Комиссар госбезопасности
Шрифт:
Читая заготовленную радиограмму, Анатолий Николаевич не думал об идущих к фронту мнимых подкреплениях войск, танков, пушек, а только лишний раз переживал действительную обидную бедность в резервах.
«Если враг поверит ложному сообщению, то ответит наращиванием сил. Это будет чем-то вроде вызова огня на себя», — размышлял Михеев. Он тем более утвердился в этом своем мнении, зная о том, что на днях командование группировки гитлеровских войск было вынуждено оправдываться перед своей ставкой, требующей захвата Киева любой ценой, даже за счет ослабления ударов группы армий «Центр» на Москву.
— Именно
— В Остере, через Десну.
— Гляди-ка куда замахнулись!
Антон заулыбался. Он был по-прежнему в форме лейтенанта, только теперь у него в кармане лежали настоящие документы.
— Что ж, ладно, передавайте, пусть шлют взрывчатку, примем, — отдал донесение Михеев. — Поверят, запросим подкрепление, для начала человек десять… От Стышко свежих вестей нет?
— Вечером ожидаем, — ответил Грачев.
— Под Белую Церковь оперативная группа отправилась?
— Сегодня ночью перешла линию фронта.
— Хорошо, свободны. Слышал, Плетнев вернулся, пусть зайдет, — распорядился Михеев.
А Дмитрий Дмитриевич уже стоял в дверях, убеждая начальника секретариата:
— Я с фронта, понимать надо…
— Проходи, «командарм»! — приветливо встретил Плетнева Михеев.
— В самую горячую пору вызвали, опять фашист там вовсю шарахнул, — кулаком изобразил вражеский удар Дмитрий Дмитриевич.
— Потому и вызвал. А воевать в полку, лезть в бронепоезд я вас не посылал, — неожиданно для Плетнева упрекнул Михеев. — За оперативную работу беритесь, а то ваш заместитель из отдела не выходит.
— Беда какая, люди из окопов не вылезают, под пулями… — не закончил фразы Дмитрий Дмитриевич, поняв, что говорит лишнее. А попрекнуть своего заместителя счел нужным: — Где ему справиться, завел дел вот такую тору, — поднял он над столом руку, — всех паникеров сосчитал в стрелковых частях. Боец и недоумение и возмущение высказывает. Право на то имеет. Кому же, как не ему, чувствовать нехватку во всем, кому хочется дешево отдавать жизнь!
Плетнев говорил возбужденно, колюче сверкая глазами, и Анатолий Николаевич легко представил его там, на передовой.
— Разговоры, конечно, гадкие бывают. Об измене, вредительстве. Недоумевают люди, понять не могут происходящее…
— Положение тяжелое. Тем более пораженческие настроения надо без сожаления пресекать. От них вреда больше, чем от вражеских снарядов.
— Бесспорно, товарищ комиссар, — согласился Плетнев.
— Но это не значит, что надо грести лопатой всех, кто рот открыл. Разъяснять людям истинное положение требуется… — закончил свою мысль Анатолий Николаевич.
— Посулы-то и бесят, оборачиваются недоверием. Начнешь говорить, по-человечески объяснять, другой и не слушает, даже не поймешь, на кого он злобится. Вот ведь что ужасно, я понимаю, — совсем тихо произнес Плетнев. — Но еще ужаснее, когда подвергаются сомнению действия командования. Есть данные, что генерал Артамонов подчас проявляет малодушие.
Михеев оборвал резко:
— Откуда эти данные? Слухи или есть подтверждение?
— Есть, товарищ комиссар. Белозерский представит.
Болезненно остро воспринял
Состоялось срочное заседание Военного совета фронта. После доклада об обстановке начальника штаба генерала Тупикова и обсуждения срочно принятых мер слова попросил Михеев. Он начал с сообщения о том, что, по данным дальней разведки, с Южного фронта переброшены и уже прошли из Житомира на Киев три стрелковые дивизии, танковый корпус противника. Среди немецких солдат ходит разговор о прорыве за Днепр.
Начальник разведотдела полковник Бондарев вопросительно взглянул на Кирпоноса, и тот рукой показал ему: дескать, слушай, мне известно, откуда эти данные получены.
— Прошу обратить внимание на участок обороны, который занимает дивизия генерала Артамонова, — продолжал Михеев. — Кроме того, что я уже докладывал, поступили сведения, что воины теряют веру в своего комдива, который проявляет факты малодушия. Май долг обязывает предупредить командование о возможных печальных последствиях.
Генерал Тупиков пояснил:
— Уже стоит вопрос о его замене. Подбираем кандидатуру.
— Немаловажным считаю усилить разъяснительную работу среди бойцов, — повернулся Михеев к Бурмистенко. — Надо открыто, не умалчивая горьких трудностей и поражений, говорить воинам правду. Это предупредит кривотолки, панические слухи. Когда знаешь обстановку, пусть тяжелейшую, но не сомнительную, злости добавляется и стойкости. И еще. Мне представляется необходимым поставить на Военном совете вопрос о тылах фронта. Мы располагаем примерами нерасторопности, граничащей с преступной халатностью, в отдельных интендантских звеньях.
Бурмистенко заявил:
— Целиком поддерживаю товарища Михеева. Считаю, вопросы он поднял очень важные и неотложные.
В комнату вошел порученец командующего, подал Кирпоносу развернутый лист бумаги и вышел. Генерал-полковник быстро прочитал текст, передал лист Тупикову и поднялся.
— Товарищи! Противник прорвался в Голосеевский лес, захватил территорию сельскохозяйственного института.
Все поняли: перед врагом открылись ворота южной части города.
— Василий Иванович! — обратился Кирпонос к Тупикову. — В Киев только что прибыла воздушно-десантная бригада полковника Родимцева, очень боеспособная. Пусть немедленно выступает в Голосеевский лес, выбивает оттуда врага. Нельзя допустить, чтобы он закрепился там. Других сил у нас под рукой нет. Пошлите туда еще группу командиров штаба фронта, батальон пограничников из охраны.
— Товарищ командующий! — встал Михеев. — Я с оперативным составом тоже еду в Голосеевский лес.
— Правильное решение, — одобрил Кирпонос. — Во что бы то ни стало необходимо до вечера выбить противника из черты города. Отправляйтесь, товарищ Михеев. На месте решите, где воины-чекисты нужнее.
«Где нынче отыщешь не нужнее?» — мысленно усмехнулся Михеев, выходя из кабинета. С ним вместе вышел и член Военного совета Бурмистенко.
— Тоже в Голосеевский? — спросил его Михеев.