Комментарии к жизни. Книга вторая

Кришнамурти Джидду

«Что вы подразумеваете под идеей? Вы имеете в виду знания?»

Идея — это проекция ума и результат опыта, а опыт — это знание. Опыт всегда интерпретируется согласно сознательным или подсознательным, созданным умом условиям. Ум есть опыт, ум есть идея, ум не отделен от свойства мысли. Знание, накопленное и сохраненное, является процессом ума. Ум — опыт, память, идея, это целостный процесс ответной реакции. Пока мы не понимаем деятельность ума, сознания, не может быть фундаментального преобразования человека и его взаимоотношений, которые составляют общество.

«Вы утверждаете, что ум, как и знание, — это настоящий враг революции, и что ум никогда не сможет создать новый план, новое государство?

Если вы имеете в виду, что, из-за того, что ум все еще связан с прошлым, он никогда не сможет постичь новое, и, что бы он ни планировал или создавал, — это результат старого, тогда как может вообще когда-либо быть какое-нибудь изменение?»

Давайте посмотрим. Ум удерживается в определенном образце, само его существование — рамки, в пределах которых он действует и движется. Образец принадлежит либо прошлому, либо будущему, это отчаяние и надежда, замешательство и утопия, то, что было, и то, что должно быть. С этим всем мы знакомы.

Вы хотите сломать старый образец и заменить его на «новый», когда новый является видоизмененным старым. Вы называете его новым ради ваших собственных целей и маневров, но он все еще старый. Так называемое новое имеет свои корни в старом: жадность, зависть, насилие, ненависть, власть, исключительность. Укоренившись в них, вы хотите построить новый мир. Это невозможно. Вы можете обманывать себя и других, но пока старый образец не сломан полностью, не может возникнуть радикальное преобразование. Вы можете манипулировать этим, но не в вас надежда мира. Ломка образца, и старого, и так называемого нового, имеет наивысшую важность, если порядок состоит в том, чтобы выйти из этого хаоса. Именно поэтому существенно понять пути ума. Ум функционирует только в пределах сферы известного, опыта, сознательного или подсознательного, коллективного или поверхностного. Может ли быть действие без образца? До сих пор нам было известно действие только по образцу, и такое действие — это всегда приближение к тому, что было или что должно быть. Пока действие было приспособлением к надежде и страху, прошлому или будущему.

«Если действие — не движение прошлого к будущему, или между прошлым и будущим, то какое другое действие тогда возможно? Вы же не призываете нас к бездействию, не так ли?»

Этот мир был бы лучше, если бы каждый из нас осознавал истинное бездействие, которое не есть противоположность действия. Но это другой вопрос. Действительно ли возможно для ума быть без образца, быть свободным от этого колебания желания вперед и назад? Определенно, это возможно. Такое действие — это жизнь в «сейчас». Жить означает быть без надежды, без заботы о «завтра», это не безнадежность или безразличие. Но мы не живем, мы вечно преследуем смерть, прошлое или будущее. Проживание — это величайшая революция. Проживание не имеет никакого образца, а смерть имеет: прошлое или будущее, то, что было, или утопия. Вы живете ради утопии, и так что вы призываете к смерти, а не к жизни.

«Все это очень замечательно, но это ведет нас в никуда. Где ваша революция? Где действие? Где новый способ жизни?»

Не в смерти, а в жизни. Вы преследуете идеал, надежду, и это преследование вы называете действием, революцией. Ваш идеал, ваша надежда — это проекция ума, далекая от того, что есть. Ум, являясь результатом прошлого, выносит из себя образец для нового, и это вы называете революцией. Ваша новая жизнь — такая же, как старая, но в другой одежде. Прошлое и будущее не содержат в себе жизнь, у них есть воспоминание о жизни и надежды относительно жизни, но они — это не жизнь. Действие ума не есть жизнь. Ум может действовать только в пределах рамок смерти, а революция, основанная на смерти, — это только еще большая тьма, большее разрушение и страдание.

«Вы меня полностью опустошили, почти раздели догола. Возможно, это духовно хорошо для меня: возникает легкость сердца и ума, но это не очень полезно в отношении коллективного революционного действия».

Соответствие и свобода

Шторм начался рано утром с грома и молнии, а теперь постоянно шел очень сильный дождь. Он не прекращался весь день, и красная земля впитывала его. Домашние животные укрывались под большим деревом, где также стоял маленький белый храм. Основание дерева было огромным, а окружающее поле было ярко-зеленым. С другой стороны поля пролегла железнодорожная линия, и поезда обыкновенно с трудом взбирались на небольшой склон, издавая наверху торжествующий гудок. Когда кто-то шел по железнодорожной линии, он, бывало, наталкивался на большую кобру с красивой окраской, разрезанную пополам недавним поездом. Птицы вскоре добрались до кусков мертвого тела, и через короткое время не осталось и признака змеи. Жить один на один с собой требует огромного интеллекта, жить одному и все же быть гибким трудно. Жить в уединении, без стен замкнутого в себе удовлетворения, требует чрезвычайной настороженности, поскольку жизнь в уединении потворствует вялости, привычкам, которые устраивают и которые трудно сломать. Жизнь в одиночестве потворствует изолированию себя, и только лишь мудрый может жить один без вреда для себя и других. Мудрость — в уединении, но путь одиночества не ведет к мудрости. Изоляция — это смерть, а мудрость не найти в уходе от мира. Нет никакого пути к мудрости, поскольку всякий путь разделяет, исключает. По самой своей природе путь может только привести к изоляции, хотя эту изоляцию называют единством, целым, общностью и так далее. Путь — это процесс исключения, средство исключает, а цель такая же, как и средство. Средства неотделимы от цели, того, что должно быть. Мудрость приходит с пониманием взаимоотношений с полем, с прохожим, с мимолетной мыслью. Уходить от мира, изолировать себя, чтобы найти, значит положить конец к открытию. Взаимоотношения приводят к уединению, что не есть изоляция. Должно быть уединение, но исходящее не от замкнутости ума, а от свободы. Полное — это уединенное, а неполнота ищет путь к изоляции.

Она была писательницей, и ее книги имели весьма широкое распространение. Она сказала, что ей удалось приехать в Индию только после многих лет. Когда сначала она выехала, то понятия не имела, где остановится. Но теперь, в конце концов, ее место назначения стало ясным. Ее муж и вся семья интересовались религиозными вопросами, не поверхностно, а весьма серьезно. Однако она решилась оставить их всех и приехала в надежде найти немного успокоения. Она не знала ни единой души в этой стране, когда приехала, и первый год ей было очень трудно. Сначала она отправилась в какой-то ашрам или общину, о котором она читала. Гуру там был кроткий старик, у которого имелся некоторый религиозный опыт и за счет которого он теперь и жил, постоянно повторяя несколько высказываний на санскрите, которые были понятны его ученикам. Ее пригласили в эту общину, и ей легко удалось приспособиться к ее правилам. Она оставалась там в течение нескольких месяцев, но не нашла покоя,

так что однажды объявила о своем отъезде. Ученики были в ужасе, что она могла даже подумать о том, чтобы оставить такого мастера мудрости, но она уехала. Затем она отправилась в ашраман посреди гор и оставалась там в течение некоторого времени. Сначала была счастлива, так как там были красивые деревья, ручьи и дикая природа. Дисциплина там была довольно суровая, против которой она не возражала, но опять же живые были словно мертвые. Ученики поклонялись мертвому знанию, мертвой традиции, мертвому учителю. Когда она уехала, они также были потрясены и угрожали ей духовной тьмой. Она направилась в другую очень известную общину, где повторяли различные религиозные утверждения и регулярно занимались предписанными медитациями. Но постепенно обнаружила, что была завлечена в ловушку и разрушалась. Ни учитель, ни ученики не хотели свободы, хотя о ней говорили. Они были все заинтересованы поддержанием центра, удержанием учеников во имя гуру. Снова она вырвалась и отправилась в другое место. И опять та же самая история с немного иным ходом событий.

«Я вас уверяю, я побывала в большинстве серьезных ашрамов, и они все хотят удержать человека, размолоть его, чтобы он соответствовал образу мышления, который они называют истиной. Почему все они хотят, чтобы человек соответствовал определенной дисциплине, образу жизни, установленным учителем? Почему происходит так, что они никогда не дают свободу, а лишь обещают ее?»

Соответствие удовлетворяет, оно ручается за безопасность ученика и придает мощь ученику, также как и учителю. Через соответствие возникает укрепление власти, светской или религиозной, а соответствие приводит к унынию, которое они называют покоем. Если кто-то хочет избежать страданий через некую форму сопротивления, почему бы не пойти тем путем, хотя он влечет за собой определенное количество боли? Соответствие обезболивает ум по отношению к противоречию. Мы хотим, чтобы нас сделали тупыми, нечувствительными. Мы пытаемся укрыться от уродливого и таким образом мы также делаем себя невосприимчивыми к прекрасному. Соответствие авторитету мертвых или живых дает мощное удовлетворение. Учитель знает, а вы не знаете. Было бы глупо с вашей стороны пробовать выяснить что-нибудь непосредственно самим, когда успокаивающий вас учитель уже знает, так что вы становитесь его рабом, а рабство лучше, чем смятение. Учитель и ученик процветают благодаря взаимной эксплуатации. В действительности вы не идете в ашрам за свободой, не так ли? Вы идете туда, чтобы успокоиться, чтобы жить жизнью замкнутой дисциплины и веры, поклоняться и в свою очередь быть полоняемой, и все это называют поиском истины. Они не могут предложить свободу, поскольку это бы их самих уничтожило. Свободу нельзя найти в какой-либо изолированной общине, в какой-либо системе или вере, ни через соответствие и страх, называемые дисциплиной. Дисциплина не может предложить свободу, она может обещать, но надежда — это не свобода. Подражание как средство для свободы есть само опровержение свободы, поскольку средство — это цель, копирование приводит к дальнейшему копированию, а не к свободе. Но нам нравится обманывать себя, и именно поэтому принуждение или обещание заботы существует в различных и тонких формах. Надежда — это отвержение жизни.

«Теперь я избегаю все ашрамы, как саму чуму. Я шла к ним за покоем, а получала принуждение, авторитарные доктрины и тщетные обещания. С каким рвением мы принимаем обещания гуру! Насколько мы слепы! Наконец-то, после стольких лет, я полностью лишена всякого желания преследовать ими обещанную награду. Физически я истощена, как видите, так как по глупости я действительно практиковала их призывы. В одном из тех мест, где учитель возвышен и очень популярен, когда я сказала им, что я еду к вам, они вознесли свои руки к небу, и у некоторых выступили на глазах слезы. Это было последней каплей! Я приехала сюда, потому что хочу поговорить о чем-то, что волнует мое сердце. Я намекнула на это одному из учителей, и его ответом было то, что я должна контролировать свои мысли. Это так. Боль одиночества больше, чем я могу вытерпеть, не физическое одиночество, которое является долгожданным, но глубокая внутренняя боль от существования в одиночку. Что мне с этим делать? Как я должна расценивать эту пустоту?»

Когда вы спрашиваете о пути, вы становитесь последователем. Оттого, что в вас эта боль одиночества, вы хотите помощи, и само требование руководства открывает дверь к принуждению, подражанию и страху. «Как» — ни капли не важно, так что давайте поймем суть этой боли, чем будем пытаться преодолеть ее, избегать ее или идти за ее пределы. Пока нет полного понимания этой боли одиночества, не может быть никакого покоя, никакого отдыха, а лишь непрерывная борьба. И осознаем ли мы это или нет, большинство из нас явно или тайно пробует убежать от страха из-за нее. Эта боль возникает только относительно прошлого, а не относительно того, что есть. То, что есть, нужно обнаружить не на словах, теоретически, а непосредственно испытать. Как может быть открытие того, что в действительности есть, если вы приближаетесь к нему с ощущением боли или страхом? Чтобы понять его, не должны ли вы прийти к нему свободно, лишенным всяких прошлых знаний о нем? Не должны ли вы иметь подход к нему со свежим умом, не затуманенным воспоминаниями, привычными реакциями? Пожалуйста, не спрашивайте, как освободить ум, чтобы увидеть новое, а прислушайтесь к сути этого. Одна истина освобождает, а не ваше желание быть свободным. Само желание и усилие быть свободным — это помеха для освобождения.

Чтобы понять новое, не должен ли ум со всеми его умозаключениями, гарантиями безопасности прекратить свою деятельность? Не должен ли он быть спокойным, не искать пути бегства от этого одиночества, лекарства от него? Не нужно ли наблюдать эту боль одиночества с ее колебанием от отчаяния к надежде? Не само ли это колебание приводит к одиночеству и страху из-за него? Разве не сама умственная деятельность — процесс изоляции, сопротивление? Разве не каждая форма взаимоотношений от ума — не путь отделения, ухода от жизни? Разве не сам опыт — это процесс самоизоляции? Так что проблема не в боли одиночества, а в уме, который проецирует проблему. Понимание ума — вот начало свободы. Свобода — это не что-то в будущем, это самый первый шаг. Деятельность ума может быть понята только в процессе реакции на каждый вид стимулирования. Стимулирование и реакция — это взаимоотношения на всех уровнях. Накопление в любой форме, как знание, как опыт, как вера, мешает свободе, и только там, где есть свобода, может быть истина.