Коммуналка: Добрые соседи
Шрифт:
Астра Бальзаминовна.
Двадцать пять лет.
Мать-одиночка.
Медицинская сестра общего профиля.
Дива.
— Она хорошая девочка, — сказала Калерия Ивановна, глядя уже сердито, будто подозревая, что Свят решит эту самую хорошую девочку обидеть. — Просто жизнь у нее… не заладилась.
Глава 2
Глава 2
Ниночка всегда и точно знала, что она достойна лучшего. Чего именно? Кто бы спросил, Ниночка бы не ответила. Но это ведь не важно, это детали и вовсе пустое… главное, что она, Ниночка, достойна.
Она
Новая помада была страсть до чего хороша.
Так и называлась — «Страсть».
Алая. Темная. Того насыщенного оттенка, который весьма шел Ниночке, заставляя ее чувствовать себя роковою женщиной.
— Ах, милая, — сказала она, передразнив Василия Васильевича, который на Ниночку заглядывался давно, но как-то робко, будто стесняясь не то возраста своего, не то супруги, наличие которой Ниночку несказанно огорчало.
Но…
Сам Василий Васильевич был ей симпатичен своею обходительностью и щедростью. То есть, обходительность Ниночка уже оценила, а вот со щедростью ей еще предстояло разобраться.
Справится.
Конечно, роман этот не продлится долго, но…
— Все дурью маешься, — тетушка уселась на кресло и велела. — Чаю сделай. Эклеры свежие?
— Свежие, — не моргнувши глазом соврала Ниночка.
Настроение испортилось.
— Тогда два давай…
Ниночка выбрала самые залежавшиеся, даром, что ли, сегодня с утра маялась, пудрой их посыпая. Глядишь, и отравится… то есть не то чтобы она тетушке смерти желала, но вот… разве это справедливо, чтобы такой вот нехорошей некрасивой женщине — и мужем целый председатель достался? Пусть всего-навсего и областного отделения.
Тетушка ела эклеры молча, сосредоточенно, и, кажется, не поняла, что на витрине они провели дня три уж как, вон, даже пальцы облизала.
Чайком запила.
Зажмурилась.
А ведь если бы ее не стало, то Захар Натанович был бы свободен, и уж тогда-то он сделал бы тот первый решительный шаг, который обеспечил бы Ниночке неплохое будущее.
— Я тебе что говорила? — поев, тетушка добрела, однако доброты этой хватало лишь на то, чтобы сделаться еще более занудной, нежели обычно. — Чтоб ты с Кисовским не связывалась.
— Я и не связывалась, — Ниночка дернула плечиком.
…как он смотрел, когда Ниночка жила в тетушкиной четырехкомнатной квартире, куда была принята на правах родственницы и условиях, что станет эту самую квартиру убирать… как смотрел… нет, не сразу… в первые-то пару лет Ниночка — она ведь не дура, право слово, — вела себя, как и подобает вести тихой провинциальной родственнице, благодарной за шанс в жизни. И тетушка прониклась.
Учить принялась.
А потом сообразила, что наделала, да только поздно. И небось, с превеликою радостью отправила бы Ниночку обратно в деревню, да только побоялась. Ниночка ведь многое видела, а слышала
— Ты не связывалась, — тетушкин голос отличался той визгливостью, которая нормальных людей заставляла морщиться. — А его жена жалобу подать собирается.
— На меня? — Ниночка хлопнула ресницами.
Густыми.
Накрашенными.
Красивыми, в общем, как и все-то в ней. Вот только тетушка не поверила.
— Актрисулька из тебя никакая. На тебя, на кого ж ещё. И Кисовский, будь уверен, от всего отопрется. Ему оно надо, чтоб из партии за аморалку поперли?
Кисовкий…
Это такой, с усиками? Который полюбил сиживать подолгу, буравя Ниночку страстным взглядом? И будь она поглупее — точно поверила бы в этакую страстность, да только толку-то от нее… ни разу ни шампанским не угостил, ни пирожным.
А вздохи и стихи — не считается.
Стихи пусть жене вон читает. Ниночка же обладала практичным складом ума и людей предпочитала таких же. Вот Василий Васильевич уже дважды конфеты подносил, и не какие-нибудь, а трюфеля шоколадные в золотой обертке. Таких, небось, и у Эвелинки нет, хотя уж она-то поклонниками хвастаться любит.
Дура.
— Заявит, что ты его домогалась… — продолжала вещать тетушка, явно с надеждой, что именно так все и сложится.
— Я? — теперь Ниночка удивилась вполне искренне. — Зачем он мне нужен был?
Ладно, Василий Васильевич, который гастрономом заведует, его Ниночка, может, и домоглась бы, когда б не опасалась спугнуть. К своим годам она успела усвоить, что мужчины по сути своей — существа на диво робкие, хрупкие даже, а потому их беречь надобно.
Особенно некоторых.
— Не знаю, — уже почти спокойно ответила тетушка. — Врет, значит?
— Врет, — согласилась Ниночка, на сей раз сказавши правду с чистым сердцем. — Он же ж… скупой и вообще…
— Зато красивый.
Тетушка глянула с прищуром.
— Красотою сыт не будешь, — Ниночка оперлась на стойку и тяжко вздохнула. Обычно, когда она вздыхала, клиенты приходили в волнение: некоторые розовели, некоторые стыдливо будто бы взгляд отводили в сторону, а иные, наоборот, беззастенчиво пялились на несомненные Ниночкины достоинства.
— Я рада, дорогая, что ты понимаешь это, — тетушка, наконец, соизволила улыбнуться, показавши острые мелкие зубки. — И потому я помогу тебе уладить сию… неприятность. В конце концов, никому не позволено бросать тень на репутацию моей семьи.
Сказано это было с немалым пафосом, однако сама-то тетушка сказанному верила.
И Ниночка поспешно кивнула.
— Да и помогать мы друг другу должны…
Помогала тетушка редко и отнюдь не Ниночке, но людям, готовым за помощь немолодой, но весьма даже опытной ведьмы, — даром, что ли, главою местечкового ковена значится — заплатить.
— А потому…
Пронзительный тетушкин взгляд кого другого смутил бы.
Не Ниночку.
Взгляд она выдержала и вновь же ресницами взмахнула, жалея лишь, что не видит себя со стороны.