Комдив. От Синявинских высот до Эльбы
Шрифт:
Надо было что-то делать, чтобы не давать покоя противнику. Мы нашли наблюдательный пункт, с которого просматривался отрезок дороги, где постоянно курсировали немецкие грузовики и повозки. С этого наблюдательного пункта наша артиллерия вела огонь по автотранспорту неприятеля. Кроме того, мы организовали разведывательные поиски противника с целью захвата «языка». Хотя разведка на этом участке сталкивалась с колоссальными трудностями, разведчикам все же удалось захватить «языка» — солдата 366-го пехотного полка 227-й пехотной дивизии.
Как-то навестил нас военный комиссар 6-го гвардейского корпуса (фамилию забыл). Вместе с комиссаром бригады
В конце сентября обстановка на Синявинском фронте для наших войск еще более осложнилась. Войска 8-й армии отходили с западного на восточный берег реки Черной. Тогда же нашу бригаду сняли с торфяного болота и перебросили для обороны участка в 1 км западнее населенного пункта Охраны. Через двое суток бригада перешла в район Апраксин Городок, где в 1,5 км от него заняла оборону.
3 октября пришел приказ выйти в резерв фронта в район села Никольское. В этом селе мы совершенно случайно встретили нашего, теперь уже бывшего, командира корпуса H. A. Гагена. Измученный, худой, с посохом и автоматом, он только что вышел из окружения и направлялся в штаб фронта. Мы были искренне рады видеть его живого, избежавшего плена. Несмотря на свои немолодые лета, он нашел в себе силы и мужество вырваться из кипящего котла окружения.
Несколькими днями позже мы с комиссаром бригады навестили генерала Гагена. Он находился в распоряжении штаба фронта, где его привлекли к ответственности за потерю руководства соединениями корпуса в ходе боев. Нас возмутили предъявленные ему обвинения, так как мы знали, как корпус вводился в сражение. Нужно было, видимо, найти козла отпущения, чтобы настоящим виновникам всех бед в Синявинской операции остаться в тени. Удобной фигурой оказался боевой труженик генерал Гаген. Впоследствии, однако, он сумел себя полностью реабилитировать как командир корпуса, и начатое дело было прекращено. Много позже я узнал, что H. A. Гаген на других фронтах командовал 57-й армией.
Основными же причинами, которые привели к тому, что советские войска не выполнили поставленных перед ними задач в Синявинской операции, были, мягко говоря, недостатки в управлении войсками, неправильное использование вторых эшелонов и оперативности резервов, вводившихся в бой по частям и с большим опозданием, и другие недочеты в организации и ведении операции. Подводя итог, можно сказать, что тяжелой и кровавой Синявинская операция стала из-за своей неорганизованности.
Но мы все-таки заставили противника израсходовать все его резервы, которые предназначались для штурма Ленинграда.
После окончания войны, в День Победы, мы случайно встретились с H. A. Гагеном в гостинице ЦДСА. Были бесконечно рады друг другу. Помню, долго сидели у него в номере и вспоминали уже прошедшие годы тяжелейшей войны.
Когда я мысленно прохожу по своему большому и нелегкому боевому пути от Волхова до Эльбы, всегда, как кошмарный сон, вспоминается мне Синявинская операция 1942 года, которую ленинградцы назвали «Кровавым сражением».
В
Осень 1942 года — весна 1943 года
В первых числах октября мы с радостью возвращались в свою родную 54-ю армию, командование которой встретило нас очень радушно. Более месяца бригада дралась в составе 8-й армии, но никого из начальства мы не видели: ни командующего, ни члена Военного совета, ни начальника штаба.
Возвращались мы в армию по хорошо знакомой нам дороге — Шум, Мемино, Шелогино, Андреево.
Командующий 54-й армией генерал Сухомлин и член Военного совета генерал Холостов тепло приняли меня и комиссара бригады Б. Луполовера. Мы подробно рассказали о боевых действиях бригады и всех перипетиях, которые пришлось пережить в Синявинской операции. Доложили о численности частей бригады, о наличии и состоянии оружия, обмундирования и обуви, о политико-моральном состоянии бойцов и командиров.
Внимательно и с интересом выслушав нас, командование армии поставило перед нами задачу привести в порядок бригаду, помыть, подстричь бойцов, а затем занять оборону во втором эшелоне армии за 311-й стрелковой дивизией на Киришском направлении.
В тот же день в банях, сооруженных из походных палаток и брезентов, мылся весь личный состав бригады.
На следующий день мы приступили к оборудованию оборонительных рубежей севернее Кириши. После командирской рекогносцировки рубежа все мы, и офицеры, и солдаты, рыли траншеи, ставили ДЗОТы, проволочные заборы, делали ловушки и «волчьи ямы». Все это сооружалось с удовольствием, с интересом и очень добротно, чтобы на случай наступления противника можно было бы держаться малыми силами, нанося ему урон.
Нашу бригаду вскоре посетил член Военного совета армии генерал Холостов, скромный и простой в общении с подчиненными. На служебном совещании офицеров он вручил всем медали «За оборону Ленинграда» и объявил Указ правительства о введении в армии единоначалия. Генерал Холостов часто посещал нашу бригаду. Прежде чем побывать в ее частях, он, как правило, заходил ко мне в землянку и подробно рассказывал нам с комиссаром о положении дел на фронтах.
В средних числах октября командующий фронтом генерал К. А. Мерецков и член Военного совета фронта Л. Мехлис провели на КП 54-й армии совещание с командирами соединений нашей армии и их заместителями по политчасти. Именно здесь мы впервые увидели Мерецкова и Мехлиса, так сказать, живьем.
К. А. Мерецков произвел приятное впечатление, держался очень просто, без высокомерия и позы. Он особо подчеркнул в своем выступлении, что в обороне нельзя быть пассивным. В любой обстановке нужно уничтожать противника как только и чем только возможно, ни днем ни ночью не давать ему покоя, создавать такую обстановку, чтобы под ногами врага горела наша земля.
То, о чем говорил Мерецков, действительно имело место. Находясь в обороне, наши войска вели себя пассивно. Не считалось необходимым вести огонь по противнику, дабы не получать ответного огня. Противнику было чем отвечать: артиллерийских снарядов и мин он не экономил. Но в обороне он тоже вел себя спокойно. Создавалось впечатление, что противоборствующие стороны заключили негласный договор — в обороне не стрелять друг в друга. Надо заметить, что и немцы, да и наши тоже, так распоясались, что даже перестали маскироваться. Мерецков был абсолютно прав, когда ставил перед нами задачу постоянно проявлять боевую активность.