Колыбельная
Шрифт:
– Давай будем бессмертными, ты и я.
Как эта мебель. В долгом странствии от жизни к жизни. А все, кто тебя любит, умирают у тебя на глазах. Вся эта мебель. Мы с Элен. Тараканы нашей культуры.
На стеклянной дверце – старая царапина от ее бриллиантового кольца. Из тех времен, когда она ненавидела этот бессмертный мусор.
Представьте бессмертие, когда даже брак длиной в полвека покажется приключением на одну ночь. Представьте, как моды сменяют друг друга, стремительно – не уследишь. Представьте, что с каждым веком в мире становится все больше и больше людей и в людях
Я говорю Элен, что, по-моему, мы уже бессмертны.
Она говорит:
– У меня есть сила. – Она открывает сумочку, достает сложенный листок бумаги, встряхивает его, чтобы развернуть, и говорит: – Знаешь, как гадают с помощью зеркала?
Я не знаю, что я знаю, а чего не знаю. Я не знаю, что правда, а что неправда. Наверное, я не знаю вообще ничего. Я говорю ей: расскажи.
Элен снимает с шеи шелковый шарф и протирает пыльную поверхность зеркала. Ореховый шкаф эпохи Регентства с резными украшениями из оливкового дерева и позолоченной фурнитурой времен Второй империи, согласно надписи на картонной карточке. Элен говорит:
– Ведьмы льют масло на зеркало и говорят заклинание, и в зеркале видно будущее.
Будущее, говорю я. Замечательно. Костер кровельный. Пуэрария. Речной окунь.
Сейчас я не уверен, что смогу разобрать настоящее.
Элен читает по листку бумаги. Ровным и монотонным голосом, так же, как она читала заклинание, чтобы летать. Всего несколько строк. Она опускает листок и говорит:
– Зеркало, зеркало, покажи нам, что с нами будет, если мы будем любить друг друга и воспользуемся нашей новой силой.
Ее новой силой.
– Со слов “зеркало, зеркало” я сама придумала, – говорит Элен. Она берет меня за руку и сжимает, но я не отвечаю на ее пожатие. Она говорит: – Я попробовала еще в офисе, с зеркальцем в пудренице, но это все равно что смотреть телевизор через микроскоп.
Наши отражения в зеркале тускнеют и расплываются, сливаются в одно. В зеркале расплывается ровная серая дымка.
– Покажи нам, – говорит Элен, – покажи наше будущее вместе.
В сером мареве проступают фигуры. Свет и тени сплетаются вместе.
– Видишь, – говорит она. – Вот мы с тобой. Мы снова молоды. Я могу вернуть нам молодость. Ты такой же, как на фотографии в газете. На свадебной фотографии.
Все такое смутное, расплывчатое. Я не знаю, что я там вижу.
– Смотри, – говорит Элен. Она указывает подбородком на зеркало. – Мы правим миром. Мы основываем династию.
Нам все равно всего мало, мне вспоминаются слова
Власть, деньги, любовь, вдоволь еды и секса. Бывает так, чтобы когда-нибудь остановиться, или нам всегда этого мало? И чем больше мы получаем, тем больше хочется?
В зыбком тумане будущего я не различаю вообще ничего. Не вижу вообще ничего, кроме продолжения прошлого. Еще больше проблем, еще больше людей. Меньше биозахвата. Но больше страдания.
– Я вижу нас вместе, – говорит Элен. – Навсегда.
Я говорю: если тебе этого хочется.
И она говорит:
– Что это значит?
И я говорю: все, что тебе самой хочется, то и значит. Это ты у нас водишь марионетки за ниточки. Ты сажаешь семена будущих всходов. Ты меня колонизируешь. Оккупируешь. СМИ, наша культура – все откладывает яйца у меня под кожей. Большой Брат наполняет меня желанием удовлетворять потребности.
Нужен ли мне большой дом, быстрый автомобиль, тысяча безотказных красоток для секса? Мне действительно все это нужно? Или меня так натаскали?
Все это действительно лучше того, что у меня уже есть? Или меня просто так выдрессировали, чтобы мне было мало того, что у меня уже есть, чтобы это меня не устраивало? Может, я просто под властью чар, которые заставляют меня поверить, что человеку всегда всего мало?
Серое марево в зеркале зыбится и клубится. Это может быть что угодно. Не важно, что ждет меня в будущем – все равно оно меня разочарует.
Элен берет меня за другую руку. Она держит меня за руки и разворачивает лицом к себе. Она говорит:
– Посмотри на меня. – Она говорит: – Тебе Мона что-нибудь говорила?
Я говорю: ты любишь только себя. А я не хочу, чтобы меня использовали. Мной и так уже пользовались достаточно.
Люстры под потолком тускло поблескивают серебром в лунном свете.
– Что она тебе наговорила? – спрашивает Элен.
Я считаю – раз, я считаю – два, я считаю – три...
– Не делай этого, – говорит Элен. – Я люблю тебя. – Она сжимает мне руки и говорит: – Не отгораживайся от меня.
Я считаю – четыре, считаю – пять, считаю – шесть...
– Ты в точности как мой муж, – говорит она. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Это легко, говорю я ей. Просто заколдуй меня “на счастье”.
Элен говорит:
– Нет такого заклинания, на счастье. – Она говорит: – Для этого есть наркотики.
Я не хочу, чтобы мир стал хуже. Я не хочу его портить. Я просто хочу разобрать тот бардак, который мы уже сотворили. Перенаселенность. Загрязнение окружающей среды. Баюльные чары. Та же магия, которая сломала мне жизнь, теперь должна ее исправить. По идее.
– И мы это можем, – говорит Элен. – У нас есть нужные заклинания.
Заклинания, чтобы исправить вред от заклинаний, исправляющих вред от других заклинаний, а жизнь становится все хуже и хуже. Мы даже представить себе не можем, насколько хуже. Вот оно – будущее, которое я вижу в зеркале.
Мистер Юджин Скиффелин со своими скворцами, Спенсер Бэйрд со своими карпами, история знает немало примеров, когда хорошие люди пытались исправить несовершенный мир, но делали только хуже.
Я хочу сжечь гримуар.