Команда, которую создал я
Шрифт:
Я чувствовал, как каменеет мое сердце. Как я превращаюсь в бронированную машину, действующую по заданному сценарию. И хотя что-то глубоко внутри робко протестовало, я не слушал его. И не хотел слушать подсевшую за обедом Катю:
– Спасибо. Соболезнований не нужно. У меня все хорошо. Приятного аппетита…
Катя не ела. Подперев подбородок руками, смотрела мне в глаза, стараясь поймать взгляд:
– Сер’гей, что с тобой? Ты очень изменился в последнее вр’емя. Я знаю пр’о маму… Но это не повод обвинять во всем всех и вся…
Я не поднимал глаз:
– Что ты хочешь от меня? Мне некогда. Да и не о
И услышал тихое:
– Дур’ак…
Весь день меня не покидало чувство вины – я напрасно обидел Катю. Ну и что? В агентстве я обидел, наверное, уже не первого человека. И видимо, не последнего. И черт с ними…
Выходя поздно вечером из офиса, увидел стоящую у дверей Катю:
– Сер’гей, нам нужно поговор’ить…
– О чем? – спросил я, но послушно пошел за ней.
Мы гуляли по скверу на другой стороне улицы. Молчали. И я злился на Катю. И на себя, что пошел за ней. Но уйти не мог.
А Катя, хотя и позвала меня поговорить, губ не раскрывала. Как будто ждала чего-то.
– Извини меня, – промямлил я наконец.
Она вздохнула:
– Слава богу… Оказывается, ты еще не совсем потер’ян для общества…
И снова замолчала. А меня вдруг понесло. Всегда все свои переживания я носил в себе, боялся, что, доверив их кому-нибудь, окажусь слабым, уязвимым. А тут рассказал все. Рассказал Кате – почти незнакомому человеку. Рассказал о Воронеже, об отце, о работе, о Протасове, о сослуживцах, которые, наверное, злорадствуют глядя на мои напасти…
Катя внимательно слушала меня. Когда я, выговорившись, облегченно замолчал, заговорила сама:
– Я вышла замуж пять лет назад. Я не любила его, пр’осто так получилось… Чер’ез два года после свадьбы у нас р’одился р’ебенок… А еще чер’ез год мы втр’оем попали на машине в ав’арию. Р’ебенок погиб. Муж стал инвалидом, пр’икован к койке… Я тогда пр’окляла все на свете. Ненавидела весь мир’, все вокр’уг. И раб’оту, конечно, и начальников, и сослуживцев. Меня чуть не уволили, когда я начала дер’зить всем подр’яд в общем-то из-за пустяков. Вовр’емя опомнилась. Поняла вдр’уг, что все в этом мир’е зависит в пер’вую очер’едь от нас. Да, все вокр’уг такого цвета, каким мы его видим. И я пр’осто сняла свои чер’ные очки. Стала думать не о возможных гадостях, а о возможном пр’иятном. И все снова на р’аботе наладилось. Да и дома, почти…
Она замолчала. Мне было легко оттого что я выговорился. И одновременно стыдно. У этой маленькой женщины было намного больше сил. У меня перехватило горло:
– Я… я…
Катя улыбнулась:
– Ничего не говор’и. Пр’оводи меня до остановки и сам езжай домой…
Я посадил ее в автобус:
– До свидания… Спасибо…
Утром меня разбудило солнце. Я вспомнил Катю и подмигнул ему. И впервые за несколько последних месяцев улыбнулся своему отражению в зеркале.
Забавно, но я как-то забыл обо всех проблемах, связанных с работой. Дела свои делал на автомате – все время думал о Кате. Искал с ней встречи. И она не избегала меня. Мы теперь обязательно обедали вместе. Каждый день. Чтобы не привлекать особого внимания в агентстве, сбегали в кафешки на соседних улочках. В противоположной стороне от «Бара».
В один
– «Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое -
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.»
Катя смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Улыбалась:
– Вот уж не ожидала от вас, господин менеджер!
Улыбался и я:
– Господин менеджер в школе, между прочим, в поэтический кружок ходил.
Катя прищурилась:
– А это ты знаешь?
«После полуночи сер’дце вор’ует
Пр’ямо из р’ук запр’ещенную тишь.
Тихо живет – хор’ошо озор’ует,
Любишь – не любишь: ни с чем не ср’авнишь…
Любишь – не любишь, поймешь – не поймаешь.
Не потому ль, как подкидыш, молчишь,
Что до полуночи сердце пир’ует,
Взяв на пр’икус сер’ебр’истую мышь?»
Я поцеловал ее.
По вторникам и четвергам Катя могла задерживаться после работы, и мы гуляли по тому самому скверику. Ходили в кино. Перебегали из одной кафешки в другую. И много, много болтали.
Вне офиса Катя была так непохожа на сдержанного, ни о чем, кроме работы, не думающего секретаря. Она умела шутить, весело смеялась. Она была сама жизнь.
Мы целовались на скамейках и в автобусе, в такси. А потом я совсем осмелел и пригласил ее к себе. Теперь по вторникам и четвергам, как только кончалось рабочее время, мы бежали ко мне.
Нам не хватало этих двух дней в неделю. Я хотел видеть ее чаще:
– Катя, выходи за меня замуж…
Она качала головой:
– Ты же знаешь: я не могу его бр’осить… Пусть все остается, как есть… Но я постар’аюсь сделать так, чтобы мы виделись чаще…
И, действительно, иногда нам удавалось провести вместе три, а то и четыре вечера в неделю. Мне было удивительно хорошо с этой умной и чуткой женщиной. Мы говорили обо всем на свете. О рекламе и о любви, о потеплении климата и мировых спортивных рекордах, о начальниках и подчиненных. С каждым днем я все отчетливее чувствовал, что во мне вновь пробуждаются силы. И уже хотелось не просто воевать, постоять за себя. Нет, меня вновь охватывало желание сделать именно что-то серьезное.
О реализации своих сил в «Лидер Интернешнл» при имеющихся раскладах нечего было и мечтать. Значит, нужно было думать о переходе в другое агентство.
Работая в «Лидере» над различными проектами, я познакомился со многими сотрудниками из других компаний. Наверное, с их помощью можно устроиться не на самое плохое место к нашим конкурентам – в «Бонзу» или «Прометей». Вряд ли в этих агентствах будет хуже, чем здесь. Но будет ли лучше?
Да, эта мысль не давала мне сделать последний шаг: рассказать о своих планах начальству. И еще одно обстоятельство заставляло меня не торопиться. Я дорожил каждым днем, в течение которого мог видеть Катю в агентстве. В обеденный перерыв или просто сидящую за ее рабочим столом в приемной дирекции.