Колыбельная для моей девочки
Шрифт:
– Руфус так до конца и не оправился, – отрывисто сказала Ванда. – Вот такая у полицейских работа в этом городе… Через несколько лет он привел дела в порядок, перестирал всю свою одежду, ровно составил обувь в шкафу, а потом пошел и лег на рельсы в Норт-Ванкувере. Тогда-то Арни наконец подал в отставку… Люди не понимают, как работа детектива сказывается на человеке и его семье. Они не знают, как мы на цыпочках обходим уродливую сторону этой профессии, перепады настроения, приступы депрессии, пьянство… – Старушка невидящим взглядом смотрела в окно. – Когда Арни возвращался после тяжелой смены, я не могла поговорить с ним по несколько
У Энджи сжалось сердце при виде боли в глазах Ванды Войт. Поколебавшись, она нерешительно накрыла маленькую ручку старухи своей рукой.
– Примите мои соболезнования, – сказала она.
Ванда глубоко вздохнула:
– Простите, вы ведь приехали поговорить о другом… – Она высвободила руку, нашла в кармане платок, высморкалась и встала: – Я попросила Шэрон принести папины коробки из подвала. Они у выхода в сад, можете забрать.
– Какие коробки?
– Вон те, – Ванда пошла к стеклянным раздвижным дверям.
С бешено забившимся сердцем Энджи вскочила на ноги и кинулась за ней.
Ванда обошла диван и указала на две большие картонные коробки, какие в ходу в архивах. Коробки были заклеены желтым скотчем, а сверху черным фломастером жирно выведено: «Дело неизвестной из Сент-Питерс № 930155697—2, коробка № 1».
Потрясенная Энджи наклонилась и сдвинула верхнюю коробку.
«Дело неизвестной из Сент-Питерс № 930155697—2, коробка № 2».
Она подняла глаза на Ванду:
– Это что, вещдоки по делу девочки, найденной в «ангельской колыбели»?!
– Я же говорю, Арни так и не смирился с поражением. Он до конца жизни строил версии и гадал, может, когда девочка вырастет, она вернется и будет расспрашивать. Он знал, что ее удочерили, она попала в хорошую семью. Арни даже несколько раз звонил приемному папаше, узнать, как развивается малютка и не вспомнила ли она что-нибудь о той ночи или о прежней жизни, не сталкивалась ли приемная семья с чем-то подозрительным. Арни надеялся, что родственники девочки все же объявятся, но никто так и не пришел. Ему не удалось найти ни родню малютки, не тех, кто стрелял у собора. Когда Арни узнал, что старые вещдоки начали уничтожать, он поехал и забрал коробки. Вообще-то это нарушение правил – все подлежало сжиганию при свидетелях, но в коробках нет ничего ценного, оружия тоже нет, поэтому Арни разрешили их взять. Он сказал, что самостоятельно поработает над расследованием, и привез коробки домой.
– И как, продвинулся хоть немного?
– Листал папки, вынимал какие-то листки, куда-то ездил и кого-то расспрашивал. Потыкался, потыкался и снова заклеил коробки. Дом после его смерти я продала, но часть вещей перевезла и поставила в подвале.
Энджи не могла оторвать взгляд от картонных коробок. В животе все мелко дрожало.
Неужели такое возможно?
Неужели здесь лежат улики, о которых рассказывала Дженни Марсден? Результаты лабораторных анализов образцов крови, отпечатки пальцев, отчеты баллистиков, отчет медсестры о наличии или отсутствии следов изнасилования у найденыша? Биологические следы, которые можно отправить на повторный анализ и выделить ДНК?
– Мне кажется, Арни отдал бы их вам, – тихо сказала вдова. – Он бы порадовался, что кто-то продолжает поиски.
С колотящимся
И в будущее.
Глава 6
Энджи кружила по кварталу, лишь на третий раз отыскав свободное место возле «Старбакса»: ей хотелось и из кафе видеть «Ниссан» с драгоценными коробками. Торопливо выбравшись из машины, она скормила счетчику монеты. Шел уже третий час дня. Надев сумку через голову, Паллорино побежала в «Старбакс»: дул холодный ветер, но дождь перестал. С бьющимся сердцем Энджи распахнула дверь.
Ее охватили тепло и аромат кофе. В зале было людно и шумно, за прилавком работала другая смена. Энджи даже вздрогнула от волнения, увидев пожилого китайца, склонившегося над газетой за маленьким круглым столиком.
Пробираясь между посетителями, Энджи подошла туда.
– Доброе утро, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал мягко.
Старик поднял голову. На вид ему можно было дать лет семьдесят пять, и был он маленький и согнутый, как вопросительный знак, в чересчур просторном для него твидовом пиджаке. Оттопыренные уши торчали, как ручки у кружки, из-под густого венчика белых волос, окружавшего блестящую смуглую лысину в старческих родимых пятнах. Под выпуклыми круглыми скулами рот казался впалым, словно беззубым. Глубоко посаженные карие глаза вопросительно смотрели на Энджи из-под маленьких очков в металлической оправе.
Энджи улыбнулась:
– Меня зовут Энджи Паллорино. Вчера бариста сказал, что вас можно найти здесь. Скажите, это вы владели рестораном китайской кухни «Розовая жемчужина»?
Старик нахмурился:
– Да, много лет. Ресторан принадлежал моей семье. Я работал в «Жемчужине» с ранней юности.
– Разрешите к вам присесть? Мне нужно кое о чем узнать.
Китаец снова нахмурился и поправил очки. Энджи отметила легкий тремор рук – от возраста или болезни.
– Я уже собирался уходить. Через пятнадцать минут начнется передача, я ее всегда смотрю.
Энджи напряглась:
– Я вас не задержу.
Поколебавшись, старик указал на свободное место напротив:
– Заказать вам еще чашку чая? – спросила Энджи, отодвигая стул. – Или что-нибудь еще?
– Нет, спасибо, я правда тороплюсь.
Энджи быстро заговорила:
– В восемьдесят шестом году ваш ресторан находился в этом помещении?
– И в восемьдесят шестом, и до этого. Родители открыли «Розовую жемчужину» в восемьдесят втором. Мы с сестрой продали ресторан всего пять лет назад. Это часть истории Ванкувера – при «Розовой жемчужине» сменилось несколько эпох.
Паллорино подалась вперед:
– А вы не помните случай, когда в ночь под Рождество в «ангельской колыбели» оставили довольно взрослую девочку? У собора была перестрелка, крики, визг покрышек. Может, полиция вас тоже опрашивала?
Китаец свел брови, и его взгляд стал далеким, отсутствующим.
– Да. Это был важный день, как можно забыть. Перестрелка, ребенок… В газетах писали, что произошла бандитская разборка.
– А вы сами что-нибудь видели?
– Я – нет, я был на кухне. Мы закрывались поздно, после полуночи. В «Розовой жемчужине» кушали врачи, медсестры, санитары. Некоторые брали навынос, перекусить между сменами. За кассой в ту ночь стояла моя бабушка, вот она кое-что видела. Но она умерла много лет назад.