Комбатант
Шрифт:
Будь Барцев хоть самим дьяволом, он ни за что не смог бы раздобыть столь обширные и точные сведения самостоятельно, своими собственными усилиями. Обязан существовать крайне высокопоставленный изменник либо в Департаменте полиции, либо в Особом отделе, а то и в Охранном. Обязан занимать немаленький пост — речь шла о вещах, не всякому обер-офицеру доступных. Бог ты мой, снова мерзавец в рядах, причем чуть ли не на самом верху… Это никак не может оказаться Лопухин, бывший директор Департамента полиции — не один год прошел со времен его измены, Барцев не стал бы выжидать так долго, получи
Бестужев вновь испытывал двойственные чувства. С одной стороны, смело можно предположить, что отныне сам он избавлен от всех и всяческих неприятностей со стороны как Гартунга, так и его здешних высокопоставленных конфидентов — всем им теперь не до Бестужева, не до Штепанека, наверняка охвачены другими тревогами, озабочены более шкурными вопросами. С другой… Невероятной силы удар по тому особому положению, какое заняла российская жандармерия в Париже, по многолетней налаженной работе. Гартунга, конечно, никто не вздумает арестовать, его надежно хранит дипломатический статус, и он преспокойно покинет в ближайшее же время страну… Никаких сомнений, очень скоро в российском консульстве на рю Гренель появится новый дипломат, с безукоризненными манерами, скромный и обходительный, чурающийся особой публичности — и именно он примет дела… но все равно, заранее можно предсказать, что не будет уже прежних достижений, никогда более не смогут коллеги Бестужева в Париже работать так вольготно…
Он решительно поднялся — шумный скандал менял кое-что в его собственной судьбе, но ничегошеньки не изменил в служебных обязанностях, в намеченном плане действий…
Возле кафе он оказался в рассчитанное время — и выждал, пока появится Бахметов, убедился, что слежки за профессором нет, и тогда только вошел.
Бахметов, оторвавшись от газеты, глянул на Бестужева, такое впечатление, с искренней радостью:
— Ну наконец-то! Я за эти дни едва не умер от скуки…
— Хотите сказать, что скучали в Париже? — слабо усмехнулся Бестужев.
— Ну, скучать-то я не скучал, здесь это невозможно, вы правы, однако безделье угнетает. Дома множество дел, незаконченные исследования, все прочее… — Его глаза озорно блеснули. — Я уж и не чаял вас увидеть после этого…
Бестужев бросил взгляд на газету: ага, экстренный выпуск, судя по крикливым заголовкам, едва ли не целиком посвященный все тому же скандалу. Долгонько теперь не угомонится пресса, а там и подключатся господа, которых следует именовать изобретенным месье Жоржем Клемансо словечком «политиканы»…
— Какие новости? — вяло спросил Бестужев, показав глазами на газету.
Бахметов хмыкнул:
— Господа российские дипломаты только что официально заявили, что «российское посольство не было осведомлено об истинном лице господина Гартунга»…
— Конечно, — устало сказал Бестужев. — А как же им еще поступать? Вижу по вашему лицу, что либеральная ваша ипостась прямо-таки цыганочку с выходом отплясывает…
— Не стану скрывать, — чопорно выпрямился Бахметов. — Согласитесь, это все настолько мерзко…
— Эх, Никифор Иванович, Никифор Иванович… — протянул Бестужев. — Нет у меня ни желания, ни времени, иначе
— Не беспокойтесь, — сказал Бахметов с некоторой важностью. — Я человек ответственный… И как же обстоят дела?
— Вам следует немедленно возвращаться домой, — сказал Бестужев. — Поскольку научный консультант нашей акции более не требуется. Здесь вообще никто больше не нужен, один я остаюсь… Не сочтите за труд передать в Петербурге известным вам лицам этот конверт, я набросал небольшой отчет… Он зашифрован, конечно, но у вас с этим не будет ни малейших проблем, вас ведь никто не брал под подозрение и не разыскивает. Я отправил письма, но вполне может статься, что вы их обгоните, если сядете на экстренный поезд…
— Простите, а могу я знать, что произошло? Чем кончилось? Как-никак я и так посвящен, собственно, во все секреты, касающиеся этого дела…
— Любопытство? — ощущая невероятную усталость и смертную тоску спросил Бестужев, уставясь в стол, покрытый веселенькой скатертью в сине-зелено-красную клетку.
— А вы бы на моем месте не терзались любопытством?
— Ну что же… — сказал Бестужев. — В конце концов, вы и вправду посвящены практически во все, а время у меня еще есть… Французы напали на след американской амазонки. В Шербуре. Это оказался именно что след, успевший изрядно простыть… Она взяла три билета на роскошный трансатлантический пароход, вскоре отплывающий в Америку… билеты первого класса, разумеется — чтобы отгородиться неким незримым барьером от части возможных преследователей. Умно, умно…
— Три?
— Да, именно. Для себя и Штепанека наверняка… ну и, я так, прикидываю, прихватила с собой кого-то вроде телохранителя. Это только мои предположения, но весьма даже вероятные… По некоторым данным, все трое уже поднялись на борт парохода и остались там. Тоже неглупо, весьма, пароход этот английский, а следовательно, согласно международному праву является суверенным кусочком Британской империи, откуда нашу троицу можно извлечь лишь при серьезнейших обстоятельствах… а впрочем, зная британскую спесь, с уверенностью можно предсказать, что любые попытки это сделать если не провалятся, то опоздают. Да и нет «серьезнейших» обстоятельств, точнее, их попросту нельзя предъявлять открыто…
Очень тихо и серьезно Бахметов спросил:
— Так что же, все рухнуло?
— Да нет, — сказал Бестужев. — Пока еще нет. Я через три часа выезжаю в Шербур. Как удалось выяснить, билетов еще достаточно, казенных денег хватит, чтобы плыть первым классом… Я все изложил в отчете, но вы и на словах передайте: другого выхода попросту нет. Либо помахать им вслед платочком, либо попытаться как-то повернуть ситуацию, будучи на пароходе. У меня нет приказа так поступать… но у меня и нет приказа, запрещающего это делать. Никаких приказов и инструкций у меня нет, так вышло, вот я и действую самостоятельно…