Комедия книги

Рат-Вег Иштван

Так он именует свою руководящую идею, на основе которой надлежит преобразовать систему венгерского языка. Ибо венграм неведомо «различие между мужским и женским». Как он пишет, «наши предки изъяли из венгерской речи это сексуальное начало». Автор собирается восполнить пробел, прицепляя к существительным и прилагательным женского рода маленький ярлычок «ne» («не»), и этим раз и навсегда покончить с сомнениями, мужчину или женщину подразумевает данное слово. Если мы будем говорить: картограф — картографне, педагог — педагогне, то уж нельзя будет ошибиться в том, кого мы имеем в виду. Дерзостный автор так увлекся своими замыслами, что отдельные предложения снабжал лингвистическим комментарием прямо в тексте, поэтому местами роман звучит так:

«Хотя

предмет (ellentek) нашего первого разговора (господин королевский наставник Андраш Дугонич в своей „Йоланке“ употребляет слово „ellentek“ в другом значении, а именно в значении „препятствие“, но поскольку для него у нас уже есть слово, а старое слово „targy“ — „предмет, вещь“ — не передает в точности немецкого „Gegenstand“, [412] я беру новое слово именно в таком значении. Кому не нравится, пусть попробует сочинить лучше, а если не может, пусть помолчит!) и был тем ведьмовским источником подозрительности, все же в конце концов час обоюдного примирения настал. Ульрика простила и Карола, и ту, другую. Пурпурные уста Ульрики слились с его устами, и их сладостные поцелуи растаяли в нежных вздохах. Я удалился».

412

Нем. «Gegenstand» (предмет) в буквальном переводе означает «то, что стоит напротив». Употребленное Фолнешичем слово скалькировано с немецкого; имело ходовое значение «противоречие», «противоположность», «препятствие». — Примеч. пер.

После обилия прозаических примеров освежающе подействует коротенькое стихотворение. Михай Хелмеци задумал перевести Тассо, что и сделал, опубликовав в номере «Ауроры» («Aurora») за 1882 год эпизод гибели Софронии и Олинда. Софрония уже взошла на костер, и толпящиеся вокруг язычники с состраданием наблюдают за ее казнью.

Тут неверные во страхе завопи,Ну а праведные в скорби зарыдали.Даже сердце-камень короля заби,Новы чувства его душу обуяли.Варвар, дрогнув, казнь страшася отмени,Взглядом тянется своим в иные дали.Только ты, из-за которой слезы льют,Ты спокойна, Дева, небо твой приют.

Своеобразие стиха создается за счет оригинальной манеры переводчика сокращать слова ради целостности строки. Он считал вполне правомерным писать: ма (вместо мать), лбовь (вместо любовь), скрвать (вместо скрывать) и т. д. Более того, в поэме вдруг появляется некто Магом, как станет ясно в дальнейшем — Магомет, которому переводчик безжалостно урезал имя, не влезавшее в строку. Недаром автору дали насмешливое прозвище «Хелмеци поэт, что слова кромсает».

Пал Бугат вознамерился увенчать куполом прихотливое строение языкотворцев, создав свою систему «словотвория». С жестокостью истого деспота он до тех пор резал, колотил, сверлил, обтесывал, подпиливал, перекраивал, стриг, подклеивал, прессовал и утюжил слова, пока они не укладывались в шкатулку системы. Он создал совершенно чудовищный эсперанто, к которому больше всего подходит словечко из французского литературного жаргона desesperanto. [413] Конечно, долго этот язык не прожил. Друзья быстро отговорили Бугата публиковать рукопись, и он, опечаленный, отдал ее на хранение в Венгерскую академию наук.

413

Desesperanto — образовано от desesperant — привдящий в отчаяние (фр.)

Все же труд Бугата был не лишен остроумных мыслей. Например, он считал недостатком венгерского языка то, что слово «человек» применимо к каждому двуногому, наделенному душой существу и не выявляет различия между обыкновенным и выдающимся человеком. Ловким лингвистическим маневром Пал Бугат разрешил эту проблему: отныне выдающийся, более образованный и талантливый человек должен называться «чечеловек». Путем такого же удвоения cohaesio, [414] когда необходимо подчеркнуть интенсивность процесса, превращается в «сцесцепление».

414

Cohaesio — когезия, сцепление (лат.)

Второй маневр Бугата — решительное слияние. Что такое холера, как

не желудочная болезнь, то есть желбо. Асбест — огнестой, так как стоек в огне. Кактус — мяскол, потому что мясистый и колючий. Ореховая скорлупа тоже слишком длинно, поэтому Бугат сначала окрестил ее ореховой рубашкой, а потом превратил в оруб. Для эмбриона он нашел довольно мелодичное имя — бучел, то есть будущий человек. Когда же языковед пересаживал на венгерскую почву центростремительную и центробежную силы, им двигал рацио: в соответствии с направлением — внутрь или наружу — появились внаправленная и изнаправленная силы.

Как говорят, аппетит приходит во время еды: словотворчество автора дошло до того, что он начал сокращать целые предложения. Из известной пословицы «уговор дороже денег» он сделал вывод, что человек, верный своему слову, называется удодег.

Что касается будапештского говора, то писатели и ученые множество раз поднимались против него на борьбу. Так как основной предмет моего интереса — курьезы, не могу не упомянуть Гезу Толди, который с великим рвением и усердием, но сомнительным писательским дарованием истреблял, на его взгляд, безобразные «пришлые» слова. Тем не менее стоит заглянуть в его книгу, [415] ибо ему удалось создать несколько удачных венгерских слов, вполне годных к употреблению. Например, вместо таксометра — счетчик, вместо импортера — поставщик, вместо штамба — бревнина и т. д. Возможно, они уже в ходу, я впервые повстречал их в книге Толди. Правда, лихорадка творчества и ему несколько помутила разум. Карьериста Толди превратил в усердника, турнир — в боеборство, тореадор у него — быкодраз, шарманка — песнелейка. Но вот когда он предлагает назвать автомобиль вонючкой, желание спорить пропадает.

415

Varazsronto. Kalandozas a vendegszavaink buvos bajat araszto rejtelmek vilagaban. Irta: Egy azsiai. Budapest, 1909

Целую эпоху в лингвистической войне составили споры вокруг переделки на венгерский лад названий месяцев.

Попытки избавиться от латинских названий делались давным-давно. Еще в вышедшей в 1539 году латино-венгерской грамматике Янош Сильвестер Эрдеши предлагал пользоваться такими имеющимися венгерскими названиями, как: главный месяц, морозный месяц, месяц травы, месяц цветенья, месяц завязи, месяц покоса, знойный или жатвенный месяц, месяц созревания винограда, месяц сбора винограда, месяц виноделия, месяц молодого вина, месяц веселья.

В 1787 году, то есть за шесть лет до создания французского республиканского календаря, в словаре-приложении к «Сигварту» впервые увидели свет названия месяцев, придуманные Давидом Барцафалви Сабо.

Позже, в 1833 и 1834 годах, на страницах журнала «Hasznos Mulatsagok» [416] борьба за венгризирование развернулась в полную мощь. Нашим языкотворцам не удалось сочинить таких выразительных и мелодичных названий, как французам.

Во Франции к созданию календаря был причастен настоящий поэт, Фабр д'Эглантин. Он тоже пытался соотнести названия месяцев с жизнью земледельцев, с полевыми работами, с особенностями времен года. Месяц, начинавшийся 21 сентября, был назван вандемьер, [417] что значит сбор винограда; месяц, начинавшийся 21 марта, — жерминаль, [418] потому что в это время посевы дают всходы; фрюктидор, символизирующий созревание фруктов, начинался 18 августа. В звуковом рисунке названий пытались передать характер соответствующих месяцев. Названия зимних месяцев звучат угрюмо и тягуче: нивоз, плювиоз, вантоз, а весенних, наоборот, игриво и мелодично: жерминаль, флореаль, прериаль.

416

«Полезные развлечения»

417

От латинского vindemia

418

Germinal — от корня germe — зародыш (фр.)