Комендантский час
Шрифт:
— То есть?
— Связи начинают пропадать. Между событиями и ощущениями. Грубо говоря, примерно на середине этого коридора я, к примеру, перестану понимать, куда и зачем иду. Не забуду, но… все перемешается так, что обратно по полочкам уже не разложишь.
Все-таки слишком много они завязали на этот свой контур. Ведь если он именно второй, то должен быть дублирующей системой, а не основной. Так почему же…
Хотя догадываюсь. Потому что к хорошему всего лишь быстро привыкаешь, а к лучшему — прикипаешь. Сразу и
— Пожалуй, я и правда не рискну туда войти, — резюмировал Вася.
А я о чем говорил?
— И не надо. Жди тут.
— Чего ждать-то?
— Понятия не имею. Либо я вернусь, либо… Тогда скажешь мэру: пусть переходит к запасному варианту.
— Возьми-ка.
Уродливая штуковина, отдаленно напоминающая… ну да, пистолет.
— Думаешь, мне придется кого-то убивать?
— А ты сможешь?
— Э, чисто технически…
— Из этого не убьешь, не волнуйся. Травматика: огнестрельное оружие здесь запрещено.
— Тогда на кой оно мне?
— Просто пальнешь куда придется. Три раза подряд, если все в порядке. И один, если…
Да, рефлекторно палец на спусковом крючке успеет дернуться. Скорее всего.
— Я услышу.
Или вправду бояться нечего, или он нарочно так себя ведет, уверенно и почти беспечно. Но, пожалуй, это приносит свои плоды. Успокаивает.
— Ну тогда слушай. И не вздумай фокусничать, ясно?
Ухмыльнулся:
— А то что?
Что-нибудь придумаю. Не важно. И месть моя будет страшна.
— Откачивать точно не стану.
— Согласен.
Оружие, хоть и номинальное, вроде должно было добавить энтузиазма, а на деле эффект получился обратный: только оттягивало руку и мешалось. Путало мысли. Правда, совсем не так, как рассказывал о своих ощущениях Вася.
Я никогда в жизни не стрелял по живым мишеням и не горел желанием приобретать подобный опыт. Но кто-то живой там, в аппаратной, определенно был. И нюхачи это утверждали, и мой лохматый друг напоследок туманно высказался в том смысле, что угроза именно одушевленная. Значит, конфликт обязательно возникнет, и его придется каким-то образом решать.
Того, что на меня накинутся прямо за порогом, опасаться не приходилось: если террорист, отключивший генератор, хотел и мог это сделать, то сделал бы сразу, не подпуская близко. Да и Васю, к примеру, привел бы в прострацию, едва заметив. Но смертоносное поле не меняло своих очертаний, а значит…
Но сначала нужно преодолеть сумеречную зону коридора.
Я должен был почувствовать себя нехорошо. Так случалось всякий раз, когда мне приходилось попадать в плохо освещенное пространство. И, делая первый шаг, я автоматически готовился к наплыву давно привычных ощущений, однако они…
Не пришли.
Можно сказать, случилось обратное: темно-серая полупрозрачная пелена оказалась мягкой и заботливой. Мне стало даже хорошо. Настолько,
Господи, о чем это я думаю? Какая еще нора? Я что, крот? Да ни разу! Я не люблю темноту. Не люблю от слова «совсем». И лучше поспешу туда, откуда исходит какой-никакой, а свет, чем еще хоть мгновение…
Тишина. Покой. Сосредоточение. Оно ведь мне нужно. Зачем-то. Или станет нужно совсем скоро.
Я же смогу сюда вернуться? Да не вопрос. Только дело сначала доделаю.
Вот и арка. Высокая, в полтора моих роста. А за ней…
Водопады света.
Не цельные, а распадающиеся на отдельные капли-символы, но текущие непрерывно и неустанно. Кое-где сгруппированные в пухлые ручейки, кое-где остающиеся отдельными струями. И конечно, проходящие через мою ладонь насквозь, не оставляя ни малейшего ощущения.
Все это, видимо, и есть информация. Данные. Сведения, собранные из тысяч сознаний. Но сейчас она просто переливается из пустого в порожнее, такая бесценная и бесполезная одновременно. Одинаково ослепительная и белоснежная на всем своем протяжении. Хотя…
Вот конкретно здесь огоньки почему-то красные. Мигающие.
— Эй, малохольный, стой, где стоишь! Я еще слишком молода, чтобы умереть. Хотя, какой смысл распинаться, ты же все равно ни хрена не соображаешь… А ну кыш отсюда! Задний ход, давай-давай!
Семафорную азбуку мне изучать не довелось, но эти судорожные взмахи можно было понять и без предварительной подготовки: они велели убираться обратно в коридор или хотя бы подальше от узора, вывешенного в воздухе гирляндой алых светлячков.
— Вон, прочь, брысь!
Такие же символы, как и все остальные. По крайней мере, очень похожие. И бесплотные настолько, что их даже не сожмешь в…
— Капец. Недолго музыка играла. Прости меня, мама, свидимся скорее, чем рассчитывали.
Да, как я и думал. Все та же чертовщина, для которой мое тело попросту не существует. И глаза, только что побывавшие испуганно зажмуренными, уже следят за тем, как огонек пропадает в моей ладони, чтобы беспрепятственно появляться снова то с одной, то с другой стороны.
— Хрена себе, чудеса на виражах!
Мне впору выразиться примерно так же, потому что в сердце редкой, но, видимо, непреодолимой алой сети находится не какое-нибудь ужасающее воображение многолапое чудовище, а самая обыкновенная девчонка.
Лет четырнадцати на вид, угловатая и худющая: набор для холодца, одним словом. Вместо нормальной одежды — какие-то ленты, грязные и сильно потрепанные. Да и сама чумазая, как цыганенок, а волосы висят грустными сосульками.
Хуже всего, что не страшная она ни разу. Скорее забавная. Особенно когда растерянно гримасничает, разглядывая меня.