Комбат
Шрифт:
— Всех оповестили? — строго спросил Матвеев.
— Так точно! Всех троих, товарищ подполковник! — заморгал светлыми ресницами солдат.
«Понятно. Значит, майора Заботина, капитана Макеева, они на первом этаже живут… и меня».
— Молодец! Действуйте!
— Есть! — ответил солдат, повернулся кругом, и загудели под каблуками лестничные ступеньки.
Матвеев вернулся в спальню. Подошел к вешалке, где обычно висела полевая форма.
— Кто там, Ванюша? — тревожно спросила жена.
— Не волнуйся, Катя. Посыльный… кое-что спросил.
— А почему ты одеваешься?
— Спи, спи, Катюша. Все хорошо. Я сейчас… кое-что на службе… сказать нужно. А ты сгш.
Она приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на него. Она научилась читать его мысли по лицу. Нет, сейчас он действительно спокоен. Почти спокоен. Движения четкие, размеренные. Значит, все хорошо. Значит, ему что-то необходимо сделать по службе.
— Только не задерживайся, — предупредила она.
— Хорошо. — Он подошел к ней, нагнулся и поцеловал в голову. Волосы у нее темные и, как в молодости, пахнут хвойным лесом. Только вплелись в них частые серебряные нити — сединки.
Он прошел через гостиную, где, разметавшись, спали сыновья. С краю Олег. Пришел поздно. Молодость. В его-то годы он тоже… Хотя нет. «В его годы» — это перед самой войной…
Какие сны видятся им? Андрею, конечно, снится небо. Голубое, высокое. Все знают, что станет он летчиком. А отец знает — отца не обманешь, — Андрей мечтает стать космонавтом. Может быть, и станет. Молодость — ей все доступно.
Матвеев выходит из квартиры. Выходит, и на ярко освещенной лестничной площадке ему вдруг на какое-то мгновение становится не по себе оттого, что кто-то увидит, что кто-то скажет… Э, нет! Он всегда действовал так, как ему подсказывали его совесть, его сердце. И там, под Орлом, когда он впервые в жизни скомандовал залегшим под огнем бойцам: «Взвод, слушай мою команду!» И на больших учениях, уже после войны. Когда все ждали от него действий, изложенных в военном учебнике, а он решил задачу по-своему и выиграл «бой». Быстрее и решительнее, чем в учебнике. Сам маршал тогда сказал на разборе: «Молодец, капитан. Молодец. Наверное, слишком легко ему командовать ротой?»
А еще на партийном собрании, когда уже был майором. Сказал правду прямо в глаза, как положено коммунисту. И вскоре не стало в гвардейском полку очковтирателя майора Быкова. Пойти во весь рост на окопавшегося чиновника — разве это легко? Это почти как в бою.
Матвеев вздохнул. Поправил ушанку, подтянул портупею и, как обычно, просчитал все двадцать шесть ступенек лестницы. Сошел и уже внизу, у самых дверей, услышал разговор:
— …а я его оповестил… Не знал ведь…
— Эх ты, шляпа! Что же теперь?.. Может, не выйдет?
— Не знаю, сказал: «Молодец. Действуйте».
— Тогда выйдет. Я сейчас! — торопится второй и сталкивается лицом к лицу с тем, о ком они только что говорили.
— Товарищ подполковник! Мы случайно…
Перед Матвеевым стоит солдат с узенькой темной нашивкой на погоне. Матвеев узнает по голосу: «Ефрейтор Бражников. Из управления».
— Ефрейтор Бражников! Почему до сих пор здесь? — резко спрашивает Матвеев. Ефрейтор молчит, но, чувствуется, вздрогнул, напрягся — значит, вспомнил о главном.
— Виноват,
— Да. Не идти, а бежать!
— Есть бежать! — четко ответил ефрейтор, и по гулкой, еще не заметенной снегом земле застучали две пары армейских сапог. Солдаты бежали в батальон. Проходная недалеко, за домом.
Матвеев шел не торопясь, заложив руки за спину. Думал о чем-то своем, только ему ведомом. Остановился у дороги, идущей от центральной проходной воинской части. Через нее, согласно боевому расписанию, выходит по тревоге первый батальон. Матвеев посмотрел на часы. Голубые стрелки показывали начало шестого. «Значит, тревогу дали в пять… ну, в крайнем случае, без десяти пять. А если так, то в любом случае мои должны уже выступать. Пора! Или, может, выхода в поле не будет? Отработка сбора личного состава по тревоге?»
Что это? На дороге еле заметный пучок света. Гул моторов. Идут твои, идут!..
Матвеев чувствует, как в груди у него бьется сердце. «Да уймись же ты, беспокойное! Уймись! Все правильно, по дороге идут головные бронетранспортеры. Разведдозор. Старший лейтенант Великанов или старшина Романы-чев…» Машины рядом. Открывается дверца первой из них, и в лицо Матвееву ударяет узкий пучок света. Тут же, точно устыдившись собственной смелости, гаснет. Матвеев цодносит к глазам руки и слышит из Темноты голос, перекрывающий рокот моторов:
— Здравия желаю, товарищ подполковник!
Конечно, это голос старшего лейтенанта Великанова. Молодец разведчик! Все видит. Разведка должна все видеть.
Бронетранспортеры скрываются в темноте, но долго еще слышен рокот их моторов. Скоро покажутся основные силы. Так и есть.
Узкие лезвия света скользят по замерзшей, бугристой дороге. На большой скорости, держа дистанцию, идут бронетранспортеры, тягачи. Первый, второй… десятый… двадцатый… Одно за другим проходят подразделения. Куда-то спешат, куда-то торопятся. Только что прошел штабной газик. На фоне фиолетового неба проколыхалась тонкая антенна. На какое-то мгновение мелькнуло чуть освещенное приборным пультом лицо майора Захарова — нового командира батальона. А может, это вовсе не свет от приборного пульта. Может, майор осветил разложенную на коленях карту, и мысли его сейчас уже там, в нужном квадрате. Майор Захаров тоже окончил Академию имени Фрунзе, он работал начальником штаба во втором батальоне. Грамотный, энергичный офицер. Теперь комбат. Первый его выход на учения в должности командира батальона. «Удачи, успехов тебе, Захаров!»
Идут, идут мимо подполковника Матвеева боевые машины. Для него это не просто бронетранспортеры, танки, пушки, пулеметы. За каждой машиной, за каждым мотором — люди. Сотни знакомых, дорогих ему людей. Молодые, сильные, решительные, ведут они боевые машины, грозную технику в ночь, в Н-ский квадрат.
И снова дрожит земля. Значит, идут другие подразделения. Танкисты или ракетчики. Слышно, как звенят дизели, как вгрызаются в землю гусеницы. Да, это ракетчики. На фоне неба проходят мимо комбата зачехленные ракетные установки. Знакомый запах дизельного топлива, тепло неутомимых моторов.