Комиссар Хольмг. Становление
Шрифт:
И по сей день Гай Тумидус не был уверен, чем бы окончилось для него разбирательство, если бы не молодой аколит Алонсо Барро, подающий большие надежды в области сканирования мозга, к которому он попал в качестве допрашиваемого. Через трое суток, которые Лорд-комиссар всегда вспоминал с содроганием, юный дознаватель предложил провести подозреваемому сканирование, высказав предположение, что, хоть данная процедура крайне болезненна и может привести к гибели допрашиваемого, она даст наиболее полный отчет о его действиях и либо полностью подтвердит все обвинения, либо окончательно их опровергнет. В качестве оператора аколит Барро предложил свою кандидатуру, уверяя, что легко сможет справиться с поставленной задачей. В конечном счете его предложение приняли, и тогда Алонсо Барро всерьез «занялся» Гаем Тумидусом.
Тот
«Устраивайтесь поудобнее. Нам предстоит много работы», — сказал тогда стоящий за его спиной Барро.
Гай лег на кушетку, показавшуюся ему ледяной, и сервитор начал закреплять на ее поверхности его тело прочными металлическими зажимами таким образом, чтобы исключить любую возможность хотя бы малейшего движения. Когда последний зажим был закреплен, и Октавиан оказался надежно зафиксированным, сервитор откатился в угол комнаты, а его место у кушетки занял Алонсо Барро.
«Это будет долгий день», — мелодично произнес он, поворачивая какой-то рубильник, и на этом ясные воспоминания Гая Тумидуса заканчивались.
Все остальное оставалось для Лорда-Комиссара как в тумане и по сей день. И несмотря на то, что он регулярно предпринимал попытки восстановить в памяти данные события, все они заканчивались лишь сильнейшими головными болями да ломотой во всех костях, от которой не помогали даже сильнодействующие обезболивающие, какие только были у Октавиана в наличии.
Тот день получился, как и предсказывал Барро, одним из самых длинных в жизни Гая Тумидуса. Воспоминания из тех, что у него остались с тех пор, были отрывочными, и каждое было связано с новой гранью боли. Столь сильной, что даже одно только воспоминание о ней каждый раз становилось тяжелым испытанием. Но, как бы то ни было, в тот долгий день Гай Тумидус успел сделать три вещи: осознать, что он еще не разучился плакать, полностью обелить себя в глазах Священной Инквизиции и впасть на четверо суток в кому.
Когда к нему вернулось сознание (память о последних месяцах восстановилась лишь по прошествии нескольких лет, и до сих пор, Октавиан не был уверен, что этот процесс завершен полностью), первым его посетителем, оказался все тот же Алонсо Барро. Как ни в чем не бывало, бывший аколит, а ныне полноправный инквизитор поздравил Гая Тумидуса с окончанием судебного разбирательства, сообщил, что с того сняты все обвинения, и поблагодарил за оказанное следствию содействие. На этом Алонсо Барро попрощался с Октавианом, пожелав тому скорейшего выздоровления и возврата к службе на благо Империума, ни единым словом не упомянув того, по чьему обвинению Тумидус был арестован и что с этим человеком сталось. И только через несколько месяцев, будущий Лорд-Комиссар узнал, что Аиаким Селтус, его друг детства еще со времен Схолы Прогениум, был казнен за ересь, попытку дискредитировать в глазах Святой Инквизиции верного слугу Империума и богохульство на Святой Трон Терры.
Последний пункт был присовокуплен к предыдущим обвинениям после недели упорных допросов.
Полтора для до высадки
6.666.991.М38 ПОЛТОРА ДНЯ ДО ВЫСАДКИ
ОКРЕСТНОСТИ НЕМОРИСА
Он пытался сопротивляться, когда большие сильные лапы схватили его и кинули вперед, в размытое кружево пульсирующей воронки. За те несколько секунд полета, что ему пришлось пережить, он толком не успел испугаться и теперь озадаченно озирался, глядя на мерцающую зеленую рожу, скалившуюся на него от воронки, с другой стороны. Не дожидаясь, что будет дальше, он поспешил скрыться в ближайших зарослях. Уже почти спрятавшись среди высоких деревьев, краем глаза он заметил чьи-то фигуры, стоящие неподалеку. С виду они походили
Да, это, действительно, были «ума». Почему-то они выглядели слабыми и больными, что внутренне немного насторожило гретчина. «Ума» выглядели не аппетитно, и от них вряд ли можно было ожидать хорошей «дакки». «Ума» было пятеро. Они стояли перед кругом со странными знаками, начерченными внутри, и монотонно что-то распевали. Потом «ума» еще некоторое время стояли молча, пока один из них, самый тощий, не похожий на вожака, не заговорил. Гретчин не понимал, что говорил «ума», но по его виду и интонации голоса догадался, что тот чем-то остался недоволен. Другой «ума» ответил первому, и в его голосе послышалось раздражение и злость. Остальные трое «ума» молчали, пока первые два спорили. Однако спор этот так и не перерос в полноценное выяснение правоты, когда в ход идут кулаки или оружие. В конечном счете, так и не разобравшись между собой, когда проспорившая сторона расплачивается зубами и кровью, все «ума» развернулись и зашагали прочь.
Гретчин поскреб свой лоб, и, решив, что сможет, держась от «ума» на расстоянии, проследить за ними. Он направился по их следам, то и дело воровато озираясь, и всегда готовый задать стрекоча.
Они добрались до стойбища «ума» к ночи. Стойбище показалось ему довольно большим. Глядя на плотно застроенное стойбище, гретчин рыгнул от удовольствия и тут же вспомнил, что не ел с утра. Данный факт его серьезно опечалил. Гретчин задумался и пришел к выводу, что надо бы что-то поймать и схарчить. Увлеченный своими поисками, так и не встретив ничего, что могло бы сгодиться для ужина, он сам не заметил, как вернулся к исходной точке своего путешествия. Обнаружив там своих сородичей, он нисколечко не удивился, а скорее обрадовался. Перспектива идти одному в стойбище «ума» казалась ему неприглядной и глупой затеей, но теперь их было много. Очень много. Гретчин поскреб лапой светло-зеленое пузо, из которого доносилось жалобное урчание. Глядя на то, как из мерцающего марева воронки вылезает все больше и больше орков, он даже подумал, что «ума» может и не хватить на всех. Но потом он себя успокоил. Вряд ли здесь только одно стойбище «ума». Наверняка есть и другие. Они найдут их и тогда… Гретчин почувствовал, как во рту скапливается горькая слюна. Тогда «ума» точно хватит на всех.
День первый
6.670.991.М38/Расчетное время до прибытия основных сил 554 часа/ДЕНЬ 1
РЭКУМ
Хильдегад Витинари сдержанно прошла из угла в угол большой залы. Последние штрихи в ее облике, которые могли выдать внутреннюю неуверенность, были устранены. Следы бессонных ночей, беспокойства и депрессии, которая сопутствовала губернатору на протяжении последнего полугода, были глубоко и надежно спрятаны под маской величия, что перешла к юной Хильдегад от ее покойного отца вместе с должностью, привилегиями и обязанностями губернатора рудо-добывающего мира Ферро Сильва. Под этой же маской Витинари скрыла и радость от того, что ее в буквальном смысле крик в пустоту услышан и что поддержка в лице сил Имперской Гвардии и представителя Ордо Еретикус пришла столь быстро.
В какой-то момент, Хильдегад усомнилась в правильности того, что вообще отправила сигнал SOS и что ее панические настроения всего лишь следствие все углубляющегося подавленного состояния, не отпускавшего ее на протяжении уже долгих месяцев. Однако Витинари успокоила себя тем, что в конечном счете прямая обязанность Имперской Гвардии защищать бесконечные миры Империума как от угроз внешних, так и внутренних. Что же касается присутствия самого представителя Ордо Еретикус, то губернатор напомнила себе, что в своем послании не просила вмешательства и помощи Святой Имперской Инквизиции, следовательно, и не вводила ее представителя в заблуждение относительно серьезности той проблемы, которая по ее мнению нависла над Ферро Сильлва, и его решение прибыть на рудный мир является следствием только его желания. Хотя, признаться, когда Хильдегад Витинари увидела входящего в приемную залу инквизитора, ее сомнения относительно отправленного ею сигнала о помощи вспыхнули с новой силой.