернись же ко мне мордой, поганец! Повернулся! Я, как увидел его, так едва с карниза не сорвался - Левка!
– Левка Авербух! Ну, гад! истинно говорю Вам. Все, делать мне на карнизе больше нечего, свое дело я уже сделал, и все, что хотел, выяснил. Назад, в ту комнату, откуда приполз, возвращаться не имело смысла. Глянул вниз - и невысоко вроде. Слегка только развернулся лицом от стены и прыгнул. Приземлился успешно. Я еще и встать во весь рост не успел, как увидел вспыхнувший свет в окошке моей "стартовой" комнаты, а из распахнутого окна выглянула на меня физиономия Плахина. Он, увидев меня, вскрикнул и метнулся к выходу из комнаты - за мной, значит. Я, по жаргонному выражаясь, стал "рвать когти" к входу в казино, за моими дружками любимыми. Охранника, что встал у меня на пути, я "вырубил", почти не глядя, коротким ударом правой. Дверь открыл и, без лишних слов, плащ схватил, бросив негромко Эдитке и Егорию: "Бежим". Они меня и без слов бы поняли, рванули следом за мной к спасительному автомобилю с таким замечательным названием "Победа". Эдитка, хоть и на каблуках, а летела за мной стремглав, но этот Егорий, этот нехороший человек, едва успевал и тряс своим жирным брюхом так, что я на бегу подумал: как бы он по-утрешнему не пукнул - эх, недалеко до греха! Автомобиль был цел и невредим. Слава российской милиции! Сели и помчались с места в карьер, а я уже сзади видел летевший за нами "Опель" Кости Плахина. Ну, дед, пусть когда-то твоя "Победа" спасает нас. Минут десять мы так летели, пока меня не осенило вновь (то, что другие едва не с рождения знают, я вот это самое открываю для себя до тридцати с лишком лет): сколько их, "лихоимцев"?
– двое-трое? Справимся, поди, ведь все равно нас вычислили. А когда я это понял, так сбросил скорость и завернул к знакомому нам с Егорием кабаку. Машину у входа специально остановил: пусть бандюги видят. Зашли в кабак, подсели недалеко от черного хода. Нам с Егорием как-то из этого кабака уже убегать приходилось, так что я ситуацию просчитал. Вот и "лихоимцы" наши пожаловали. Ага, их только двое, но парни, судя по всему, неслабые. Одного-то я знал Плахин. О!
– так я и второго знаю: это же тот охранник, которого я уже "вырубал". В зале кабака они трогать нас не стали, а мы выпили по маленькой коньячку, что нам услужливо принес официант - импозантный молодой парень в фирменной одежде. Бандиты сели неподалеку, но так, чтобы из виду нас не терять. Мы с Эдитой глазами встретились, и я чуть подмигнул ей, а руками своими сжал руки у Эдиты и Егория, прошептав чуть слышно: -Сидеть, я все сделаю сам. Ждите меня у машины, как только они за мной выйдут. Прихватив Эдиткину сумку - чего быть, того не миновать, я не спеша двинулся к черному ходу, а краем глаза заметил, как те двое за мной двинулись. Тут уж я рванул во двор кабака - к деревянным ящикам, сколоченным из реек и кучей сваленным у противоположной стены двора, и встал там в ожидании. Сумочку я бросил за себя. Первым рванулся ко мне охранник. Удивительно, но никто пока не проронил ни слова. Охранник слету хотел ударить меня ногой, но я захватил его ногу и, слегка вывернув кнаружи, взял его на себя, а кулак моей правой уже ждал его челюсть. Охранник рухнул навзничь, слегка хрюкнув. Он попытался привстать, но я был сегодня в ударе! Ногой я заставил его замолчать и уснуть надолго. И все - остался только Плахин. Ну, иди же, иди ко мне, дурашка, я угощу тебя своими коронными левой-правой. Я где-то просчитался, однако: пока я выбирал из своих кулаков - какой смертельнее - он врезал мне в разрез рук, и я на мгновение потерял равновесие. Плахин воспользовался этим и двумя-тремя мощными ударами скинул меня на кучу деревянной тары, и ящики стали валиться на меня один за другим. "А теперь все", - только и промелькнуло у меня в возбужденных мозгах. Но что это?
– тело Кости Плахина доминушкой стало падать на меня, и я только-только отодвинулся, уступая ему место на деревянной таре. Лежит, гад, молча! Я глянул вперед, а с дрыном каким-то нетонким Эдита стоит. Я и в потемках разглядел ее трясущееся от страха лицо. Она подошла ко мне, всхлипывая, и помогла мне встать.
– Вань, ты жив? Я так испугалась за тебя! Милый мой, родненький, он тебя убил почти.
– Да все нормально, Эдита. Спасибо тебе! Забери свою сумочку и позови быстренько Васильича, надо эту заразу, - указал я на лежавшего без движения Плахина, - в машину с собой забрать, нужен он мне. Все, зови!
– Эдита убежала, а я смотрел ей вслед. Ну, и женщина! Положительно, я не смогу больше жить без нее. Воздух мне без нее будет хуже скипидару! С помощью Егория я перетащил бесчувственное тело Кости в салон машины, на заднее сиденье, и мы поехали, по моему решению, к Васильичу в отделение. Как туда ночью попасть?
– а у Васильича запасной ключ от морга всегда в укромном месте хранится на всякий непредвиденный случай. Потихоньку ехали, болтали себе, обсуждая последние события, пока не услышали мычание и невразумительные фразы бандита. Решили ему руки связать - мало ли он чего выкинуть захочет? Когда к моргу подъезжали, он уже не мычал, а материться на нас начал. Вот ведь, гад какой! Скоро ты у нас заговоришь иначе. Егорий морг свой открыл, и мы притащили вдвоем с ним Плахина в кабинет и усадили в кресло. Перед тем я только диктофон из бардачка захватил и в карман плаща сунул.
– Васильич, притащи мне из лаборатории спирту граммов 50 для "сугреву".
– Меня и действительно знобило ужасно после перенесенной встряски. Он принес, я выпил неразбавленный спирт, даже не поморщившись, как воду. Егорий за меня крякнул от удивления.
– Все, теперь забирай с собой Эдиту и идите с ней куда-нибудь, да хоть в ту же лабораторию, а я с этим злыднем говорить буду. Костя Плахин исподлобья на меня зло смотрел, крепко сжав губы.
– Сигарету дай, - открыв, наконец, рот, попросил он меня. Так, начал что-то нормальное "буровить", поглядим, что дальше будет. Выхода у меня нет: либо идти напролом и до конца, либо - к костоломам Крота. Я выбираю первое, а, значит, этот бандит, что передо мной сидит, должен мне все, что меня интересует, рассказать. Я сел в кресло напротив и молчал, пока он курил жадно.
– Накурился? Давай бычок сюда, а то еще неровен час - подожжешь здесь чего, как ты бабушек тех невинных в домишке сжег. В деревеньке Выселки, - и я с угрозой на него посмотрел. Нет, правда, у меня, когда я тех бабулек вспоминаю, от злобы дерьмо с кровью смешивается. Этим воспоминанием я выжег из себя всякую гуманность к мрази, которая сидела напротив меня, и я готов был сейчас рвать его на куски. Он, видимо, почувствовал что-то, какую-то перемену, произошедшую во мне. Не знаю, может, мне и показалось, но какой-то животный страх в глазах его заструился. Я абсолютно убежден, что глаза - это не только "зеркало души", глаза могут говорить, главное - уметь слышать их. Я услышал. Видимо, и Костя умел читать по глазам и слышать их, потому что он заговорил сам (а я включил свой диктофон в кармане плаща): -Так тебя интересует тот домишка в Выселках?
– Он смотрел на меня удивленно, мол, глупость какая - стоило из-за такой мелочи огород городить!
– Не только, но начнем с этого, только говори быстро, так как времени у меня, да и у тебя тоже, мало. Ты разобрался в том, где находишься? Правильно, ты находишься в морге. Тебе отсюда либо выйти живым, но тогда все рассказать без утайки, либо прямиком в холодильную камеру. Выбор за тобой. Итак, кто поджег дом, в котором находились в это время баба Настя и баба Марья? Говори быстро!
– Я не: Точнее, я поджег, но это Крот приказал! Крот, не я! Мы не знали, что в избушке старухи сидели, это все случайно получилось. Кроту помешала избушка для постройки своей виллы на озере, место ему там понравилось очень.
– Так, с этим разобрались.
– Вопрос этот и действительно отпал, но только в части выяснения причин возгорания. О каре этим подонкам - вопрос особый: я только с виду такой добрый. То, что в день пожара на озере был и Крот, косвенно подтверждалось и снимками отпечатков протекторов от его "Мерседеса": ребята из ГИБДД, знакомые Егория, те фотоснимки втихаря с шинами автомобиля, где-то стоявшего, сличили. Идентичность их безоговорочная!
– А теперь, дорогой, поговорим о краже пластины золотой из квартиры Ильи Семеновича Аллес. Вопрос первый: кто крал и по чьей наводке? Учти, если все скажешь, я гарантирую тебе, что Крот ничегошеньки не узнает, а мы с тобой разберемся: Крот ведь не вечен. "Замочим" его, а командовать парадом будешь ты.
– Я начал Косте вешать лапшу на уши, но он, видимо, заинтересовался предложением. Глуповат оказался - таких немало.
– Вот что я тебе скажу. Не надо со мной играться, я и так понял, что за тобой есть люди. Ну, а что касается Крота, черт с ним, он мне не кровный брат. Спрашивай - отвечу. Мужика того, о котором ты ведешь речь, грабили люди Крота. Заказчик у Крота был его давний знакомый из прокуратуры, я его не знаю. Они контактируют давно на коммерческой основе: тот Кроту информацию, а Крот ему - деньги. Что за пластина, зачем она - я не знаю.
– Где она сейчас находится?
– У Крота дома. Тот, что из прокуратуры, требовал отдать ее, но Крот заупрямился: давай, говорит, сообщи мне о значении той пластинки и будем в доле пятьдесят на пятьдесят. Они так и не сошлись в цене. А сегодня мужик тот пришел к Кроту весь взъерошенный (это я уже знал).
– Ты вхож в дом Крота?
– Ключи у меня, как у бригадира, вообще-то, есть.
– Плахин исподлобья на меня посмотрел и замолчал, ожидая, видимо, новых от меня предложений. Меня несколько удивило то, что у него есть ключи. Повезло несказанно! Это мы, дураки, даже не обшарили у Кости карманы.
– Когда Крот приходит домой?
– Обычно после закрытия казино и подсчета прибыли, где-то к четырем утра. А потом дрыхнет до полудня. Сволочь, - уже зло добавил он сквозь зубы. Это же надо Кроту таких гадостей наделать, чтобы Костя Плахин, тоже убивец и насильник, зло этакое на своего начальника имел! Да-а: -Такое вот дело, - я глянул на часы - два ночи, - идем сейчас в дом Крота за пластиной этой. Достанем - все тебе будет! Или ты только на словах герой?
– Костя подумал немного, замялся. Потом все же решился: -Идем, но только развяжите меня.
– Я развязал. Мне он был нестрашен и развязанный, а те пропущенные удары от него я посчитал случайностью: перепутал кулаки, забыл, какой удар у меня смертельный - левой или правой. Эдиту я взял с собой, решив подбросить ее к дому. Лишь бы успеть до прихода Крота акцию свою осуществить. Егорий свет-Васильевич уже успел после перенесенных страхов набраться спирту и был "не в можах". Пусть отдыхает у себя в морге: ему не привыкать. Я закрыл его "часовню" сам, забросив потом ключ в открытую форточку - проспится и найдет. Сели в мой "лимузин" втроем и отправились на другое "дело", по пути мы Эдиту к ее дому подвезли. Я вышел ненадолго вслед за ней, а она прижалась вдруг к плечу моему и в глаза мои заглянула. Верьте-не верьте: на улице темень страшная, ни один фонарь не горит, ни одной звездочки на небе не видно, а глаза ее янтарные так и светились, так и светились добрым своим светом. Я погладил ее слегка-вьющуюся упрямую прядку волос, упавшую на щеку, едва прикоснулся к ее лицу рукой и затрепетал, знаете, как только что пойманная дикая лесная птичка.
– Ванечка, неужели это не сон? И это я - Золушка разнесчастная - рядышком с тобой стою, а ты лицо мое наглаживаешь? Студенткой ведь еще сопливой о тебе мечтала все, грезила: А ты - вот он, рядышком. Люблю ведь я тебя какой уж год: -Врешь ведь, поди. Не ты - я мечтал о тебе, иной раз и подойти бы да признаться тебе в любви моей, а боялся - вдруг засмеешь. На тебя весь наш факультет заглядывался:Ты иди, Эдита, ладно? Дела ведь у меня. Встретимся еще, теперь уж точно, что встретимся. Я, как тебе все наболевшее высказал, не имею больше ни страха, ни физической слабости - горы сверну! Хвастун я, конечно. А разве Вы никогда не хвастались?
– Дурачок ты мой, береги только себя, а в остальном - все будет хорошо! С этим и простились мы с Эдитой моей, теперь уж точно, что моей. А то чьей же? или я не мужчина? Сел в машину, посмотрел на "лишенца"-Плахина, а у него морда смотрелась в чернильной темноте ночи, как серый блин. Даже попытки не сделал, чтобы удрать.
– Сидишь? Поехали теперь.
– И мы поехали, за четверть часа и добрались. Костя первым вышел из машины, посмотрел сначала на дом Крота - двухэтажный особняк, ключи достал, сначала калитку в заборе железном отпер, а потом мы к входной двери подошли. Он и эту дверь открыл. Вообще, пока он мне нравился. Неужели исправляется от бандитских своих делишек? В доме Крота тихо, так тихо, что слышно, как часы у меня на руке тикают. Я фонарь включил, что из машины захватил, и мы поднялись на второй этаж дома по винтовой лестнице. Плахин в доме этом ориентировался прекрасно, как я у себя в квартире. "Ага, этот мерзавец Крот даже не удосужился пластину эту злополучную в сейф какой-никакой запрятать: свободно ходит по земле, не чуя за собой никакого греха, никого не боится. Ни милицию, ни Бога!", - это я про себя мысли свои пережевывал, видя, как Костя из письменного стола достает интересующий меня предмет. Вот она - цель частного расследования. В принципе, почти завершенного. Завершенного?
– нетушки, теперь меня не остановишь, пока я все не раскопаю. Да и вообще, много еще чего сделать надо!
– Ну, все, ты пока иди, Костя, у меня тут еще кое-какое дело есть.
– И я, когда он уже спускался, принудил себя вспомнить опять старушек моих дорогих из деревеньки Выселки. А как вспомнил, так во мне опять ярость заговорила. Нет, Костя Плахин, не везет тебе сегодня со мной. Не могу я тебе простить души те безвинные, и я ящик стола открыл, чтобы Крот кражу сразу увидел, а кассету, из диктофона вытащенную, с записью признаний Плахина, на столе оставил. Пусть сами и разбираются, только не верил я, что после таких признаний Косте просто так все с рук сойдет. И я спустился на первый этаж. Мы вышли молча из дома, дверь я сам на ключ закрыл, а ключ с собой забрал - нечего больше Косте там делать. Я сел в машину, а он постоял, посмотрел на меня и понуро восвояси отправился. Времени у меня оставалось немного, от силы - час, а сделать нужно было еще немало. Теперь Крот меня в покое не оставит, впрочем, как и Плахина, подельника своего. К дому я подлетел ретиво, быстро, как мог, в квартиру попал. Кошка сунулась еще под ноги. "Отвали, Дуська, не до тебя пока", - буркнул я ей. И скорее-скорее к компьютеру, включил, а сам, пока компьютер загружался покряхтывая, в мешок стал все наиболее ценные вещи собирать: фотокамеру, все нужные дискеты, записи, что сделаны были по поводу текущего расследования, да так еще - по малости. Диктофон свой заправил новой кассетой и запрятал аккуратно за батарею отопления. Перед уходом - не забыть включить! К компьютеру - шмыг! Он уже загрузился, я вошел в сеть заветную, прокурорскую - нет уже ничего на компьютере у Левки Авербуха, все стер! Понял, что залетел по глупости, не уразумел, что я делом с пластиной украденной занимаюсь. Пароли-то он сам ведь дал, так что не обессудь, Левушка, что я по твоему компьютеру, как по своей квартире, шастаю. Вот, подлец! А может статься, что и дебил. Впрочем, скорее, не дебил, а пройдоха: играет свою, пока мне непонятную, роль в этом деле, хитрющая змея! Почту электронную для себя забрал, все, в том числе и Левкины данные, на дискеты скопировал, даже временные интернетовские файлы, которые заблаговременно я себе на винчестер "присобачил". Ну, Лева, "ты, конечно, всех хитрей, всех хитрей - дом построил:". Все самое нужное на дискетах, а теперь всю информацию, представляющую хоть какую-нибудь ценность, с винчестера - стереть. Эх, как я ошибся со временем - в дверь уже звонили и колотились. Припозднился я. Дуську напоследок бросил в мешок, а она от наглости моей даже не "вякнула". Бросился к окну. Господи, да за что же мне наказание такое - я сколько прыгать сегодня буду?! И опять со второго этажа! Глянул быстро и - геть! "Ох, е. :. :.!
– негромко охнул и схватился за правый голеностоп - кости целы, вроде бы, а значит, только подвывих. Я поковылял, насколько можно быстро, к машине. Дуська, к моему изумлению, молчала - удивительная у меня кошка! Рядом с "Победой" стояла еще одна машина, видимо, бандитская. Тень от их машины метнулась ко мне, а я ждал. Главное, что выбирать кулак не нужно: в левой руке - мешок с моими шмотками и Дуськой, а правая - свободна. Вы не забыли, что у меня удар правой - номер смертельный? А бандит об этом не знал, дурачок, потому и хватило ему только одного удара - к своей машине и улетел молча, даже не заплакал. И вновь машина моя завелась с ходу. Куда ехать?
– в село Ильинское, а куда же еще? Там-то уж, я надеюсь, искать меня не будут? Господа бандиты, прошу оставить меня в покое хотя бы до завтрашнего вечера! Дорога, так хорошо мне известная, полетела навстречу! Эх, разлюли-малина!
*** На часах было уже пять утра, когда я подъехал к дому Варенцовых в Ильинском. Постучался в калитку, и из хлева вышла Нюра.
– Нюра, впусти меня, раннего гостя.
– Ванечка, случилось что? Мама не заболела ли? А чего такой бледный (Где она разглядела у меня бледность?
– темно ведь еще!), сам-то не заболел? Молочка вот сейчас свежего, парного. Только что из-под сиськи коровьей, выпьешь - вся хворь пройдет, как рукой сымет, - засуетилась Нюра. Маленькая, подвижная Нюра, дай бы тебе, Господи, самой-то здоровья, а ты еще обо мне так заботишься.
– Ой, а калитку ведь не открыла, ста-арая-ж я ду-ура!
– Побойся Бога, Нюра, да какая ты старая? И не дура вовсе, а самая, что ни на есть, умница.
– Я вошел, наконец, во двор, прихрамывая, потянулся с устатку, мешок на траву положил аккуратно - Дуська ведь там - и выпустил страдалицу мою.
– Дуся, жива ли? Сейчас и тебе молочка нальют.
– Дуська озиралась после заключения в мешке, молчала, присев на лапах низко к земле, а хвост поджала. Понятно - хоть ты и была здесь недавно, но кошачья память не так и хороша. А вот и Нюра с огромной кружкой молока идет, я напился и Дуське оставил. Елки-палки, если мы с Петром Николаевичем вскорости по самогону ударим, то кабы от его смеси с парным молочком понос со мной какой не приключился! Да, и черт бы с ним, с поносом! Вона, какой здесь у Нюры огородище! дрищи-не хочу!
– Ванечка, сейчас и Петя мой встанет, завтраком угощу. Картошечки нажарю с грибками - оно в самый раз будет.
– Нюра уже повеселела слегка, а то поначалу с ней прямо испуг приключился.
– А потом уж и отдохнешь. Не спал, поди, ночь-то?
– Она пристально опять на меня посмотрела. От Нюры вообще ничего скрыть невозможно. И откуда в ней прозорливость эта?
– и не ведьма ведь, а добрейшей души женщина, каким
– Здорово, а давно ли приехал? Сразу бы и разбудил, сон-то уж и некрепок у меня. Вчера наломался с кирпичами этими, печку в соседней деревне клал. Можно бы часть и на сегодня оставить, а жадность не позволила - как не докласть, пусть протопят уж с утречка, да и попарятся люди всласть - или не суббота нынче? И мы к вечеру натопим баньку, сечас вот умоемся, да за еду сядем.
– Петр Николаевич подмигнул мне хитро понятно мне, что ты за еду имеешь на уме. Самогон у него исключительный, запаху никакого сивушного нет, гонит он как-то из зерна пророщенного. Крепкий самогон, но пьется легко. Ну, самогон, так самогон! Мы, на дармовщинку-то, и скипидар за милую душу употребим. Помыли мы с дядей Петей лица свои, пошли в дом, на кухню. Нюра на стол угощения ставила - когда только и успела сготовить? Выставила бутыль с самогоном немалую, картошку жареную с грибами, щи кислые из серой капсусты в чугунке из печи вытащила, соленья к картошке: огурчики соленые и маринованные, помидоры в собственном соку, грузди соленые, маслята маринованные, а помимо солений - бруснику моченую, варенье из черники и голубики, костянику в сахаре. Ну, знамо дело, что варенье - к чаю. Господи, как хорошо-то они живут! Самовар не гудел как-нибудь, он - пел. Да за такой стол только бояр и сажать!
– Мы, Вань, на ночь на рыбалку сбегаем. Александр Максимович, что математиком у нас в селе работал, звал меня на сегодня рыбачить у их, значит, деревни. Просил быть непременно. Отказать ему не имеем никакого права. Я слышал о замечательном старике, Александре Максимовиче Заботине, который бобылем жил в деревне Березовке. Деревня эта недалеко от Ильинского находилась, за полчаса и добраться можно. Сходим! Я не очень и спешу в город. Как наелись мы и напились вволю, я ушел спать под пуховым одеялом на сеновал. Нюра уговаривала меня, чтобы спал в избе.
– Да ведь бабье лето, Нюра. А под пуховым одеялом мне никакой холод не страшен. Спал я дурно, несмотря на кошмарную усталость и выпитый алкоголь, но проснулся, тем не менее, поздно - в пять вечера.
С Александром Максимовичем мы встретились на околице их деревни: он уважал точность. Судя по большущей сумке и выглядывающей из нее сети, и ловить будем именно сетью. Мне, честно Вам скажу, не нравится такая рыбалка. Мне по нраву удочка, тихая речка с чистенькими бережками. Черт с ней, с рыбой, пусть себе плавает, мне бы посидеть на берегу да поразмышлять о том-о сем, всех и дел. Да ладно, сетью, так сетью. Вдоль по течению речки Черной мы не спеша и оправились. Шли гуськом: впереди, с видом знатока, шел сам Заботин, за ним, знамо дело, дядя Петя, ну, а замыкающим - я. Нашли место тихое, где течения почти не видать, а ширина речки не так и великая; надувную лодку, заблаговременно к этому месту причаленную, отвязали. Сети ставили специалисты - Заботин и Петр Николаевич. Сеть тонкая, капроновая, ячейки широкие: нам малая рыба ни к чему, малая - пусть себе плавает до поры до времени. Вот, как сети поставили, костер разложили на берегу. С деревенской закуской пошла в дело водочка, и потекли наши разговоры. Собственно, сегодня рассказывал Александр Максимович. Интересовала меня его жизнь нескладная. Он в начале Отечественной войны ушел на фронт, да и попал в плен, освободили его из концлагеря американцы, бывших заключенных с собой в Америку на излечение забрали. По договору затем американцы нашим на Дальнем Востоке их выдали, а наши опять в новый плен отправили: теперь в ссылке в Средней Азии, на шахтах маялся Заботин, как и многие его сотоварищи по несчастью, только в пятьдесят восьмом и реабилитировали - освободили, наконец, Александра Максимовича. Домой сюда вернулся, а тут и нет почти никого из родных. Друг был, Курочкин Василий Иванович, да и тот с год как помер - сердце не выдержало позора. Василий Иванович для спасения сына своего, Сергея, от рэкетиров вынужден был деньги в кассе колхозной взять, потому как своих денег не хватило. А был Василий Иванович председателем этого колхоза в Березовке долгое время. И деньги вернул в кассу, да пришлось уйти с председателева места. Уйти - ушел, да сердце вот подкачало: стыдно ему стало очень перед своими земляками. Много еще чего рассказывал нам Александр Максимович Заботин, старый уже, а душа у него, как у иного молодого, была. Исключительно нетерпимый он человек к злу, которое творилось в их деревне родной, да и вообще - на родной земле. За стопкой водки, да еще у костра, время летит незаметно, так оно и подошло к той черте, когда нужно было сети вытаскивать. Вытащили мы сети, наловили много - ведра три. А рыбины все одна другой краше: щучки большие и малые, лещи, окуни да сазаны. Немного и ершей попалось. Да пусть себе, от ершей уха знатная бывает. Даже стерлядка одна небольшая попалась к нам в сети, мы хотели, было, ее отпустить для дальнейшего, значит, приплода, да решили - сойдет и она в уху для навару. Пока уха варилась, мы еще поговорили, ухи наелись и выпили еще немало, а домой трезвыми отправились, отдохнувшими только. На свежем воздухе да у речки Черной, чтобы пьяным напиться, надо водки с ведро, никак не меньше, а мы и выпили-то всего ничего - четыре бутылки. Рыбу поделили по-братски да и разошлись к утру. Славно мы порыбачили! Дуське теперь свежей рыбки достанется. Весь день я спал, а в город свой возвращался поздно вечером. Дуську, любимицу свою, я оставил у Варенцовых по нашему договору: некуда мне ее пока деть. Что-то там в квартире моей "деется"? Километра за два до города я свернул на грунтовую трассу, в город въехал и по безлюдным стареньким улицам тихо подкрался к дому своего отца Андрея Петровича Криницина. Машину оставил во дворе. Отец мне открыл сразу, после короткого звонка, как ждал, знаете. Жены его дома опять не оказалось: она уехала к каким-то своим родственникам в другой город, и отец хозяйствовал один. Это и кстати, мне как-то неловко было общаться с его женой, успею еще, потому что с отцом, как мне кажется, отношения налаживаются, так что и с женой его еще познакомимся, не сегодня последний день.
– Я догадывался о том, что у тебя будут осложнения с этим делом. А просто так кто будет красть золотую безделушку? Есть будешь?
– тогда иди руки мой и садись за стол. Я не отказался, хотя перед отъездом из Ильинского меня Варенцовы накормили до отвала - иначе не сказать. Я и поел у отца скоренько, самую малость, по маленькой рюмочке коньячку пропустили.
– Ты мне, отец, по делу нужен. Надо на твоем компьютере все материалы на моих дискетах посмотреть основательно и разобраться в сути происходящего. Часа три-четыре сидели мы за его персоналкой, отправили письмо еще одно к Губерам в Германию. Через час и ответ от них получили. И вот какая выяснилась картина:В апреле месяце правнук Генриха Губера, прадеда, кстати, и Ильи Семеновича, направил запрос в органы милиции по розыску родственников своих. У него, этого германского наследника, также была золотая пластинка, и записи прадеда о том, что на Кубани, на Таманском полуострове он оставил часть ценностей, закопав где-то в земле, на своей бывшей теперь усадьбе, а ключом к этим ценностям были пластинки золотые. Одна пластинка, как стало ясно, была у Ильи Семеновича, а теперь - у меня. Другая часть общего целого - у наследника из Германии, тоже Губера, но Курта. В Германию, еще по весне, пришел ответ из нашего города, от, якобы, самого Ильи Семеновича, который подтверждал, что вторая часть - у него. Они договариваются о встрече на Кубани, в аэропорту Анапы. Встреча их должна была состояться десятого июля, только Курт вылетел, и все - ни слуху от него, ни духу. Ну, что там случилось с Куртом, я еще пока не знал, но то, что за Илью Семеновича выдал себя прохиндей Левка Авербух, мне стало абсолютно ясно, когда мы прочли его переписку с дискет, на которые я успел из-за Левкиной глупости всю их переписку скопировать. Попал запрос Курта к Левке, может быть, и случайно. Только Авербух решился на аферу. Вот тебе и компьютеры, вот тебе и интернет! Стало понятно, почему Лева прибежал взъерошенный к Кроту, исполнителю заказа по краже той вещицы. О цене никак не могли договориться, потому что Левка из-за своей жадности все подробности Кроту не сообщил, желая "полакомиться" зарытыми гдето ценностями в одиночку. Узнал Левка, что я его, точнее - Ильи Семеновича, делом занимаюсь, вот и забеспокоился. А теперь, Лев Михайлович, поезд твой ушел, а назавтра мне как бы не опоздать, потому что надо на Кубань, поискать там следы этого Курта Губера, который в Россию улетел, да и потерялся - ни ответа, ни привета уже больше двух месяцев. Мы еще с отцом поточнее прикинули, где ориентировочно может быть тот клад закопан. Как мы это делали? Отсканировали карту с Таманским полуостровом, увеличили изображение до нужных размеров, приложили имеющуюся часть золотую к этому изображению. По ломаной линии одной из сторон, вроде как части прямоугольника, отчертилось и место. Но это все было только ориентировочно, нужна была вторая часть, приложив которую, допустим - к этой карте, мы получим искомый прямоугольник, а в пересечении диагоналей и будет место с кладом. Так мы с отцом предположили, а как оно на самом деле будет?
– мы предполагали, а Бог располагал. Кстати, неизвестно еще, где она, эта вторая часть - пластина, принадлежавшая Курту? Ночевал я у отца, матери только позвонил, чтобы не беспокоилась. Утром Андрей Петрович позвонил на вокзал и заказал мне билет на самолет в Анапу - самолетом оно быстрее. Позвонил он, кстати, и в анапскую прокуратуру, чтобы меня встретили. Знакомых у отца - пропасть! Еще бы, он сколько холмов и захоронений на Кубани перекопал! Перекопал, а вот клад Губеров не обнаружил, однако. Ну, да ладно. Егорию я позвонил сам. И такой вот у меня с ним вышел разговор: -Алло! Это Леночка? Иван Криницин беспокоит. Позови к телефону шефа своего по срочному делу. Алло! Егорий? Здорово, старик, рассказывай, что тут без меня произошло? Телефон твой, кстати, никто не прослушивает?
– Кому я на хрен нужен? Квартиру твою ограбили. По крайней мере, все там перевернуто вверх дном, а дверь выломана. Я там был утром следующего дня, ну, значит, после того, как мы в казино экую массу денег выиграли. Вызвал ментов, они приехали, квартиру опечатали, а дело никакое не завели. Заявления ведь от тебя о грабеже не поступало. А нет заявления - нет грабежа. Еще вот только одна новость: Что ты с этим Плахиным, бандитом тем, сотворил?
– А что случилось?
– Сегодня я вскрывал его. Две пульки из его организма вытащил, одну из них в головушке его бедовой отыскал. Сейчас это называется - "контрольный выстрел в голову". Нашли Плахина за городом, рядом с городской свалкой. Вот такие новости.
– Ну, это не я его застрелил, у меня и нагана никакого нет. Ты мне рогатку предлагал, а больше - нет у меня никакого оружия.
– Да я пошутил. Нет о тебе речи, нет и подозрения. Свои, видать, и прикончили. Короче, это их дела.
– Васильич, ты бы договорился, чтобы за квартирой моей наблюдение, что ли, какое установили. Вдруг еще какой-нибудь грабеж, не выдержит такого натиска моя хрущевочка!
– Об этом не беспокойся, все сделаю. Ты где? Когда ждать?
– Все я тебе сообщу.
– Ваня, выигрыш денежный у кого? Не у Эдиты остался? У меня ведь денег нет.
– Неудобно, знаешь, тревожить Эдитку, подумает на нас еще, что мы скупердяи. Обойдешься! Ты ей позвони в больницу, намекни, что у меня все нормально. Как только освобожусь от дел, так и заявлюсь к ней с букетом алых роз. Все, Егорий, кончаем разговоры. В аэропорт меня проводил отец. Никого из подозрительных личностей мы с ним не заметили. С собой я взял всего ничего - фотокамеру. А что?
– не помешает, знаете. Лететь в Анапу - час всего с небольшим. В аэропорту меня ждали с машиной из местной прокуратуры, встретили по высшему разряду. Я еще раз убедился, что отца многие люди любили и уважали. Гордость во мне за отца заговорила, до слез, знаете, расчувствовался. Определенно, мне надо менять свое отношение к Андрею Петровичу Криницину, да просто - к папе моему. Так-то вот лучше будет! Мы как можно короче посовещались с работниками прокуратуры Анапы. Выяснилось, что в июле месяце в Анапском районе был обнаружен труп неизвестного мужчины, километрах в тридцати от Анапы. Документов при нем никаких не оказалось, кроме часов наручных. Часы, видать, преступник, застреливший мужика, не заметил, может, потому, что они высоко от запястья были надеты. Мы позвонили в Германию по номеру, который мне Губеры сообщили перед отъездом моим в Анапу, спросили про часы, о приметах Курта Губера. Так, вроде, все сходилось на том, что мужик тот - Курт Губер и есть. Тогда жене Губера предложили как можно быстрее выехать в Россию, на Кубань для опознания тела мужа. Такие вот дела! И стали мы ждать жену погибшего. А пока я отдыхал! Поселился в гостинице, с ребятами из прокуратуры, преимущественно - молодыми, перезнакомился. Гуляли, ели, пили. Очень много, порой - и лишнего. Как любит выражаться мой приятель Егорий: "Пили, ели, все нормально, обосрались все буквально". Шучу. Нет, правда, хороша Кубань, а море - чудо! Хоть и осень уже, сентябрь вовсю разгулялся, а здесь тепло, как летом. Море теплое, баб (простите - женщин) полно. Фруктов, мяса, рыбы великое множество, на любой вкус! Насчет женщин я тоже пошутил. Эдитке своей я буду верен. Я и вообще, знаете, человек по натуре очень домашний, семейный. Семья для меня - это святое! Ну, что сделаешь, если не получилось с Людмилой. Кстати, о Людмиле: А как же Клебанов? Это ведь, значит, она и ему рога наставляла с бандюгой Кротом? Ну, и Людмила! Как, знаете, Солоха из бессмертного произведения Николая Васильевича Гоголя "Ночь перед Рождеством". Андрюхе-то поделом! Не будет, подлец, друзьям своим бывшим этакие гадости устраивать - с их женами гулять! И вот дождались мы, наконец, супругу Курта Губера. По фотографиям, по другим признакам, что следователи прокуратуры тщательно описали, жена и опознала мужа своего. Вообще, криминалисты из местной прокуратуры славно поработали: не забыли отпечатки снять с пальчиков убиенного, был и акт экспертизы по пулькам, из тела его вынутым. Могут ведь, когда захотят! Процедура эксгумации тела, похороненного в грубо сколоченном гробу, была жуткой. Я - человек терпеливый, но к этому непривычный. Хоть и прошло всего ничего - два месяца с небольшим - после гибели Курта Губера, а трупные изменения были серьезные: воняло ужасно в морге. Я, было, постоял в секционной, где проводилось окончательное опознание, хватанув перед этим граммов сто неразбавленного спирту для храбрости, но только опьянел, а стоять в секционной не мог. Вышел вон из морга да с прокурорскими ребятами (хорошие ребята!) еще хватил малость. После всех необходимых процедур труп Губера упаковали в целлофан, поместили в приличный гроб для дальнейшей отправки в Германию и окончательного захоронения в родном ему фатерланде. Мы с женой его перед расставанием договорились о контактах, если таковые понадобятся. Копии актов экспертиз, в частности, по экспертизе пуль из тела Губера, мне следователь дал, хотя и не положено. "Вообще-то, нельзя, но если сильно хочется, то можно"! Я ему за это бутылку коньяку армянского подарил (дорогущую, сволочь!). Он от такой щедрости расчувствовался, и мы на брудершафт всю ее выпили. Да, ладно, не последний день живем, еще встретимся, поди. Не преминул я позвонить в мой родной и любимый город, Егорию, попросив его встретить меня с надежными людьми, приятелямисобутыльниками из прокуратуры, но только не такими, как Левка Авербух. С ним Егорий крепко залетел! В отношении Авербуха я Егорию только намекнул, но он, умница, все понял. Нас прервали, и об Эдите Васильич мне ничего не успел сказать, а я ждал. Что касается пропавшей у Курта Губера пластины, второй части от общего целого, то, в принципе, надобность в ней отпала, так как супруга Курта захватила с собой фотографию того предмета, даже описание ценностей, спрятанных их прадедом - Генрихом Губером. Я помнил формы той части, что была собственностью Ильи Семеновича, и легко представил себе прямоугольник неправильной формы, образующийся при сопоставлении двух пластин "ломаными" сторонами, в точке пересечения диагоналей которого и был зарыт тот клад. По нынешнему закону России все найденные ценности должны будут возвращены настоящим владельцам-наследникам, за вычетом каких-то процентов, но меня это обстоятельство никаким боком не касалось. То, что не мое, то - не мое! Пусть наследники и делят! Для верности надо бы и вторую половину найти. Я, на всякий случай, координаты настоящего родственника - Ильи Семеновича Аллес - жене Курта (что я все время говорю - жене, супруге, а у нее ведь и имя есть, а как же?
– Анна Губер) дал. Все формальности они согласуют между собой, клад раскопают, и ценности между собой честно, я надеюсь, поделят. Почти все: можно и вылетать на родину. Самолет взмыл в воздух, я глянул еще раз из иллюминатора на город Анапу с его чудесными пляжами и уснул, но приснилась мне опять Людмила. Это - прямо, как злой рок, она буквально преследует меня! По возвращении надо бы обратиться к психиатру, у Егория есть знакомый психиатр. Васильичу он как-то лечил половую слабость, возникшую, неожиданно для Егория, в самый неподходящий для этого момент. Я уж там не знаю, что он за специалист в области сексопатологии, но уж психические болезни психиатр лечить должен?
– или как? В аэропорту моего родного города меня встречал Егорий со своей "кодлой", прости Господи! Мы не стали ждать, а поехали сразу в прокуратуру, по пути я ребятам все доложил честь по чести. Ясно, надо идти к прокурору и брать за рога Левку Авербуха. Что и сделано было с поразительной оперативностью. Левка, гад, стоял в своем кабинете понуро, а все его шкафы, шкафчики, сейф шмонали бывшие его сотрудники, а руководил обысками, как ни странно, начальник уголовного розыска Валерий Русинов, мужик крутой и во всех отношениях замечательный. Мы с ним крепко за эти дни, что контактировали из-за Левки Авербуха и всех дел, связанных с убийствами и грабежом, подружились. Пластину ту золотую, у Губера убитого взятую, тут же и нашли, в кабинете. В сейфе она у него лежала. Видимо, считал Лева кабинет свой неприкосновенным, а сейф свой рабочий - самым надежным укрытием. Еще бы, сама милиция его и берегла! Пистолет, из которого был убит Курт Губер, лежал завернутым аккуратно, в ожидании другого убийства, что ли, у Авербухов на даче, в кладовочке захламленной. Супруга ему в присутствии работников прокуратуры по морде крепко надавала, а никто и не мешал заслужил, подлец! Супруга оказалась женщиной достойной, а, значит, конец Левкиной семейной жизни. Поделом ему! Квартиру свою я нашел в жутком состоянии, но после тщательного осмотра выяснилось, что ничего не пропало, дверь только и разбита. Преступники искали материалы в недрах моего компьютера, но ничего не нашли. Со злости, что ли, повалили книжный шкаф, из посуды кое-что разбили. Я глянул за батарею отопления и отыскал свой диктофон, прослушал запись на ленте: голоса Крота, Левки Авербуха и двух-трех "шестерок" были слышны прекрасно. Я отдал кассету из диктофона Валерию Русинову. Если она понадобится для уличения в преступлениях Льва Михайловича Авербуха и других бандитов, то я буду этому несказанно рад. А квартиру приведем в порядок!
– Эдита с Егорием помогут, мама моя придет. Вечером мы все: Илья Семенович, супруга его, Егорий Васильевич, Эдита Лик, мой папа - археолог Андрей Петрович Криницин - собрались у меня в квартире для полного доклада. Я им все доложил, Илья Семенович очень меня благодарил при всех. Мне даже поверите?
– неловко стало от таких благодарностей, лицо все горело, видать, красный был от смущения. Заметил только, как Эдитка за меня радовалась и горделиво всем присутствующим показывалась. Глядите, мол, какой у меня жених! Да, жених! Согласилась Эдита быть моей женой в скором будущем, съездит вот только на усовершенствование в Медицинскую академию последипломного образования в СанктПетербурге, а там и - за свадебку. Расчет мы получили полный от Аллесов - вполне, знаете; мне захотелось и дальше детективом работать, так-то можно работать. Все ушли, а мне грустно стало: Дуськи не было со мной. Хоть и поздно уже, а я поехал в Ильинское. Встретили меня хорошо, как всегда. Я не стал у них засиживаться, только кошку взял, в обратный путь тут же и засобирался, но Нюра меня пустым отправить не захотела, положила гостинцев и для меня, и для папы моего, и для мамы, и:А какие деревенские гостинцы?
– грузди соленые, белые грибы сушеные, маслята маринованные, рыжики, в масле обжаренные, брусника моченая, голубика в собственном соку, клюква в сахаре:. Петр Николаевич мне трехлитровую бутыль с самогоном знатным "всуропил". И привез я свою красавицу домой. Как она обрадовалась! И тут пробежит, и там понюхает, все углы обежала в минуту, так изнервничалась и соскучилась по родной-то квартире. А уж потом, сытая и довольная, улеглась, знаете, на подоконнике, слушать, как похрустывает бутон у не вовремя зацветшего (ни к селу, ни к городу) кактуса. Я на днях прочел по случаю рассказ у известного писателя Пелевина "Ника", о кошке рассказ. Язык у него потрясающий, где мне так-то рассказать о своей, скажем, кошке! Но, знаете, есть у меня перед ним одно преимущество: в отличие от его Ники, моя Дуська жива и здорова, во-он - она, сидит себе на подоконнике, слушает кактусы и щурит, рыжая плутовка, желтые с красными отсветами, хитрющие глазищи. Облизывается еще, зараза (это я грубовато-ласково Дуську называю, не подумайте, Христа ради, что я любимицу свою смогу грязным каким словом для оскорбления ее достоинства обзывать)!
*** А Крот пропал, скрылся куда-то, паразит, испугавшись ответственности за причастность свою к убийству Плахина, не говоря уже об организации грабежа в квартире Ильи Семеновича. Его искали по всем злачным местам: по адресам известных его любовниц и, в том числе, в квартире Андрея Клебанова. Андрюха, как мне сообщили, растерялся от такого казуса, но с Людмилой живет, не расстается. Через неделю, на выходной день, ехали мы втроем на моей замечательной "Победе", радуясь жизни. А почему бы и нет?
– хотя и погода не радовала: с утра шел проливной дождь, сейчас он стал потише, но все же нет-нет да и хлестал косыми струями под порывами сильного и холодного осеннего ветра. Тут тебе не Анапа! Нас занесло в старый район города с узкими улицами и постаревшими пяти-шестиэтажными жилыми зданиями с покатыми жестяными крышами, на один поъезд. Мы собрались выворачивать к центру города, как я увидел "Мерседес" Крота, в машине он был один, без охраны. Бандит с какой-то стати остановился у шестиэтажного старого здания и вышел из салона машины. Я резко затормозил возле него, а визг шин, видать, крепко его напугал - он съежился весь. Выскочил я из своей машины ему навстречу, а он, испуганный, со страху пистолет вытащил. Я и не заметил, что Эдита вышла следом за мной, а как выстрелы прогрохотали мимо меня, закричала она тоненько, по-заячьи, от боли. В меня, очевидно, Крот целился, да со страху перед людьми пистолет у него трясся, как у больного с синдромом Паркинсона. Я только едва краешком глаза глянул на Эдиту, а сам от ярости, меня захлестнувшей и ослепившей, ураганом налетел на Крота, выбил у него пистолет из руки. Он отпрянул от меня, заметавшись, и ринулся, куда глаза его глядели. Зачем его черт в подъезд понес?
– у него спросите! Я летел за ним по лестничным пролетам, а он тыкался в одну квартиру, в другую, но ему никто не открывал: все люди добрые бандитов боялись, открывать дверь незнакомому мужику с этакой-то зверской рожей никто бы не стал. Некуда было Кроту деваться, он и вылетел, дурак, через лаз по железной лесенке на мокрую покатую крышу. Я - за ним! Стоим на скате и шатаемся оба, дыхание сбито, и легкие сжимаются-разжимаются, как кузнечные меха. На этот раз мне не надо было бабулек тех вспоминать - достаточно было того, что Эдита в крови, этим бандитом подстреленная, в глазах моих стояла. А он, мерзавец, понял, что нет ему от меня прощения. Я только шаг сделал ему навстречу, только один шаг, даже пальцем его не тронул, а он завизжал пронзительно, поскользнулся и покатился вниз, руками пытаясь ухватиться за несуществующие выступы на мокрой и скользкой жестяной крыше. Но судьба ему еще небольшое продление жизни подарила: тело его сорвалось вниз, а он задержался-таки руками за ржавый, едва державшийся дождевой желоб. Крот пытался подтянуться, на помощь меня звал, а я и пополз к краю крыши, рискуя свалиться; полз по скату крыши ногами вперед, упираясь подошвами ботинок. Вот и уперся я уже в желоб, мог бы и руку Кроту протянуть, но - что за наваждение?
– встали у меня перед глазами бабушки те невинные. Ослепило меня всего, знаете! И я, сам не знаю - с чего бы это? пихнул ногой дождевой желоб. А он и без того едва держался. И полетело вниз тело грешника Крота вместе с ржавым дождевым желобом. Как я подымался к лазу с крыши не помню, кто-то, кажется, мне помогал выбраться, но - не помню. Когда я спустился по лестнице через подъезд дома, Эдитку уже увезла машина скорой помощи в центральную городскую больницу. До приезда машины Егорий оказывал ей первую медицинскую помощь. Я глянул пустым и равнодушным взглядом на окровавленный труп Крота, валявшийся у подножия дома с неестественно вывернутыми переломанными ногами, и пошел прочь через толпу зевак. Меня трясло от пережитого. Видимо, я был бледен и страшен, потому что люди о чем-то спрашивали меня, теребили за рукава, но я шел и шел, не обращая на это внимания. Успокоился я лишь в больнице, когда узнал, что с Эдитой все будет нормально: она прооперирована, пулю из плеча вытащили, кровопотеря небольшая. Только тогда я и посветлел лицом, и успокоил душу свою и сердце. Нашел я Егория Васильевича, а он тут же в вестибюле больницы и ждал меня. Мы отправились с ним в его "часовню" - патологоанатомическое отделение - и пили неразбавленный спирт громадными дозами, почти не заедая ничем. Дома меня ждала Дуська. Она ласкалась ко мне, с удовольствием(!) обнюхивая мое лицо с алкогольными парами. И свалился я спать. И спал долго и спокойно. Мне снились бабушка Настя и бабушка Марья. Они издали, с торной дороги, уходящей к селу Ильинскому от деревеньки Выселки, смотрели на меня из-под ладошек своими добрыми глазами, улыбались, а от глаз их лучиками разбегались морщинки. А потом появилась близко-близко мордочка моей Дуськи. Она обглаживала меня мягкими шелковистыми лапками и намурлыкивала мне колыбельную песню.