Комедия положений
Шрифт:
Первый же спектакль, зрителями которого были мы с Лешкой и которая-то из бабушек, раззадорил детей, они стали наперебой шить игрушки, резать одежду, а потом вдруг Сережка начала писать пьесы.
Как жаль, что от всего сохранилась только маленькая зебра. Тетрадки с пьесами были сданы моими детьми в макулатуру, когда начался этот макулатурный бум: возможность после сдачи двадцати кг купить "Женщину в белом " или "Три мушкетера ".
В общем, тетрадок не осталось, но кое-то из прочитанного врезалось в память:
"Действие первое, явление первое,
Входит собака.
– Привет.
– Привет.
– Чаю хочешь?
Кошка ставит чайник на плиту.
– Нет, не хочу. Пойдем скорее, там змей напал на мышку.
– Пойдем.
Кошка выключает чайник, они уходят.
Действие первое, явление второе.
Опушка леса ".
И так две тетрадки. Действие развивалось в лесу. Сначала врагом был волк, но после упорной борьбы он перевоспитался, признал свои ошибки и присоединился к дружному коллективу мышей, кошек и собак. Однако без врага нет действия, маленький автор это понимал, и был создан новый враг, коварный змей.
Вообще, Сережины пьесы представляли собой замечательную пародию на мультики, которые они смотрели: этакая смесь сентиментальности сюсюкающих зверюшек с борьбой за освобождение трудящихся масс.
Писал он эти пьесы на кухне по ночам. Зимой часто гостил кто-нибудь из бабушек, и Сережка спал в комнате не один, свет тушили, и драматург вынужден был стряпать свои произведения на кухне.
Вечерами, лежа в постели, мы слушали, как Сережка топает на кухню.
"Наш Бальзак", - вздыхал Алешка, поудобней устраиваясь на подушке.
Так и прошла эта часть года до лета, в постоянных заботах о здоровье пишущего сына.
С приходом тепла кашель сдался, и сын последнюю четверть нормально ходил в школу.
К весне приехала мама, повидаться, подлечиться, отмыться. Ходить в баню ей было тяжело, а мыться в ванной на кухне не очень удобно, воду приходилось греть на газу, ну и какое это мытье?
Вот и ездила в Москву из Батуми помыться.
Совершенно безумная учительница по истории в Катиной новой школе заставляла их переписывать учебник истории, так как, видите ли, теперь учебники сдаются, и к выпускным экзаменам не будет учебника. Загруженная еще учебой в художественной школе, Катя переписывала этот учебник по ночам, сидела, корпела над тетрадкой до 11 часов и позже.
Увидев свет, выбивающийся из-под двери дочкиной комнатки в двенадцатом часу ночи, я прошла к ней и застала за перепиской очередного съезда партии. Я выдернула книжку из рук Кати и потребовала, что бы она немедленно ложилась спать. Дочка подняла на меня усталое личико с запавшими от недосыпа глазами, и заплакала. Сквозь слезы она объяснила мне, почему Морковь (прозвище учительницы Морковиной) заставляет их это делать.
– Доченька, я обещаю тебе, даю честное слово, я возьму в НИОПиКе в библиотеке историю партии, там будет всё, что нужно и даже лишнее. Не надо заниматься ерундой, плюнь на Морковь, здоровье дороже.
Кое-как мне удалось уложить дочку спать.
Позднее,
Люда Монахова, подружка Кати, смеялась:
– Так странно это было. Она сказала Кате, "садись, четыре", и вызвала родителей Обычно это бывает, когда двойка.
Я подумала, что нам предстоит разговор с учительницей о том, что Катя недостаточно старается и не дотягивает до пятерки.
В субботу днем я вспомнила о приглашении в школу. Алешка где-то гулял, пришел веселый, довольный. От него припахивало пивом.
– Давай-ка, сходи один разок в школу, узнай, что там нужно от нашей дочки, - попросила я мужа.
– А то, если я пойду, я так настроена против этого дурацкого переписывания, что точно с ней поругаюсь.
Вернувшись из школы, Алешка доложил, что так и не понял, что нужно было Моркови от нас.
– Да и не было никакой возможно понимать, что она говорила, - добавил он.
– Я всё время был занят тем, что старался не дышать на нее.
У нашей умненькой Кати в результате по историям в аттестате четверки.
Кате, чтобы получить отметку по физкультуре, надо было сдать гимнастику: научиться делать стойки. Руки у Кати были слабые, и она не могла удержать себя, всё время заваливалась на бок. Вот отец и должен был ловить её ноги и ставить к стенке. Весила Катя прилично, а главное, она боялась щекотки и отчаянно дрыгала ногами, когда Алешка её пытался ухватить. Однажды вырвала ноги и упала, ушибла бок и страшно обиделась на отца.
Две недели каждый вечер они тренировались, делали эти стойки, и с обоих пар валил от таких непривычных упражнений, и наша дочь сдала гимнастику на четверку, она была гибкой девочкой, и проблем с мостиками и кувырканием у нее не было, только стойка на руках ей не давалась.
Я пригласила Динку поехать со мной в Батуми в июне, отдохнуть с детьми, а мама осталась у нас и должна была приехать после отъезда Динки.
У Кати была практика в НИОПиКе Московском, как у программиста, в июне она была занята, и я взяла с собой только Сережку. Мы доехали поездом, а Динка со своими сыновьями, Сашей и Колей, прилетели спустя три дня.
Нашей компании, состоящей из двух женщин и троих подростков, повезло с погодой, и мы провели прекрасные две недели, так что моя подруга и не заметила, что находилась во влажных субтропиках, в городе, занимающим первое место по количеству осадков.
Даже при Батумских условиях быта и плохого снабжения забот по кормежке было немного.
Динка была жаворонок, вставала рано утром, бегала в магазин, покупала творог, который я обычно в Батуми в пищу не употребляла, пока я продирала глаза, от творога даже и воспоминаний не оставалось. А тут на завтрак творог, молоко.
К десяти мы, наконец, собирались и шли на море. Диана с мальчишками уплывала, Сережка плавал поближе, а я дожидалась, когда они приблизятся к берегу, и плыла навстречу.