Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
Шрифт:
— Порядок! Замечаний по работе матчасти нет.
В штабе узнаю: старший лейтенант Лобанов сегодня летел на разведку портов Констанца и Сулина. В западной части Черного моря обнаружил транспорт водоизмещением две тысячи тонн в охранении трех тральщиков, двух истребителей Ме-109 и противолодочного самолета «Гамбург». При приближении к конвою самолет Лобанова был атакован двумя «мессершмиттами» и, отбиваясь, вынужден был уйти.
Дешифрирование фотопленки, доставленной нами, подтвердило, что в Феодосийском порту ремонтируется
* * *
Боевая работа полка становилась все напряженней. Не обходилось и без происшествий. Вот самое неприятное из них.
В один из ноябрьских дней нашему экипажу было приказано произвести воздушную разведку с фотографированием портов Крыма — Керчи, Феодосии, Ялты, Балаклавы, Севастополя, Евпатории, Ак-Мечети — с целью выявления в них плавсредств противника. Командир полка особо обратил мое внимание на то, что это задание штаба флота.
Вылетели утром, с расчетом возвратиться к обеду. Погода не баловала, облачность прижимала самолет к воде.
В районе Керчи — туман. Разведка невозможна. Над Феодосией настолько низкая облачность — приподнятая завеса тумана, — что даже визуально нельзя рассмотреть порт, не то что сфотографировать. [35]
Ялта была накрыта облачностью высотой двести — триста метров, и мы выполнили перспективную съемку с расстояния шести-восьми километров.
Пролетев дальше на запад вдоль южного берега Крыма, убедились: туман стоит стеной.
Пришлось возвратиться.
Однако командир полка, озабоченный важным заданием флота, решил повторить вылет, рассчитывая, вероятно, на то, что во второй половине дня погода может улучшиться. На разведку был послан экипаж командира третьей эскадрильи майора Черниенко.
Опытнейший летчик Черниенко долетел лишь до Керченского пролива и вынужден был возвратиться из-за сплошного тумана. На обратном пути его штурман капитан Корнеев, чтобы не прилететь с пустыми руками, сделал два фотоснимка моста, расположенного в районе Сочи, у Мацесты.
На аэродроме самолет Черниенко не был встречен представителями штаба и фотолаборатории, как это обыкновенно делалось. Лишь когда экипаж сел в машину, чтобы ехать в столовую, на поле появился сержант-фотолаборант.
— Снимки есть?
— Два, — показал на пальцах Корнеев.
Машина рванулась с места.
Проявив снимки, фотограмметристы обнаружили мост. Зная, что наш экипаж сфотографировал Ялту и не долетел до Балаклавы, решили, что Черниенко сфотографировал Балаклаву. На снимках появилась надпись: «Построен мост в районе Балаклавы...»
С этим «результатом» кто-то из фотограмметристов поспешил в штаб полка. Но, кроме полкового писаря, там никого не оказалось. Молоденький писарь, непременный «знаток» всех штабных дел, посоветовал зарегистрировать снимки, запечатать и отправить в штаб авиабригады, что и было сделано весьма оперативно. [36]
Пакет, предназначенный
И лишь в штабе Черноморского флота выяснилось, какое «открытие» сделано разведчиками 5-го гвардейского авиаполка...
Легко представить себе дальнейшее.
— Довоевались! Опозорили полк!.. — гремел подполковник Канарев.
В просторном капонире был собран летный состав двух эскадрилий — третьей и... нашей. Без вины виноватые? Вряд ли такое понятие применимо к военной службе. Особенно, когда речь идет о чести полка.
Нашлось, в чем и нас упрекнуть в заключение:
— А ваши снимки Ялты, Минаков, — как открытки, которые до войны продавали в курортных киосках...
Из происшествия были сделаны выводы. Непосредственно виновные понесли дисциплинарные взыскания. Но разве в этом дело? Все мы готовы были провалиться сквозь землю, независимо от вины...
Кстати скажу, что ничего подобного после в полку не случалось до самого конца войны.
Ясно, с каким настроением мы вылетели на следующую разведку 23 ноября. Добыть данные во что бы то ни стало! Задание было нелегким: предстояло преодолеть сложную систему ПВО противника.
Решил выходить в районы разведки скрытно, применяя ломаные маршрут и профиль полета. На сильно укрепленную Феодосию выйти на большой высоте с юга, а затем уйти в Азовское море.
В середине маршрута встречаю многослойную облачность, уходящую ярусами вверх и сливающуюся в сплошные облака.
Советуюсь со штурманом. Гриша не утешает.
— Это только начало! Весь Крым и Азовское море, [37] надо полагать, забиты сплошь. Придется лететь под облаками.
Ничего не поделаешь, придется. На Феодосию — под облаками...
Вот она, Феодосия! Высота две тысячи, вплотную над нами — густая белая облачность. Машина на ее фоне — как на довоенном осоавиахимовском плакате. Всей душой чувствую, как внизу дружно поворачиваются в нашу сторону десятки длинных орудийных стволов. Даже, кажется, слышу поскрипывание маховиков механизмов наводки...
Но не привозить же открытки из довоенных киосков!
Штурман поспешно открывает люки для съемки, командует довороты. Пачки разрывов густо встают на пути.
— Командир! — непривычно горячий голос Панова. — «Эрликон» пристрелялся, сволочь...
Будто не вижу — дымный шнур почти задевает крыло.
— Усилить наблюдение!
Команда — глупей не придумаешь. А что я еще могу? Самолет на курсе фотографирования.
Разрывы ближе и ближе. Частокол трасс...
Не сходя с курса, резко отдаю штурвал, машина со свистом устремляется вниз...
— Начал съемку! — кричит Сергиенко.
Перспективную съемку ведет Жуковец — дублирует для страховки.
Снова огненный ад. Пристрелялись. На этой-то высоте не промажут. Грязновато-серые разрывы, огненные струи...