Комбат. Краткий миг покоя
Шрифт:
– Конечно-конечно! – торопливо заверил Умецкий.
Болеславский спросил:
– Вы все-таки скажите: был ли случай с Кремером единственным, что может нас навести на мысли о виновниках смерти вашего босса?
– Я больше не припомню ничего. Я вообще не сказал бы, что и ссора с Кремером что-то изменила в поведении Горчакова. Он не казался человеком, на которого идет охота. Даже на того, кто может мимолетно подозревать об этом. Понимаете?
– Понимаю. Только вот так обычно и получается: человек до последнего момента уверен в том, что уж как раз он-то может избежать большинства подводных камней, на которые
– Об охране?
– Конечно!
Умецкий вдруг неприязненно посмотрел на Болеславского.
– А вы тогда зачем? Назвали себя нашей «крышей», пообещали защиту. А теперь говорите, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих? Это вам не кажется странным?
– Ни на секунду. Давайте продолжим ваши рассуждения. Мы не ОСВОД, а скорее диспетчерская, которая следит, чтобы на вашу лодочку не наехал большой корабль. Ну и заодно флот, защищающий от пиратов. Мы способны предотвратить их нападение. Но если ваш капитан не способен научиться плавать или не желает носить спасательный жилет, то извините – тут мы как-то не компетентны. Почему не найти нормального телохранителя? Это не так дорого, как может показаться!
Умецкий смутился. Он понял, что не доставил Болеславскому большого удовольствия своим замечанием. Смущение диктовалось также и тем, что едва не сорвались с языка слова куда более неприятные. Дмитрий Петрович чуть не уточнил: а не Болеславский ли с Романовым решили, что антикварные и ювелирные магазины Горчакова могут работать и без хозяина? Ох, не привел бы такой вопрос к хорошему! Потому что это слова такие, за которые приходится отвечать не только в воровской среде, но вообще в принципе. Если обвиняешь – имей основания. Не имеешь? Тогда молчи! Или получай наказание. Может, конечно, и не убьют, но и Москва тесной станет!
– Вы сами-то о себе позаботитесь? – спросил Болеславский.
– Ну, смотря что понимать под заботой! Охранника уже нанял. Хорошее агентство, проверенное. «Пектораль» называется. Оно давно работает.
Болеславский вспомнил, что такое агентство и правда есть. И вроде бы не замечено в каких-то чрезмерных махинациях и аморальных поступках. Солидная, респектабельная фирма, занимается очень важным и нужным по нашему времени бизнесом – защищает людей от людей же.
– Хорошо, – одобрил Болеславский, – надеюсь, вы сможете благополучно разрешить возникшую проблему.
– Самому бы хотелось.
– Я должен попросить вас помнить кое о чем. Надеюсь, вы сумеете воздержаться от соблазна найти себе в качестве прикрытия кого-то еще. Собственно, в глазах Юрия Павловича подобный расклад будет означать доказательство вашей причастности к гибели начальника. Ну, или, по крайней мере, оскорбительного неуважения к его памяти. Его ведь убили как раз потому, что он был с нами. Мы непременно отыщем виновника. И сумеем его наказать.
Умецкий посмотрел исподлобья на Болеславского. Этот худощавый бледный человек с некрасивым тонким лицом вызывал у Дмитрия Петровича отчаянное желание немедленно уволиться, оставить фирму на кого-нибудь еще. И даже не потому, что ему страшно. Ему противно. Мало того что вот эти негодяи, качая из них ежемесячно пятнадцать процентов чистой прибыли,
Болеславский спросил:
– Кабинет Горчакова опечатан?
– Нет, его только осмотрели. Даже не обыскивали. А потом я закрыл его на ключ.
– Ключ у вас?
– Да, у меня. Я же теперь, получается, исполняю обязанности главы фирмы, пока не произойдет передачи прав наследования и супруга Горчакова не примет решения, кому рулить фирмой дальше.
– А что, есть какие-то альтернативы? Она станет владелицей? Но если я ничего не путаю, то к бизнесу Людмила Горчакова имеет очень слабое отношение. И понимает она его разве что с рассказов мужа.
– Это так, – кивнул Умецкий. – Но кто помешает ей сесть в директорское кресло? Вы ведь понимаете, что наша фирма – это не большая корпорация, где есть управляющий орган, способный пресечь подобные эксцессы. Мы – это маленькая, но все-таки абсолютная монархия.
Болеславский согласно промычал и ответил:
– Ну, будем надеяться, что она – женщина здравомыслящая и не склонная к играм в универсальность.
– Надеюсь, – согласился Умецкий, которого как раз очень волновало, есть ли в будущем какое-то место для него.
А Болеславский взял себе на заметку, что надо довести до сведения Романова угрозу возникновения в директорах некомпетентной супруги Горчакова. Ну, то есть, чтобы Юрий Павлович смог это предотвратить каким-нибудь джентльменским способом.
На том они и расстались. Во всяком случае, никакого больше положительного наполнения их беседа не получила. Болеславский уехал, оставив Дмитрия Петровича в тяжелых раздумьях.
Романова в офисе уже не оказалось. Он успел уехать на встречу с Людмилой. Болеславский решил, что поговорит с ним немедленно по возвращении.
Людмила Горчакова, к удивлению Романова, согласилась его принять легко и без возражений. Только голос ее по телефону был бесконечно глухим и бесцветным, как будто женщину терзала хроническая усталость.
– Да, приезжайте вечером, – сказала она. – Все равно Витю только завтра из морга привезут…
Романов вздрогнул, сообразив, что собирался ехать на разговор в квартиру, где еще мечется в ужасе потерянный дух покойного Горчакова… Живо представив себе это, Романов выругался шепотом и заставил себя прекратить эти мистические фантазии. Нет ничего хуже, чем задумываться о вечном. Немедленно теряешься, начинают всплывать какие-то комплексы. А спустя недолгое время ты уже и не целеустремленный, сильный человек, а просто такой же, как все.
– Хорошо. Я приеду. Вам что-нибудь нужно?
– Ох, едва ли. Сейчас мне скорее ничего не надо. Даже из того, что у меня есть…
Романов корректно попрощался и повесил трубку.
Вечером, уже успев переговорить с Болеславским, он поехал к ней.
Людмила, несмотря на горе, выглядела именно так, как должна выглядеть необычайно красивая женщина. Только очень грустная. Ох, нет. Даже слово «грусть» не очень-то отражает эмоции, затаившиеся в больших карих глазах Людмилы.
– Здравствуйте, Юрий Павлович, – сказала Людмила. Она знала Романова лично – доводилось как-то пересекаться.