Командировка в ад

Дроздов Анатолий Федорович

Разложив ситуацию по полочкам, Светислав Младенович открыл дверь в рабочий кабинет царя. Вот такие «серые кардиналы» во многом руководят государством, предлагая правителям свое видение проблемы и в том же флаконе — рецепт решения, лишь бы предлагаемое не противоречило убеждениям монарха, премьера или президента. В абсолютном большинстве случаев инициатива приближенного или доверенного лица получает поддержку. А как иначе?

Короткий бой в горах с ошеломляюще легкой победой сначала вызвал у хорватов прилив радостных эмоций, но потом — откатную реакцию. Только у Ковачича и еще пары человек, потерявших друзей и близких,

злость на немцев буквально выплескивалась из ушей. Другие осознали, что, укусив руку кормящую, встали на путь бунта против власти, коей поклонялись с юных лет. Николай всеми фибрами души чувствовал, что тонкая уздечка, наброшенная Борисом на отряд сомнительных и весьма временных союзников, вот-вот лопнет.

— Капрал! — обратился он к Ковачичу. — Забирайте всех — и пленных коммандос, и обормотов из лаборатории, спустивших на вас комарье, и держите у себя на базе. У вас есть люди, опытные в дознании?

Хорват хорошо понял приказ.

— Конечно, есть обученные. Мы же — полиция.

— Отлично! Я хочу, чтобы ваши со всем пристрастием допросили и помощников Вирта, и прилетевших. А потом соберите отряд, и пусть негодяи повторят свои показания перед личным составом. Как сидели в лаборатории, засунув язык в задницу, вместо того, чтоб забить тревогу: используйте репелленты и тикайте за пределы дальности полета комарих. Даже немецкие власти не знали, как распространяется зараза. В итоге погибло столько ваших и сербов…

— Понимаю… Немцы — звери, враги.

— Нет, они просто эгоисты, чтущие исключительно собственные интересы. И вы, и сербы для них просто фауна. Хорватов держат за хорошо прирученный домашний скот, сербов за полудикий. И тех, и тех при необходимости пустят на скотобойню без жалости.

Через полчаса, когда ошеломленных научников затолкали в камеон, Ковачич засомневался вслух: стоит ли везти в расположение роты сербских лаборантов. Когда из-за признаний допрашиваемых страсти разгорятся, именно сербы — первые кандидаты на линчевание.

Хорват позаботился о выживании сербов?! Не иначе, кто-то в лесу сдох. А Несвицкий продолжал ковать железо:

— Брате Лука, ты, пожалуй, разумнее вашего лейтенанта, хоть всего капрал. Поэтому не откажи в последней просьбе: часть ваших пусть пока останется. Тем более, что на всех места в камеонах не хватит. Скажи им прибраться. Спрятать трупы. Откатите и замаскируйте самолет, чтоб не бросался в глаза с воздуха.

— А ты, брате Микола?

Несвицкий едва давил в себе улыбку, когда его величали по имени-фамилии, вписанным в липовый аусвайс. Фамилия вообще потрясающая: Пивень. Видать, Душан пошутил, подсказал писарю в посольстве. Зато — конспиративно, ни один варяг добровольно с такой фамилией ходить не будет.

— А я поеду с ранеными и препровожу их в больничку. Кровь им остановил, но достать пули — выше моих умений. Не волнуйся, заштопанными их отдадут вам.

— Пусть лучше гансы сами волнуются, — проворчал в ответ капрал.

Конечно, в оставленном здании БиоМеда могло найтись еще много интересного — или компрометирующего фирму и ее сотрудников, или просто полезного, но время поджимало, и колонна машин двинула в обратном направлении. В больнице медсестра приемного покоя, вроде бы уже закаленная событиями последней недели, схватилась за сердце, когда увидела, в какой компании в этот день к ним ввалился волхв-спаситель: хорватские полицаи, далеко не самый долгожданный гость где бы то ни было в Сербии, тащили под руки троих военных в униформе и без знаков различия, перемотанных бинтами с проступившей кровью.

Этим «счастливчикам» прилетели автоматные пули, крупный калибр практически не оставляет шансов.

— Нужна операционная с хирургом, — потребовал Несвицкий.

— Да, брате Микола! — больничарка умчалась организовывать процесс. Здесь не принято «пять минут, только кофе попью», к счастью для раненых немцев.

Пока их латали, Несвицкий отработал смену за сосудами с плазмой, чувствуя себя достаточно вымотанным — работал на пределе сил который день подряд. Да и операция с БиоМедом уничтожила сколько-то нервных клеток, ведь столкновение с головорезами спецназа могло иметь куда худшие последствия. А вот то, что отправлял в лучший мир либо просто в никуда (зависит от веры) подданных кайзера, пусть не сам, а руками хорватов, ни в коей мере не отяготило совесть. Он воспринимал их как оккупантов на захваченной сербской земле, никакой разницы со Славией.

— Ты превзошел самого себя, доктор Пивень! Концентрация волшебная! Эту плазму я разбавлю физраствором в десять раз!

Процедурная сестра, ассистировавшая при ежедневном чуде, смотрела на Несвицкого если как не божество, то на ангела господня, спустившегося с небес. По мере того, как персонал узнавал, что успех спасения зависит не от видного «немца», командовавшего волонтерами, а усатого молодого мужчины с красноватым пятном на лице, отношение к нему менялось. Поскольку ангел не требовал за бесценную жидкость ни одного экю, а на черном рынке доза котировалась во много тысяч, слух о его святости разлетелся далеко за пределы больнички.

— Вот что, Стефа… Мне нужна помощь.

— Для тебя — все что угодно, брате.

— Мне вечером надо бы собрать как можно больше людей. Кое-что рассказать. Весь больничный персонал, скупщину, полицию, судейских, почтмейстера, школьных учителей…

— Боятся, драги мой доктор. Заражение. Хоть и так кашляют все.

— Не все, Стефа. А бояться заражения не надо. Эту гадость переносят исключительно комары. Некоторых комары не любят — не вкусные.

— Я — вкусная, — вздохнула больничарка. Она была темно-жгучей пышкой лет тридцати пяти, аппетитной даже на вид, без надкуса. — Если бы не ты, надо мной уже бы росла травка.

— Так мне доверяют? — хитро усмехнулся Несвицкий, развалясь в кресле, в котором обычно отдыхал после ворожбы. После Царицыно вот такая обстановка — среди кафеля, салатовых стен, крашеных выше фартука из плитки, и запаха дезинфекции — располагала к спокойствию, и он чувствовал себя как дома, только остро не хватало присутствия Марины. Если не прямо рядом, то хотя бы на другом этаже — в ее отделении.

— Как самим себе! Как богу!

— Так скажи всем от моего имени: не нужно опасаться. В семь вечера жду горожан на главной площади.

Естественно, силами одной дамы-медика сбор жителей не ограничился. Использовав экспроприированную у Ольги телефонную книгу, Несвицкий раздал похожие поручения десяткам человек. Из скупщины выволокли трибуну, водрузив на помост, подключили микрофон.

Когда пришло время начать, Николай почувствовал себя отвратно. Он не любил публичности, и выступать, словно Ленин на броневике или Брежнев на трибуне очередного судьбоносного съезда КПСС, не умел. Но иного выхода не виделось.

Рядом тусовался Душан. С каждым днем Несвицкому все легче удавалось изъясняться с местными, но он не хотел портить очень важный момент из-за языкового недопонимания. Договорился с капитаном, что по знаку в виде шлепка по руке тот переведет на сербский самые сложные места.