Коммуна, или Студенческий роман

Соломатина Татьяна Юрьевна

Полина быстро завертела кран, отрыжка которого грозила преформироваться не то в стон, не то в вой, не то и вовсе в приступ бронхиальной астмы.

– Правильно чайник поставила! – продолжила Нелька. – Это твой стол. А это, – указала она перстом в первую плиту, – твой газ. Две левых конфорки. Правые – Козецкого. Помоешь! Мою, чистую, не сметь трогать!

«Без тебя знаю, что мыть. Это твоя-то чистая? Ха-ха! Тоже мне, указометр нашёлся! Стоило от мамочки со всеми удобствами сбегать, чтобы мне тут всякие старухи Изергиль указывали, что делать!.. Так, Полина Романова! Душите в себе Коляна!»

– Разумеется, помою! – улыбнулась Полина. Улыбкой

ехидны. Хулиган Колян Романов не желал рассасываться из генома. А и пожелал бы – не смог.

– Туалет с пяти до шести утра не занимать! Это моё время!

– Хорошо, Неля Васильевна. Шесть утра меня вполне устраивает. Ну, слишком приспичит, встану в четыре. С четырёх утра до пяти свободно?

«А-а-а!!! Полина, прекрати! Ну чего вдруг такой упоительный пыл? Эта старуха тебе никто! Ровнее! Вежливее!! Рав-но-душ-ней!!!» – кричало эго в альтер-эго.

– Неля Васильевна, – Полина сделала над собой усилие и заговорила вежливо, без малейшего намёка на ехидство. – А где здесь горячая вода?

– Может, тебе ещё и ананасов в шампанском?! – издевательски заскрипела старуха и поволоклась вон.

– Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! – в кухню из коридора вдруг влетел дворник Владимир, весь мокрый, включая трусы и майку сомнительных качества и свежести. Затрусил головой, как собака, прикрыл глаза и поднял вверх руку, мол, не сбивай с драйва! И продолжил голосить чётко, с выражением, распространяя вокруг себя вполне такой стойкий привычный перегар:

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Удивительно вкусно, искристо и остро!Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!В группе девушек нервных, в остром обществе дамскомЯ трагедию жизни претворю в грёзофарс…Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс! [19]

19

Игорь Северянин. «Увертюра».

– Доброе утро, Полина Романова! Как спалось на новом месте? Приснился жених невесте? – возопил он, закончив экстатическую декламацию.

– Доброе утро, Владимир Козецкий! – Полина кивнула. – Скажите, дядь Вова, а как вам с перепою удаётся выговорить весь этот эгофутуризм типа «ветропросвиста» или, там, скажем, «грёзофарса»?

– Годы и годы тренировок, деточка! – похвастался всё ещё хмельной дворник Владимир. – Чтобы не сойти с ума и ни о чём не думать, я твержу и твержу про себя километры стихотворений и поэм, заранее предусмотрительно выученных. Сейчас-то я всё пропил! Вообще ничего не осталось! Да ты имела удовольствие лицезреть мои пенаты! – он махнул рукой в сторону распахнутой в дыру с потёками и матрасом двери. – Так что благодаря мне и наша многоуважаемая ответственная квартиросъёмщица тоже, некоторым образом, приобщается к прекрасному. Хотя бы на слух! Читать ничего, кроме передовиц советских

газет, она не способна, хотя именно она!.. – Он развернулся лицом в коридор, сложил руки рупором и проорал в пространство: – Да-да, именно она скупила у меня за бесценок бесценную библиотеку моих родителей, собранную их родителями, с подаренным, например, лично моему деду самим лично Игорем Северяниным сборником «Громокипящий кубок», тысяча девятьсот тринадцатого года издания, с автографом, разумеется, автора! Сколько отвалили, баб Неля? Трёшник, поди, как за раритет? Я ж, понимаете, когда выпить хочу, невменяем. Могу почку за рубль продать! Если она кому-то нужна ещё, моя насквозь пропитая почка, – последнее он произнёс уже более спокойно, развернувшись к Полине. – Но стихотворения «Ананасы в шампанском» из одноимённого сборника нет в «Громокипящем кубке». Потому что опубликовано было позже – в тысяча девятьсот пятнадцатом. И прохладно принято публикой! – совершенно уже вразумительно, как будто обсуждая тему за столиком в литературном кафе, завершил дворник Владимир, так и стоя весь мокрый, в трусах и майке.

«Я попала в сумасшедший дом. С пяти до шести утра бабка восседает на постаменте. Как прямая кишка не вывалится? Мокрые, босые, голые ханыги с утра пораньше цитируют Северянина с последующим семинарским разбором этапов творческого пути…»

– Ты чего мокрый, пьянь?! – мимо них, через всю кухню, слегка расплёскивая содержимое полного до краёв мочи и говна горшка без крышки, пронеслась вчерашняя Антонина Марченко. За ней трусил верный щенок-переросток, дружелюбно помахивая хвостом.

– У вас, Антонина, есть своя собственная ванная комната, вот туда и сливайте нечистоты вашего младенца! – весело завопил дворник Владимир.

– Пошёл вон! – добродушно крякнула Антонина под звук выплёскивания субстанций. Слить она и не подумала. Тут же вынеслась обратно и, игнорируя Полину, уставилась на дворника.

– До белки допился? Чего мокрый, спрашиваю?

– Тонь, вот её дед – гениальный старикан! В восемьдесят лет жену сменил! В прорубь нырял и холодной водой зимой обливался. Вот и я решил начать. Из дворового шланга. С осени, так сказать. Чтобы привыкать.

– Не в прорубь, а в сплав. И не нырял, а свалился. Что-то я забыла сделать… А! Вот. Доброе утро, Антонина! – сказала Полина.

Но Антонина ничего ей не ответила. Даже взглядом не удостоила.

– Доброе утро, Таис! – сказала тогда Полина догу.

Дог приветливо увеличил частоту и амплитуду хвостомахания.

Антонина Марченко достала из кармана халата пятёрку и сунула дворнику Владимиру за резинку трусов.

– Не пропей сразу. Пожрать себе чего-нибудь купи! – И унеслась со своими горшком и собакой.

– Царица! – проорал ей вслед поэтически грамотный дворник. – Ну-с, мадемуазель Романова, я, пожалуй, пойду, разотрусь махро… Чем-нибудь разотрусь – и за метлу! Обеспечивать чистоту вверенных мне участков улиц нашего города! А вам, девушка, – приятного дня! – И он скрылся в своей комнате.

Кое-как отмыв многострадальный чайник и набрав в него воды, кое-как почистив зубы и умыв лицо, Полина вернулась в свою комнату к Тигру.

– Что-то я забыла? – спросила она у него.

– Хм! – ответил ей Тигр.

– Ну да!

Она схватила фотографический лоток и направилась в туалет.

Что это был за туалет!!! Иные московские кухни куда меньше. Перед подиумом, на котором высился монументальный в своей засранности унитаз, расстилалась пара квадратных метров давным-давно немытого пола. На стенах, уходящих в недосягаемую высь, висели стульчаки числом шесть. Некоторые, что правда, производили впечатление вросших в стену, потому что были покрыты всё той же пылью, паутиной, дохлыми мухами и ещё чем-то неопределённым. Видимо, квинтэссенцией иссохшего остатка круговорота материального бытия. От унитаза вверх уходила чугунная труба, покрытая на сей раз не только пылью, но ещё и мхом с колониями дрожащих кусочков слизи. Венчал трубу чугунный же бачок, слева от которого свисала ржавая цепь, завершавшаяся внизу желтоватым костяным отполированным набалдашником.