Комедианты
Шрифт:
Войдя на кухню, я выключил газ, и чайник в последний раз недовольно свистнул и затих, немного потрескивая. Он всегда немного потрескивал, когда остывал. Я совершенно механически заварил себе чай и выпил чашку с сыром без хлеба, макая сыр в мёд. Поев, я принял душ, словно ничего такого здесь не произошло.
– Ну, и что ты мне скажешь? – спросил я себя и уставился в зеркало, из которого на меня смотрел Дюльсендорф собственной персоной.
– Ты мой, – прошептал он мне.
– Выкуси, сука. – Я показал ему средний палец.
После
Я оделся, взял документы, деньги… Я словно бы собирался на работу, в гости или в очередной ежедневный поход, так неуместный в подобных обстоятельствах. Я чувствовал себя одновременно актёром и зрителем плохого кино или, скорее, плохого спектакля с плохими актёрами, по крайней мере, я был плохим актёром, которого вытащили на сцену из зала и заставили что-то делать.
Зазвонил телефон, и я, прекрасно понимая, что этого делать совсем нельзя, поднял трубку.
– Привет. Не занят? – спросил вроде бы знакомый мужской голос.
– Смотря, о чём идёт речь, – уклончиво ответил я.
– Не узнал, что ли?
– Нет.
– Да Ромка я.
– Ни хрена себе! Ты откуда?
– Отсюда. Я в двух шагах от тебя. Ты дома?
– Нет. Лучше… Там, под Лысым кафе, открыли…
– Понял. Когда?
– Я уже выхожу.
Я положил трубку, ещё раз прошёлся по квартире, словно покидал её навсегда, и вышел из дома.
Он изменился. Похудел, повзрослел, стал серьёзным. И дело совсем не в том, что в голове у него появилась заметная седина, а на лице морщины.
– Ничего, бывало и хуже, – отмахнулся Роман от моего обычного при встрече вопроса, – ты как тут?
Не найдя ответа (а что я мог ему сказать), я предложил выпить. Захмелев, Ромка стал говорить:
Досталось ему по полной программе. Он успел жениться, обзавестись ребёнком, устроиться на работу… Потом началась война – они жили в Сухуми. Мать погибла под бомбами, отец увёз дочку (Ромкину младшую сестру) сюда, подальше от взрывов… Нелепо всё, глупо… Уехать за столько километров, чтобы найти свою смерть. Она выпала из окна и не приходя в сознание… Отец начал пить, и в сильно холодный зимний день… жена, русская по национальности, осталась там, на Кавказе. У неё там хорошая должность, да и отношения уже…
А Ромка до последнего так и жил в Сухуми. Уехать вовремя не успел или не получилось. Жил в доме без дверей и окон, зимой, когда холодный ветер гулял по комнатам. Поначалу во время обстрела уходил в подвал. Потом плюнул. Научился даже спать во время бомбёжек. Однажды снаряд влетел в окно, пролетел над его головой и вылетел из окна на противоположной стороне дома, так он даже не проснулся. Перевернулся на другой бок, и всё.
Потом из дома пришлось уйти. Появились пьяные молодчики. Сопляки и уголовники, которые всегда сопровождали войска. Эти пили, насиловали девок, стреляли по чудом сохранившимся
Он жил в каком-то подвале. Голодал. Благо, километрах в трёх от подвала была заброшенная грядка, и ночью по-пластунски он с другими такими же полз и в темноте собирать малопригодные в пищу овощи. Голову поднимать было нельзя. Снайперы били не разбираясь.
Бежал он практически из-под расстрела. За ним уже шли, когда приятель, рискуя жизнью, вывозил его в багажнике автомобиля из Абхазии в Адлер, где к тому времени обосновались его друзья. Они предложили Ромке кров, деньги на первое время, работу, но он, напуганный самой возможностью того, что туда тоже могут прийти, подался дальше в Россию.
Первое время он маялся. Жил в однокомнатной квартире, которую с ним делили ещё несколько человек. Работу найти не мог, прописки тоже не было. Устроился на базар продавать петрушку. Поднимался чуть свет, ехал на оптовый рынок через весь город на первом автобусе. Брал петрушку, вёз на базар в свой район, продавал до позднего вечера. Терпел унижения от хулиганов и ментов. Несколько раз его забирали в отделение, подвешивали за руки и били. Потом вывозили куда-нибудь за город, вливали на всякий случай в рот водку и выбрасывали на пустыре.
Петрушку сменило мороженое, потом были автомобильные краски… Он купил квартиру, женился, открыл магазин… Стал уважаемым человеком…
– А поехали со мной? – предложил вдруг Ромка.
– Куда?
– В Адлер.
А почему бы и нет? В Адлер так в Адлер. Перед смертью не надышишься, но пару глотков воздуха сделать можно.
– Надолго?
– Дней на пять.
– Когда?
– Да хоть сейчас.
– Если сейчас, то поехали.
– Я позвоню, – сказал мне Ромка на прощание, высадив меня возле подъезда.
– Конечно, звони, и главное… ты не теряйся.
Было ещё раннее утро, часов около шести. О том, чтобы идти домой, не могло быть и речи. Заявиться к Диме? Я представил себе его недовольную сонную рожу, и мне стало даже немного веселее, но тут из-за его спины показалось ехидно улыбающееся лицо Дюльсендорфа, испортив мне всё видение. Выругавшись вслух, я отправился к ближайшему таксофону.
– Да, слушаю, – послышался в трубке заспанный голос Димы после нескольких минут изнуряюще длинных гудков.
– Это я, Дим, привет. Извини за столь ранний звонок.
– Да ничего, проехали. Где ты там пропадал? Мы уже не знали, что и думать.
– На море ездил. Друга старого встретил.
– Ну, ты красавец.
– Как тут, тихо? Новостей никаких?
– Да в принципе никаких. Звонила твоя подруга…
– Какая?
– Ну, та самая.
– Светка, что ли?
– Наверно… Ну, ты понял. – Дима не обременял себя именами чужих подруг.
– И?
– Искала тебя. Просила позвонить.