Комкор
Шрифт:
Доведя до командиров бронеавтомобилей порядок дальнейших действий, я приказал всем сверить часы; на моих, трофейных, по которым все и установили свои хронометры, было 17–10, так что небольшой резерв времени у нас был. Совещание в Волковыске было назначено на 23–30, а отсюда до этого города было всего-то километров тридцать пять. В мирное время до него можно бы доехать минут за сорок, а сейчас, конечно, трудно было предположить, что творилось на дороге, но у меня возникла одна мысль, как пробить путь, если предположить, что всё шоссе забито техникой. Возможность это сделать была связана с танками КВ. Издали казалось, что они, вроде бы, не пострадали от бомбардировки, значит, вполне вероятно, что хоть один из них может двигаться, значит, его можно мобилизовать и использовать как таран для пробития пробок на шоссе. Если танкисты начнут особо кочевряжиться, сошлюсь на приказ Болдина по стягиванию тяжёлых танков в Волковыск.
На самом деле причиной, по которой я решил задержаться у разбомбленной колонны, и были, собственно, эти танки, а вовсе не забота о пострадавших в автомобильной колонне. Не до этого было — судьба всей страны решалась в эти дни; проявишь мнимое милосердие, бросишь силы на спасение нескольких человек, а погубишь весь свой народ. Вот тяжёлые танки, это да, тем более, если они отстали от своей части, тогда их можно и даже нужно попытаться присоединить к бригаде. Скорее всего, бронетехника двигалась отдельно от колонны грузовиков — те в Слоним, а танки в сторону Зельвы. По-видимому это был всего лишь танковый взвод, ну, по крайней мере, остатки от роты, полк же, куда входило это подразделение где-то на западе, а, значит, в этом бардаке они его быстро не найдут, только бездарно угробят весь свой оставшийся моторесурс. В бригаде же мы им найдём достойное применение, в крайнем случае, если дизеля этих броневых монстров дышат на ладан, используем танки в качестве дотов; хлипких мест в нашей обороне полно, и такая техника, введённая в бой в нужном месте, весьма сильно её укрепит. Воодушевлённый открывающимися перспективами я, подталкивая Шерхана, заставил его забраться в кабину Хеншеля, встал на подножку и, не закрывая двери, скомандовал Синицину двигаться по направлению к танкам.
Остановились мы метрах в десяти от танка, вокруг которого суетилось несколько человек, несмотря на жару облачённых в чёрные комбинезоны и шлемофоны. Ближе подъехать мы не смогли, мешали две воронки от авиабомб, но даже теперь было видно, что танки прилично пострадали от авианалёта; корпуса у всех машин были в глубоких бороздах от осколков близких взрывов авиабомб, а кое-где видны даже вмятины в броне. Моя надежда использовать эти стальные горы в интересах бригады почти угасла, особенно когда я увидел немного в стороне, двух, по-видимому, серьёзно раненых, танкиста. Они лежали на траве полураздетые, одного из них перебинтовывал не пострадавший их товарищ.
' Какой же силы удары испытали эти танки, если члены экипажа, даже защищённые такой толстой бронёй пострадали, — подумал я, — судя по бороздам, ребята в танке чувствовали себя как внутри камнедробилки. Наверное, и механизмы повреждены, хорошо хоть боезапас не сдетонировал.'
Уже скорее по инерции, чем надеясь на чудо, что какой-нибудь танк сможет двигаться, я спрыгнул с подножки грузовика и подошёл к танкистам. Трое из них занимались повреждённой гусеницей, а стоящий невдалеке лейтенант танковых войск подбадривал своих подчиненных не без помощи матерных выражений. Увидев меня, он осёкся, мгновение изучал мои петлицы, потом хриплым, прокуренным голосом представился:
— Лейтенант Быков, командир танкового взвода. Двигаемся согласно поставленной задаче в расположение своего соединения.
Я тоже представился, а потом задал так волнующий меня вопрос:
— Лейтенант, каково состояние вашей техники? Смогут ли после такой бомбардировки танки двигаться?
— Товарищ подполковник, два танка практически не пострадали, а вот у этого повредило трак. Сейчас звено заменим, и, примерно через час, взвод может двигаться дальше. Вот только в одном танке ранено два члена экипажа — одного сильно контузило, а другого посекло окалиной. Обоих требуется доставить в ближайший госпиталь. А ещё мы потеряли нашу техничку; прямое попадание бомбы в автомобиль, и четверых человек как корова языком слизнула. Мы только несколько фрагментов тел нашли и всё. — Лейтенант кивком головы показал в сторону ближайшей, непрерывно чадящей едким дымом, бесформенной кучи металлолома.
— А что же вы хотели, товарищ Быков? Это война, и немцы с вами не в бирюльки играют! В гибели этих людей ваша вина тоже присутствует. Это надо же, без всякого зенитного прикрытия двигаться средь бела дня по такой магистрали как эта! Идиотизм какой-то! Ясно же, что немцы, в первую очередь, будут бомбить эту дорогу! Вы, лейтенант, родились под счастливой звездой, если после подобного авианалёта остались живы, а ваш взвод понёс такие небольшие потери. Слава Богу, что у Юнкерсов осталось так мало бомб, а у КВ мощнейшая броня. Но даже она вряд ли бы спасла от прямого попадания пятидесяти килограммовой авиабомбой. Думаю, впредь вы станете более
— Товарищ комбриг, двигаться в дневное время мы стали не по своей воле, а после получения прямого приказа маршала Кулика, до этого ехали только ночью, а на днёвки вставали в лесу рядом с дорогой и маскировали танки. Но сегодня, недалеко от Слонима, маршал нас увидел, остановил свой кортеж, вышел из автомобиля, устроил взбучку и приказал немедленно продолжить марш. Мои слова об опасности авианалётов противника он проигнорировал, зло буркнув в ответ, что, пока вы тут, мол, пикник в тенёчке устраиваете, там ваши товарищи вынуждены без тяжёлой техники отбиваться от немцев.
Лейтенант попытался ещё что-то сказать в своё оправдание, но я его перебил, воскликнув!
— Неужели прямо таки 'целый' маршал появился вблизи зоны боевых действий? Вот это да…! Ну, теперь держись, фашист — погоним немчуру поганой метлой, прямо в её привычное стойло!
Я хохотнул, при этом подумав, что маршал, по-видимому, будет присутствовать на совещании в Волковыске, а это значит, что я не зря собираюсь перед таким представительным совещанием, которое проводит генерал-лейтенант Болдин, заехать в штаб бригады; не зная положения дел в большинстве частей бригады, я вполне мог попасть впросак, докладывая высоким чинам, тем более на этом совещании мог присутствовать и маршал Кулик. Но, по большому счёту, достоверные, не раз перепроверенные Пителиным данные, нужны были мне только для самоуспокоения. Ведь я прекрасно понимал, какой бедлам творится сейчас на передовой, и можно доложить чего угодно, всё равно проверить это невозможно.
На всякий случай у меня был заготовлен дежурный рапорт; только подставляй туда номер части, примерное место её дислокации и тараторь себе об упорном сопротивлении превосходящим силам противника. Судя по настроению высокого начальства, можно кинуть несколько реплик о проведении контратак с большими потерями в рядах немцев. Потери противника при этом, для большей достоверности, лучше конкретизировать, но указать не более чем сорок процентов от численности своего подразделения. А ещё нужно в этот рапорт обязательно вставить нехватку боеприпасов и отсутствие топлива, и после такого доклада ты будешь считаться у начальства хорошим командиром, чьё подразделение упорно дерётся с врагом. Если же твоё подразделение будет разбито, для тебя лично это не будет фатальным обстоятельством; ведь твои бойцы дрались с врагом героически, но боеприпасы у них кончились, сам найти и подвезти ты их не смог, не было топлива, а гужевым транспортом просто не успел. И всё получается шито-крыто, а штабные крысы проверить твои слова никак не смогут, ведь для этого им придётся оторвать задницу от удобного стула, да ещё выбраться на передовую, а там и стреляют, и можно под авианалёт попасть. Нет уж, лучше всё принять на веру и вставить эти данные в общий доклад для вышестоящего штаба, а то, что на основании этих сводок верховным командованием будут приняты неверные решения, этот факт штабного функционера не волнует; он же человек системы и понимает, что в вышестоящих штабах сидят такие же люди как он, им лишние рискованные телодвижения тоже ни к чему, поэтому проверять и его никто не будет. А в случае развития негативного сценария всегда найдутся какие-нибудь 'козлы отпущения'.
Я тоже человек и не чужд чувству самосохранения, вот поэтому хорошо и продумал доклад, отбеливающий меня как командира бригады. Только при этом я ещё знал, в какую яму может провалиться моя страна, если каждый станет докладывать начальству надуманные басни о том, какой он деятельный командир и как полностью контролирует своё подразделение. Произойдёт полный коллапс, который похоронит и этого командира, и штабиста, давшего ход такому докладу и, в конечном счете, всю страну. А вот этого я страшно боялся и, как мог, старался противодействовать течению событий по такому сценарию; как проклятый мотался по узловым точкам нашей обороны, а если не мог этого сделать сам, направлял туда кого-нибудь из руководства бригады, чтобы он на месте мог принять ответственное решение и воплотить его в жизнь. Возможно, именно это и позволило бригаде избежать общей участи, быть вовлечённой в то бестолковое, броуновское движение, когда мечутся от выполнения одной, поставленной ранее задачи, к другой, казалось бы, ещё более важной, которую получили депешей от вышестоящего штаба. А это означает, что если не окажется рядом старшего командира, управляемость любым, мало-мальски удалённым подразделением, будет потеряна, и растерянные его бойцы легко вольются в катастрофически быстро разрастающуюся, обезумевшую от паники толпу людей, одетых в военную форму. Ведь теперь 'разбор полётов' не устроишь, люди не на учениях, пред ними противник настоящий, и убивает он их сослуживцев на самом деле, а связь отсутствует, и командиров с генеральскими звёздами в петлицах, днём с огнём не отыщешь вблизи передовой.