Комедианты
Шрифт:
— Благодарю за эту заботливость обо мне, — ответила Цеся, холодно и гордо обмеривая его взглядом, — но как же вы это заметили теперь столько вещей, не виденных вами прежде?
— Que voulez vous? note 28 Вы сами замечаете, что я старик. Как старик я много смотрю, много думаю…
— А, так вы осмотрелись! — произнесла Цеся со смехом. — D'elicieux! Charmant! note 29
— Точно так, — сказал холодно Фарурей, — а вместе с тем я заметил, что вы очень
Note28
Что вы хотите? (фр.).
Note29
Очаровательно! (фр.).
— Что же это, выговор? Что это такое?
— Ничего. Я только немного поздно опомнился.
— Отчего же так поздно? — ухватилась за слова Цеся.
Фарурей замолчал, удерживаясь от дальнейшего объяснения; но разгорячившаяся Цеся вела его дальше, раздражая до конца, словно нарочно.
— Ха, ха! — засмеялась она. — Какой вы сегодня неоцененный! Что же далее, любезный маршалек, что далее?
— Сударыня, — сказал маршалек, вдруг останавливаясь перед ней и принимая вид вместе и печальный, и серьезный. — Действительно, никогда не поздно остеречься, если готов сделать какую-нибудь неловкость. Я в одной только ошибке сознаюсь смиренно, должен просить у вас извинения.
— В которой? — спросила опытная Цеся, выводя его из терпения. — Их было столько!..
— В одной и, кажется мне, единственной, в которой я могу упрекнуть себя: это в том, что смея думать, что сумею понравиться вам… Я — старик, дряхлый подагрик, я смел надеяться заслужить если не любовь, по крайней мере сострадание и некоторое внимание. Это была минута заблуждения, теперь…
— Теперь у вас открылись глаза! Que c'est heureux! note 30 — перебила его Цеся с хохотом. — Кончайте же!
Note30
Какое счастье! (фр.).
— Данное мне слово возвращаю вам с прискорбием, но с убеждением, что мы бы не были, не могли бы быть счастливы друг с другом. Я вам, вижу это поздно, увы, вовсе не гожусь; у меня есть еще немного чувства и крошечка гордости. Вы найдете другого, вероятно, достойнее меня.
Говоря это, Фарурей, с достоинством и важностью, вежливо поклонился.
— И что же вы скажете мне еще столько же любезного и приятного? — спросила Цеся в досаде, приближаясь к нему.
— Вы простите меня, что я так долго заблуждался, что я так безжалостно надоедал вам своей фигурой. Возвращаю вам обещание сделать меня счастливым, возвращаю свободу; надеюсь, что хоть сегодня вы должны быть довольны мною.
— Совершенно, — ответила Цеся, удерживая себя в припадке злобы, — благодарю вас от души за свободу и освобождаю и вас. Не сомневаюсь, что пани Галина С… составит для вас более приличную партию; она годами десятью старше меня и далеко, далеко опытнее меня.
Кинув эту последнюю стрелу в глаза старому любезнику, Цеся присела с притворною важностью и выбежала, хлопнув
Надо было и с ним поговорить, и ему возвратить данное слово. Фарурей очень хорошо понимал затруднительность своего положения; но это было необходимо; он потащился с печальным лицом и, не желая тянуть долго, подбираться понемножку, решился лучше сразу сорвать маску и прямо сказал вовсе не приготовленному к этому удару Дендере:
— Граф, с грустью мне приходится отказаться от лестных надежд теснейшего соединения с вашим домом. Панна Цецилия, как я замечаю уже давно, не может привыкнуть ко мне; года наши несоответственны; я немного старею.
Захваченный врасплох, Дендера взглянул дико и воскликнул:
— Позвольте сказать вам, почтеннейший маршалек, что эти раздумыванья пришли несколько поздно.
— Напротив, совершенно еще вовремя, чтобы не связать участь прекрасной графини. Я возвратил данное мне слово; она приняла его и взаимно освободила меня; расстались мы без слез и без сожаленья.
— Как это, как это? Но что же случилось? Что могло быть поводом? Какое-нибудь минутное недоразумение?
— Нет граф. Я ждал долго, разглядывал внимательно, обманывался надеждой до последней возможности; наконец, надо было подчиниться действительности; мы оба убедились, что мы друг другу не пара.
— Но я не согласен на это, маршалек! Такой разрыв невозможен, это оскорбление моему дому.
Фарурей, улыбаясь, пожал плечами.
— Это должно быть, если уж есть; это дело оконченное.
— Я на это не согласен! Я на это не согласен! Я потребую удовлетворения.
— Как? — спросил холодно Фарурей. — Не понимаю, чем же вы помогли бы?
— Дочь моя этим скомпрометирована; целый свет знает об ее обрученье. Так разойтись невозможно!..
— А если разошлось? — возразил маршалек, опять с величайшим хладнокровием.
— Но ведь это страшное оскорбление всем нам! Я, Сильван, Вацлав станем требовать от вас удовлетворения!
Маршалек, слышавший, видно, от соседей о плохом положении дел Дендеров, подошел к графу.
— Любезный граф, — сказал он, кланяясь, — все это хорошо, но вы знаете, что в человека, которому должны деньги, не стреляют. Отдайте мне долг, потом вы и Сильван пришлете секундантов, уговоримся о времени, месте и оружии, и будем драться.
— Очень хорошо, очень хорошо! — закричал Дендера в бешенстве.
— Есть и буду к вашим услугам, а теперь позвольте проститься, — сказал Фарурей, хватаясь за ручку двери. — Votre serviteur.
Цеся ходила по комнате, взволнованная и заплаканная от досады, когда вбежал отец с таким безумным взглядом, до того раздраженный, убитый, изменившийся, что, взглянув на него, дочь попятилась в ужасе.
— Что ж это опять? — воскликнул он. — Вы хотите живого положить меня в гроб, вы хотите моей смерти? Что за новое сумасшествие? Что ты сделала с Фаруреем, который отказывается?
— Я? Ничего не знаю.
— Да ты же подала ему повод?
— Повторяю тебе, папа, это каприз старика. Но чем же тут особенно огорчаться?..
— Это нас губит! Женитьба Сильвана, разрыв с Фаруреем — это такие удары, которые нельзя перенести. Кто возьмет теперь тебя, дочь, достойная своей матери?