Командирское огниво

Трускиновская Далия Мейеровна

У нас и руки опустились. Эти твари плавать умеют не хуже выдры, а сейчас, как на грех, лето, и теплое лето, им в воду залезть – одно удовольствие.

Выходит, придется в темноте бой принимать. На суше мы еще можем дать отпор, в воде не получится.

– Кто это? – спрашивает девка.

– Псоглавцы, – говорю. – Они вроде людей, только головы собачьи, загривок меховой, лапы тоже, а что под рубахами – не знаю, я их не раздевал.

– В рубахах, что ли, ходят?

– В длинных, по колено. Говорить не умеют, лают и воют. Кусаются

крепко – ты ведуна спроси, он перегрызенную руку однажды лечил.

– Только ли кусаются?

– Дубинки у них есть, где-то мечи и щиты воруют, наловчились орудовать. Камни метко кидают.

– А едят что?

– А кто их разберет. Может, и сырое мясо. В плен они не берут, так что никто у них еще не бывал и домой не возвращался.

– И женщины у них есть?

– Может, и есть, только морды у всех одинаковые, – подумав, сказал я. – Ты вот по собачьей морде берешься определить, кобель или сучка? Я – нет.

– А я берусь, – преспокойно ответила девка. – И еще вопрос – щенят ты видел?

– Тоже не доводилось. А что, у вас за морем такие не попадаются?

– У нас за морем кое-что похуже – ночные псы, внуки Гарма. Я одного убила. Потом когти ему выдрали, сделали шесть ожерелий.

– Так много?

– Лап-то восемь.

Тут меня позвали – в строй становиться. А как девку одну оставлять? Я задержался – на дерево ее, что ли, подсадить?

– Ступай, – говорит она. – Я не боюсь. Мне же лучше – сразу вдогонку полечу.

Ну что ты с ней станешь делать?

А она села на озерный берег, пальцами до воды дотянулась – и вдруг пальцы себе облизнула.

– Хорошее у вас озеро. Не злое.

– У нас с ним уговор – если вздумает сняться и улететь, заранее предупреждает.

– Это хорошо. Послушай, скажи командиру – говорить с ним хочу.

– Ты?! С Лосем?!

Я представил себе, как передаю ему это приглашение, и поежился.

– Раз так – помоги мне до командира дойти.

Мне опять кричат – бросай девку, занимай свое место! А она в плечо вцепилась. Ну, доволок.

– Ты дурак? – спрашивает Лось.

– Сам дурак, – тут же отвечает девка, – а сейчас слушай. Каждый миг дорог. Скажи двум или трем бойцам – пусть лодки и плот в озеро выводят. Пусть веревкой связывают и оттаскивают от берега хоть на дюжину шагов. Тогда псоглавцы за ними полезут.

– Как полезут, так и вылезут, лодки-то пустые. Уходи, девка, мешаешь, – не глядя ей в лицо, буркнул Лось.

– Не вылезут. Я так сделаю, что озеро снимется. Они и увязнут.

– Умеешь, что ли? – без особого удивления спросил Лось.

– С озером договориться нетрудно. Я еще не то умею.

Тут же потребовала отрядного ведуна, он дал ей нужных травок, быстро развели костер – и стала она кидать на дым уговоры и обещания, только не на привычном мне языке, а на ином, на котором захватчики раньше говорили. Отдельные слова понять еще можно, а все целиком – не получается. Дым поплыл к середине озера и понес на себе все ее колдовство.

Все

получилось так, что лучше не бывает. Цепочка наших пустых лодок только-только отошла от берега, как из леса в воду кинулись псоглавцы и поплыли наперехват. Замысел у них был просто прекрасный – перебить тех, кто в лодках, и отогнать из к другому берегу. Не тут-то было. Мы услышали гул, знакомый гул, шел он из-под земли, это озеро так в дорогу собирается. А потом я впервые в жизни увидел, как это происходит.

Сперва встали отдельные водяные столбы, потянулись вверх, словно бы озеро искало, за что там, в небесах, зацепиться. Потом они сделались толще, еще толще, совсем толстыми, а наверху словно бы ветви у них выросли, соединились между собой, и вся вода перетекла в образовавшийся над озером потолок. Некоторое время оно стояло на водяных столбах, потом их в себя втянуло и начало подниматься.

А внизу-то что было!

Псоглавцы по колено застряли в илистом дне! Перепугались, конечно, до полусмерти, завыли вразнобой. Когда они к бою готовятся – воют слаженно, а тут – жуть!

Мы окружили их, выбраться не даем, стреляем из луков, гоним от берега прочь. Загнали чуть ли не на середину и там оставили. Потом младшие забрались на дерево, доложили – они к другому берегу побрели, чтобы с нами больше не связываться. Проучили мы их, значит.

– Ну, девка, выручила ты нас! – говорю. – Не хочется мне тебя убивать, но раз уж просишь – пошли к ведуну, он тебе самого лучшего дурманного настоя изготовит, ты ничего и не почувствуешь.

А она сидит, к камню привалившись, глаза у нее закрыты – плохо ей. Всю душу, видно, в колдовство вложила. Вот такую, в беспамятстве сидящую, ее, пожалуй, лучше всего было бы удавить, только у меня рука не поднялась.

Позвал отрядного ведуна, он ее осмотрел, подтвердил – да, это через колдовство. И говорит так:

– Ты, Барсук, постарайся выбить ей эту дурь из головы. Хорошо, если бы она у нас тут навсегда осталась. Сам ни о чем не напоминай, если она вспомнит – разговор на другое своди. И, между нами говоря, как только она немного в себя придет, расстарайся – сделай ей ребеночка. Тогда она точно никуда не денется.

Я даже крякнул. Конечно, невесты у меня пока нет, глаза мне за этого ребеночка никто не выцарапает, но уж больно диковинный способ.

– Нет, – говорю, – не получится. Она меня не подпустит.

– Подпустит, – возражает ведун. – Она уже с мужем жила, ей без этого дела нельзя. А если не хочешь ребеночка – вызнай, как ее зовут, я сделаю привязку на имя.

И намучался же я, вызнавая имя! Врал, как последняя скотина. Ведун вроде бы не может лечить, пока имени не знает. И в поселок незьзя привозить человека без имени – духи предков обидятся. И еще чего-то нагородил. Наконец сказала – звать ее Сигрид.

Ведун тут же чего надо наговорил и получилась хорошая привязка, девка об удавке не заговаривает, никуда не бежит, выходит – сработало.