Комбинация
Шрифт:
— Ну и накрутил ты… — покачал головой Петр.
— Накрутил. Да. Но все можно пощупать и проверить — толково али нет. Не успел только походную кухню изготовить. Но через неделю ее обещали доделать. И ее можно будет опробовать, проведя опыты.
Царь снова сокрушенно покачал головой.
— Я не требую, чтобы это все непременно взяли на вооружение и стали употреблять повсеместно. Нет. Это, как бы сказать, моя часть бесед для мундирной комиссии. Чтобы не болтать пустого, тем более, что меня не сильно то и слушают. А так… не понравится, ну черт с ним. Другим займусь.
— Вот прям так?
—
— Хм… — усмехнулся Петр.
Он прекрасно понимал, что слова словами, но сынок явно пытается им манипулировать. Ведь что, против его подхода те слова в комиссии? Царь и сам видел, как та комиссия скатилась в обычную говорильню. И что конца-края беседам не было видно. А тут — пусть спорный, но вполне гармоничный комплект.
И не просто из мундира, а всего — от портянок до походной кухни. Причем каждый элемент был объяснен и выступал взаимным дополнением к иным. Словно не выдумал он это все, а подсмотрел где. Только где?
Так-то он мог бы и уступить сыну. В конце концов, ничего явно дурного в его предложении не было. Скорее наоборот. Во всяком случае, касательного легкого мундира. Но его пугала эта продуманность. Его вообще пугал сын… и он не хотел идти у него на поводу. Потому как чувствовал — тот словно серая тень становится у него за спиной, направляя дела. Словно бы регент… И делает это не в лоб, как некогда Софья, а разговорами… уговорами… лукавством… А кого звали Лукавым он знал отлично. И откровенно робел. Словно бы на деле столкнулся с чем-то по-настоящему потусторонним. И не на словах, которыми любят стращать, рассказывая иной раз байки, а в жизни…
Глава 7
1699 год, июнь, 25. Москва
Петр зашел в просторное помещение и устало осел на большой массивный стул. Нашел взглядом патриарха. И указал ему жестом присаживаться рядом.
— Не поздороваешься даже? — поинтересовался Адриан.
— Здравствуй старче, — произнес царь, сделав юродский жест, изображающий пародию на заламывание шапки и поясной поклон.
— И тебе здравствовать государь, — ответил патриарх степенно. — Что привело тебя ко мне?
— Мне нужны ответы. Ты нашел их? Те, о которых я спрашивал полгода назад? Зимой.
Адриан с трудом сдержал усмешку.
Всю первую половину года гремели Всешутейшие, всепьянейшие и сумасброднейшие соборы. Проводимые на святцы, в начале Великого поста и в Вербное воскресенье. То есть, пьянки да гулянки, организованные царем в качестве пародии на церковные обряды. В целом. Высмеивая и католические, и православные структуры. Потехи, сильно раздражающие духовенство и консервативно настроенную аристократию.
И патриарха тоже.
Нет, Петр не был атеистом или носителем научной картины мира. В те годы даже самые просвещенные люди оставались еще весьма верующими.
Более того, если взглянуть на церковные дела Петра с высоты времени, то он ничуть не стремился уничтожить православие. Обновить, модернизировать, изменить в силу своего понимания. Да, безусловно. Избавиться от тяжеловесного и архаичного византийского наследия? Без сомнений. Ибо он видел во всем этом препятствие на пути развитие державы. Но не более.
Кроме того, несмотря на свои выходки, Петр продолжал посещать службы и поддерживал строительство церквей. Даже ввел в России новый архитектурный стиля для этого направления. Да и вообще, закладывая сердце Санкт-Петербурга — Петропавловскую крепость, он поставил там собор сразу с ее основанием. А чуть позже, как появились возможности, начав его перестройку в камне. И это, не говоря о том, что его время от времени сподвижниками оказывались церковные иерархи…
Адриан не мог посмотреть на Петра с высоты веков. Но он об этой его двойственности хорошо знал. Не понаслышке. Поэтому патриарх смотрел на все эти забавы Петра Алексеевича как на выходки в духе Ивана Грозного. Этакие провокации в формате юродства.
Что, впрочем, это понимание никак не могло убрать раздражения.
— Что молчишь? — спросил Петр, которому эта затянувшаяся пауза не нравилась. — Нечего сказать?
— Святой церкви известно, что довольно редко, но случается, когда Всевышний дарует человеку какие-то знания. Откровения. Полагаю, ты слушал о таких чудесах.
— Слышал. — кивнул царь. — Но ведь не духовные же откровения ему ниспосланы.
— Бывало, что и знанием языка Он награждает. И еще чем. Если в том была великая нужда для общины.
— Но он же стал другим человеком! — воскликнул царь и в сердцах ударил по столу.
— А вот иной раз про кого-то молва, что мол светлая его голова. Осветляют голову то года, — улыбнулся Адриан. — Ну а с годами все длинней борода.
Петр скривился.
— Причем тут борода?
— Человеку, чтобы чему-то обучиться надобно время. Так ведь?
— Так.
— Я с самого того случая наблюдаю за твоим сыном. И признаться, это было непросто. Приставил людей за ним поглядывать. А он на них Ромодановского натравил. Распознал. Быстро так. Ну да не ими одними.
— Говори яснее.
— Алексей иной раз ведет себя как старик, которому нужно притворятся ребенком.
— Притворятся… — фыркнул Петр. — Он даже не пытается.
— Пытается. Поверь — пытается. Просто натуру не изменишь.
— И что? К чему ты клонишь?
— Великие знания — великие печали. — пожал плечами патриарх. — Знания прибавляются с годами и жизненным опытом. Оттого Алексей умом и походит на старика, заключенного в теле ребенка.