Комиссар госбезопасности
Шрифт:
— Нам хорошо известно об этом, — вставил Парсегов.
— Я говорю об этом потому, что у бойцов не хватает этого простого и крайне нужного на сегодняшний день оружия — бутылок с горючей смесью, все они наперечет. А с гранатами и вовсе дело обстоит неважно. Мне думается, необходимо экстренно выделить группу интендантов для того, чтобы они организовали бесперебойный ежедневный выпуск партий бутылок с горючей смесью и отправку их в передовые части. Нужно солидно организованное производство, а не кустарная работа.
Кирпонос тут же вызвал
Михеев продолжал:
— В Киеве я встретил Бурмистенко и секретаря горкома партии Шамрыло, говорил с ними по вопросу бутылок. Обещали сегодня обсудить это дело и добиться решения в штабе обороны города. Сегодня бы подключить и наших интендантов. Им в подмогу дам расторопного особиста. На пару дней хотя бы, для крутой завязки.
— Пусть особист и возглавит группу, — решил Кирпонос.
Вернувшись к себе в домик, Михеев прилег. Но, возбужденный, долго не мог уснуть. Ему казалось, что прошла не одна ночь после того, как он приехал на фронт, а много дней, заполненных непрерывным движением, встречами с людьми, боевыми событиями — всем тем, что обострило его ответственность за положение дел на фронте. И эта ответственность, понятая нынче совершенно отчетливо и резко, заставляла действовать, не давала удовлетвориться расплывчатым «пытаемся»…
В разведотдел фронта доставили пленного гитлеровского подполковника — старшего офицера штаба группы-армии «Юг». Самолет, на котором он летел, был сбит, подполковник выбросился с парашютом.
Пленный отказывался давать показания. И тогда его препроводили в особый отдел фронта.
Михеев только успел заснуть, когда Ярунчиков пришел доложить ему о необычном пленном.
— Ну и допросил бы сам… — разбито поднялся Анатолий Николаевич, надевая портупею с маузером.
— Он головы не подымает, скулами только шевелит, — объяснил, оправдываясь, Никита Алексеевич.
— От Кононенко, Плетнева нет вестей?
— Нет. Плесцов выехал сюда, в Бровары. Просил вам доложить, что командарм Горбань принял надежные меры.
— Даже надежные, — удовлетворительно повторил Михеев. — Значит, командующий фронтом уже выдвинул туда часть мехкорпуса.
— Грачев из Киева вернулся, — продолжал Ярунчиков. — Пятерых комсомольцев отобрал в горкоме. Толковые ребята, я говорил с ними. Один рацию знает. Пойти в тыл врага с охотой согласились. Лойко занимается с ними…
— Значит, не дает показаний фашист, — как-то иронически произнес Михеев, надевая фуражку и выходя из дома. — А у нас что, есть особые возможности заставить говорить? — И немного погодя спросил: — Как узнали, что он подполковник из группы армий «Юг»?
— Документы взяли, да и погоны у него..
Возле домика, в котором находился секретариат, Михеев увидел Стышко и Лойко с группой молодых, разношерстно одетых парней. У ребят на плече были винтовки, Лойко держал в руке свернутые трубочкой листы бумаги. Было видно, они собрались стрелять
— Грачева питомцы — комсомольцы? — догадался Анатолий Николаевич и, вопросительно глянув на Ярунчикова, спросил: — А Стышко почему не выехал с опергруппой на передовую?
— Пришлось заменить. Грачев предлагает Василия Макаровича руководителем чекистско-разведывательной группы за линией фронта.
Михеев невольно перевел взгляд на Стышко и молча согласился. Лишь поинтересовался:
— И Лойко включили в группу?
— Да. Вторым помощником Стышко просит дать ему Ништу. У меня нет возражений.
Михеев снова согласился, а Ярунчиков продолжал:
— С молодежью запланировали занятия: как вести себя на оккупированной территории, что делать при встрече с врагом, пользование правилами конспирации. Грачев достал наглядные пособия по немецкому вооружению — танки, самолеты, пушки. Утром уже урок проводил. Я сам с интересом узнал о некоторых тонкостях, как, например, по проводной связи — кабель красный, зеленый, желтый — определить род войск противника. Маловато лишь времени на подготовку… Легенды разрабатываем каждому: кто такой, откуда. Самое подходящее — сделать их всех бывшими заключенными, из лагеря, мол, погнали на восток, во время бомбежки разбежались.
— И мальца представить заключенным?
— Миша его звать, Глухов. Ему не нужна легенда, своя, настоящая биография в самый раз. Из-под Бердичева отец увез его с матерью на машине, во время бомбежки родители погибли. Теперь домой возвращается.
— Хорошо, готовьте, — еще раз окинул взглядом группу ребят Михеев и зашагал к крыльцу школы.
Он сразу приказал привести пленного подполковника, распахнул окно в кабинете, сел на подоконник.
— Переводчика позовите! — подсказал он дежурному по отделу.
За окном, возле телеги, копошилась клушка с цыплятами; двое мальчишек, натуженно кособочась, пронесли неполные ведра с водой; где-то часто и зовуще подавал голос молодой воробей, а издалека доносился стук молотка — красноармейцы ладили штакетный забор.
Когда ввели пленного, Михеев словно и не обратил внимания на него — солидного, с двойным подбородком гитлеровца, а подозвал переводчика и спросил?
— Как думаешь, Акопян, этому типу известно, где он находится?
— Если он по-русски в самом деле не понимает, то откуда ему знать?
Пленный стрельнул в сторону говоривших взглядом острых, маленьких глаз, убрал руки назад.
— Так вот переведи ему: комиссар государственной безопасности говорить с ним будет, пусть подойдет поближе.
Акопян перевел, и гитлеровец подтянуто, с напряжением подошел к окну. Настороженное внимание вызвал у пленного комиссар, у которого очень понятное служебное назначение — государственная безопасность.
— Переведи, Акопян, — встал с подоконника Михеев. — Комиссару доложили, что пленный подполковник упрямствует, не дает интересующие нас сведения.