Командировка
Шрифт:
Об отце, о его необычной армии Славку Тарасовичу говорить не хотелось. Это чувствовал Иван Григорьевич, и он настаивать не стал.
А тот уже философствовал о выживаемости.
– Нам, Ваня, не дадут пропасть западные инвесторы. С их помощью Украина возродится. Хочется надеяться, что мы, украинцы, создадим свою державу. Вернем свои земли, ту же Россию. Кто умно изучает историю, тот знает, что это часть Киевской Руси. А Русь-то – Киевская! Улавливаешь?
– А как же язык – русский или украинский?
– Русский язык, Ваня, это восточный диалект
– А белорусский?
– Северный диалект.
Иван Григорьевич принял философию мэра как игру.
– Тогда что же получается, что польский – это западный диалект украинского?
– Северо-западный, – поправил Славко Тарасович.
– Теперь я улавливаю, – словно обрадовался Иван Григорьевич. – Западный диалект – это сербский, а южный диалект украинского – болгарский.
Слушая школьного товарища, Славко Тарасович удовлетворенно поглаживал свой необъятный живот.
– К нам, Ваня, наведывался из Киева один академик. Из молодых. По заданию президента он сделал переворот в украинской лингвистике. Этот молодой академик доказал, что наш украинский язык багатодиалектичный. Я удивляюсь, Ваня, какой ты умный. Академик творил, глядя из окна, а ты плавал, не хватал ученых степеней, но до нашей национальной мудрости дошел своим умом. Хвалю! Нет, в тебе мой батько не ошибся. Ты помнишь, он держал в страхе весь город, а с тобой любил беседовать. Он надеялся, что ты поднимешься выше всех нас и объявишься где-то на верхотуре. Не в политбюро, конечно. Туда пробиваются самые наглые и самые хитрые. Ты этими качествами, к сожалению, не обладал. Чему свидетельство: вернулся в родной город углублять свою старость.
И спросил:
– На житье хватает?
– Обещают перевести пенсию.
– Откуда?
– Из Одессы.
– Тогда твое дело – шлехт. Не дойдет она и за три года. Будут ее умельцы прокручивать в коммерческом банке.
– И как долго? Три года?
– Три не три – пока не надоест.
– А зачем тогда мэрия?
– Банки, Ваня, частные. А частная собственность неприкосновенна. С частником, Ваня, конфликтовать опасно.
– Почему?
– Убьют.
– И многих убили?
На эту тему говорить не хотелось.
– Эх, Ваня, Ваня! Какая была у тебя голова! А тебя обогнали твои тупорылые товарищи. Копышту Игоря помнишь? У него вечно была сопля под носом. В Торонто ресторан открыл. И Костя Бескоровайный в люди вышел. Популярный как артист. Возит по Европе какую-то шлюху. Та за баксы, конечно, общается с давно умершими предками. Нашего Костю путают с каким-то адмиралом. Но что адмирал – голытьба. А Наташка Гиря знаешь где? Поехала в Эмираты, замуж выскочила за какого-то шейха. Теперь на Мальте имеет собственное дело – хозяйка публичного дома. Недавно звонила, приглашала в гости, обещала обслужить по высшему разряду. Я, Ваня, и рад бы… Но давно уже перешел на коньяк. Признаюсь тебе, это не хуже секса… Может, еще кофейку?
– Можно.
Выпили. Помолчали.
– Как у тебя с иностранным?
– Никак, – слукавил Иван Григорьевич.
– Жаль.
– Платят долларами?
– Американцы же! По договору с нашим правительством составляют атлас плодородия почв.
– Рекомендуй меня, – тут же попросил Иван Григорьевич. – Я буду их лечить, даже не зная английского. Говорю честно: сижу на мели.
Славко Тарасович кивнул массивным подбородком.
– Переговорю. Если ты их устроишь как врач. Но имей в виду, они тебя проверят на смиренность. А вдруг ты журналист да еще из левой газеты? Атлас атласом, а пробы грунта берут, где плодородием и не пахнет. Почему-то опасаются коммунистов.
– Но тебя же не опасаются?
– Я, Ваня, теперь социал-демократ. Состоял, и этого не скрываю, в первых рядах строителей коммунизма. Как и все наши эсэнгэшные президенты. Почти все они в грехах покаялись, и американцы их простили. Лично мне каяться не в чем. Я партийных постов не занимал… – Славко Тарасович взглянул на часы. – Засиделись мы. Ну, вот что… В субботу вечером подруливай ко мне на дачку. Вспомним нашу молодость… Ты в какой гостинице?
– Ни в какой.
– Бомж?
– Пустили добрые люда…
Глава 5
До субботы время еще было. Настоящего коньяка Иван Григорьевич не нашел. Когда спросил «армянский», подняли на смех, но предложили «французский», видимо, бердичевского разлива. Взял «крымский». И приличных конфет не оказалось. На рынке продавали на вес турецкий шоколад. Взял две плитки, напоминавшие собой брикеты зеленого чая. С натуральным шоколадом его роднил разве что цвет.
Вернулся к Забудским, прятать покупки не стал. Анатолий Зосимович, увидев коньяк, удовлетворенно крякнул, предвкушая выпивку. Но квартирант честно признался, что его пригласил к себе на дачу школьный товарищ, с которым не виделись сорок лет:
– Не идти же с пустыми руками?
– Но мы с вами еще выпьем, – пообещал хозяину квартиры. – Есть надежда на пенсию: когда-нибудь да переведут.
– Одесса-то – рядом. Можно съездить, поторопить. – Анатолий Зосимович почему-то считал, что их квартирант приехал из Одессы.
О мифической пенсии он упомнил, чтоб хозяев не разочаровывать: те в их бедственном положении все-таки надеялись, что квартирант когда-нибудь им подкинет денежку.
– А насчет коньяка, Иван Григорьевич, вас надули, – сказал Анатолий Зосимович. – Это пойло изготовляется в нашей заводской лаборатории. Раньше там имели дело с аэрозольными взрывчатками, а теперь вот – с выжимками виноградных ягод. Пьют его только отчаянные алкоголики.
– А вы – не пьете?
– Я – пью.
Шоколад на обозрение выставлять не стал: чего доброго, инженер заявит, что и шоколад изготовлен здесь же, притом из отходов литейного цеха.