Комиссар Хольмг. Становление

Хольмг Атия

Размышляя над всем этим, Гай Тумидус покинул душное помещение комиссариата и вышел на улицу. Там, в тусклом свете прожекторов и фонарей, он замер на мгновенье, словно что-то взвешивая, и после непродолжительного раздумья отрицательно покачал головой самому себе.

«Сегодня не тот день», — решил он, и рука, сначала потянувшаяся ко внутреннему карману шинели, скользнула обратно.

С давних пор он уже не мог точно вспомнить, как долго там лежала палочка лхо, изъятая в незапамятные времена у гвардейца или кадета. Гай Тумидус не помнил точно, у кого и при каких обстоятельствах это

произошло, но с тех самых пор, палочка лхо осела в глубине его кармана, и время от времени Гай Тумидус вспоминал о ней. Часто в такие дни, как сегодня, его рука тянулась, чтобы достать ее и закурить, но каждый раз он говорил себе, что сегодня не самый худший день в его жизни и наверняка не последний. А значит, не лучшее время, чтобы положить начало вредной привычке.

НЕМОРИС ПОСЛЕ ЗАКАТА

Кимдэк зашелся судорожным кашлем и открыл глаза. Невдалеке раздался чей-то голос:

— В себя приходит, сержант.

В ответ раздалось шевеление, и следом послышались шаги.

— Просили разбудить, когда очнется, — сказал тот же голос.

— Ступай отдыхать, — Кимдэк узнал второй голос, принадлежавший Киму.

— Сержант, — Джонас заговорил с трудом, не узнавая собственного голоса. — Доложите обстановку.

— Кадет-комиссар, мы в Неморисе, — Ким склонился над раненым. — Вы были ранены. Пулевое ранение в грудь. И нога у вас сильна пострадала.

— Что со станцией? — Кимдэк говорил прерывисто, хватая воздух ртом, задыхаясь от щемящей боли в груди.

— Приведена в рабочее состояние, кадет-комиссар.

Станция работает, вокс-связь восстановлена.

— С Рэкумом связались?

— Так точно, кадет-комиссар. Связались, и я лично доложил текущую обстановку. Рэкум подвергся нападению орков.

На этих словах сержанта Джонас судорожно закашлялся. На его побледневших губах показалась кровь.

— Пуля, — Ким хмуро посмотрел на кадет-комиссара. — Ее извлечь не получилось. Мы рану синтеплотью залили, чтобы не кровило.

Кимдек тяжело задышал, восстанавливая сбитое приступом кашля дыхание.

— Продолжайте, сержант.

— Атака зеленокожих отбита. Капитан Роглев успел предупредить о готовящемся нападении. Он вернулся на «Красавчике» вместе с теми гвардейцами, которых мы оставили его охранять. Больше, — Ким понизил голос, — из третей роты не выжил никто.

Кимдэк, на мгновение, прикрыл веки.

— Ну, кроме нас, — добавил сержант после непродолжительной паузы.

— Завелся, значит, — Кимдэк говорил, тяжело выговаривая слова.

— Завелся, — только и кивнул сержант Ким.

— Хорошо, — Джонас устало прикрыл веки, но через мгновение снова открыл их. — Докладывайте мне обо всех изменениях. Немедленно.

— Так точно, кадет-комиссар, — Ким сложил на груди аквилу.

Затем, увидев, как веки Кимдэка медленно закрылись, жестом подозвал Юджина.

— Дежуришь возле раненого, и смотри — не дай ему подняться, — в этот момент находящегося в полузабытьи кадет-комиссара скрутил тяжелый приступ кашля, после которого Кимдэк тяжело и шумно задышал, очевидно, еще более проваливаясь в беспамятство.

Сержант перевел взгляд с Кимдэка на Юджина:

— Если понадобится, вколи ещё пол дозы обезболивающего

со снотворным. Ему необходим покой.

День пятый

ДЕНЬ 5

ОКРЕСТНОСТИ НЕМОРИСА

Кимдэк пришел в себя от мерного покачивания, словно он плыл по воде. Он глубоко вздохнул, насколько это позволяла стянувшая грудь синткожа, и разлепил отекшие веки. Боль в груди была уже не настолько острой, зато слабость во всем теле чувствовалась такая, что Кимдэк даже не предпринял попытки хоть немного приподняться. Вместо этого он закрыл глаза и зашептал молитву Императору о придании силы.

— Сержант, где мы? — спросил он, когда силы начали понемногу к нему возвращаться. — Доложите обстановку.

— Возвращаемся в Рэкум, кадет-комиссар.

Кимдэк попробовал повернуть голову.

— Как мы движемся?

— Идем напрямую, через этот долбанный варпом лес.

— Отставить, сержант.

— Есть, отставить. Движемся по азимуту, кадет-комиссар.

— Вам надо было оставить меня в Неморисе, — Кимдэк поморщился от очередного приступа боли. — Так было бы проще.

— Да ну конечно, — отозвался Ким. — Брошу раненого, а сам уйду. Прям как гребаный культист какой.

— Не подчинились бы приказу, сержант?

— Не этому, — твердо пообещал Ким и с усмешкой добавил: — Ниже рядового не разжалуют, дважды не казнят.

РЭКУМ

Предположения полковника Райта подтвердились. С первыми лучами солнца орки возобновили атаку на город.

До полудня оставалось полтора часа, когда один из сегментов городской стены рухнул, и разъяренная орда зеленокожих хлынула в образовавшуюся брешь, оказавшись на территории ремонтных цехов. Отряд гвардейцев, занимавший позиции на этом участке и первым принявший на себя удар орочьей орды, был уничтожен почти полностью.

…Сэмюель Ашер открыл глаза и понял, что ничего не видит и не слышит, словно на его голову накинули плотный, свисающий до груди капюшон, туго перетянув его у основания шеи. Постепенно на смену этому образу пришел другой, менее размытый и абстрактный, и Ашер понял, что его лицо залито чем-то горячим. Он попытался стереть это со своего лица и почувствовал под пальцами кровь. В голове зашумело, и он осознал, что вопреки ожиданиям, не слышит ни выстрелов, ни криков. Вообще ничего. Он попытался прислушаться, изо всех сил напрягая слух, но так ничего и не услышал, как будто в уши набили влажной земли, наглухо их запечатав. Он отчаянно тряхнул головой, силясь вытряхнуть то, что мешало его слуху, или в этом резком движении вернуть себе возможность слышать. Это оказалось бесполезным. Вокруг по-прежнему стояла мертвая тишина.

«Не может быть», — мысли в голове путались, цепляясь одна за другую, смещая сами себя, подобно медленно наползающим слоям оползня.

«Кто здесь? Я остался один? Мы победили? Бой кончился?»

Ашер попытался ощупать себя: руки, ноги, все на месте, ран нет.

«Почему я не вижу?»

Пальцы вновь заскользили по лицу, но было ощущение такое, словно совершенно чуждые ему обрубки касаются не его лица.

«Как много крови. Это не может быть моей кровью. Только моей, и ничьей больше».