Коммуналка

Крюкова Елена Николаевна

«Лечебницы глухие стены…»

Лечебницы глухие стены. Стерильный пол. На окнах — грязь. Сюда приходят неизменно. Рыдая. Молча. И смеясь. Кому-то ночью стало плохо. А у кого недуг — в крови. У тяжелобольной эпохи — Острейший дефицит любви. И так с ума безумно сходят, О яростных грехах кричат — Надсадно, честно, при народе, В чистейшей белизне палат! И уж сестра идет с уколом, Шепча: — Ну вот и боли нет… И видит человека голым — Каким родился он на свет.

«Тьма стиснута беленою палатой…»

Тьма стиснута беленою палатой. На тумбочках — печенья

тихо спят. Больные спят, разметаны, распяты. Бессонные — в тугую тьму глядят. Скажи мне, кто больной, а кто здоровый?.. Нас замесили. Тесто подойдет Как раз к утру. Вначале было Слово… — В конце… …уже никто не разберет… Им — хлеб и воду! Папиросы пламя! Им — номер на отгибе простыни! И так об кружку застучат зубами, Что спутаю — где мы, а где они! И так пойму, из кружки той глотая, Что нет границы, что ОНИ и МЫ — Одна любовь, едина плоть святая — Средь саванной, январской яркой тьмы.

«Темнота. Иду по палатам…»

Темнота. Иду по палатам. Господи! Как трудно быть проклятым! Иней солью стекла повызвездил… Ветер битой форточкой выстрелил… В кромешной темнотище — хрипло, многолюдно. Дай вынесу за тобой. Мне не трудно. Дай простынку поправлю. Чай, мы не чужие. Ты, с капельницей, — спокойно лежи. А то пойдет мимо крови лекарство В иное царство, в чужое государство… Возьми сухарик. Дай в кружке размочу. Самому разгрызть не по плечу. Читаешь?.. Не ослепни… На страницу — белую парчу — Дай карманным фонариком посвечу… Закури чинарик, ханурик… Я тебя люблю. Я с тобой больничный харч делю — А ты стакан молока мне в лицо — плесь! …Хлеб наш насущный Даждь нам днесь.

«Родные мои… Не плачьте…»

— Родные мои… Не плачьте… Я заплачу вместе с вами… Говорите мне — кожей, руками, бровями, а коль не можете, — то словами. Говорите мне запахами, стонами… Я все пойму. Эта речь — только сердцу. Никогда — уму. Говорите мне все! Ваши тайны выбалтывайте — Как сжигали живые картины, выбаливайте, Как дитя, замотавши в тряпье неопрятное, Под крыльцо, изукрашенное инеем, прятали, Как, распяв невесомую нежность в сарае, Насладившись, в покаянных слезах умирали, Как по вене шагали афганскою бритвой… Говорите мне все… Руганью и молитвой… Я все знаки пойму. Я все страхи запомню. Я посмертное ваше желанье исполню. Для того в этот мир и пришла, чтоб заполнить Ваших рук — пустоту. Вашу волю — исполнить. Я такая, как вы! Не лечите, врачи. …Вечный бред мой — Мария, а пред ней — две свечи… И как будто Мария — Елена, я, А две свечи — сын и мать: вся оставшаяся семья… Говорите мне, свечи!.. Трепещите, пока Хватит вам на безумную жизнь — фитилька. Сколько свечек таких — в сумасшедших домах — Где в подъездах парни бьются впотьмах, Где крадутся девчонки пещерами тьмы… Я такая, как вы?! Я — такая, как МЫ.

«…Мы… А что такое — мы?..»

…Мы… А что такое — мы?.. Обнимемся в приделе тюрьмы. Полузгаем семячки на рынке ледяном. Забудемся в плацкарте посконным сном. Мы… …это слово рот прожжет. Это — рельсовый стык. Это — тайный сход. Это — генный и хромосомный код, Над разгадкой которого сохнет народ: Почему мы топим друг друга — мы — В полынье тьмы посреди зимы, Почему мы любим друг друга — мы! — Не прося ни секунды у Бога взаймы… Трубный глас! …Заводская сирена: репетируют Конец Света для нас. А нас не запугаешь. А нас не умертвишь. В палате — Великая Сушь. Великая Тишь. Коснусь тебя шершавой грешной рукой, Баба в пятнах помады, с глазами, текущими пьяной рекой…

«Не тронь меня. Не тронь меня…»

— Не тронь меня. Не тронь меня. Зачем мне голову обрили? Я б волосами пол мела… Меня в застолья приводили. Я там снимала подлецов. Заманивала на квартиры. Я хохотала: “Водка вся!.. Пошлем, дружок, еще… к таксисту?..” И пела — вольно, голосисто. Сияла в зеркале коса. Духи

мерцали. Пахло пиром. Потом звонили — резко — в дверь. При мне пытали. Я кричала! Огромный человекозверь Рычал: “Заткни ее сначала”. А голова моя обрита. А мое тело в синяках. А оно желтое, как страх, И лишь рубашкою прикрыто. А там все голое… А там… Ох, не гляди… Оно живое… А то я, как они… завою… И вою — всю себя отдам… Рычанье… лепет… рокот… …Клекот Всех птиц — над голой головой. Ропот. Гогот. Хохот. Вой. И с тряпкой — санитаркин топот: — Ежели воет — значит, живой.

«Трубы завода войной гудят…»

Трубы завода войной гудят. Лиловой сваркой два глаза глядят. …Я работал на заводе много лет. Оттого я такой скелет! Масла нету — забастовка тут как тут. Наши себя в обиду не дадут. Дождь. На улице грязь. Под станками грязь. Ишь, какой толстый — нами выращенный князь! Ишь, какой жирный — нами выращенный царь… А ну, вали от станка, а ну, отсюда жарь. Поглядеть захотелось на раба своего?! А рабы сами справляют твое, твое торжество! А мы сами тебе рукоплещем! Да ты сам — из нас!.. Ты ж за соседним станком горбился… Вот тебе и раз!.. Ну, выпялился, ну, вырядился, царь!.. Давай, отсюда вали… Ох… О-ох… Чем это вы мне… так больно… руку прожгли…

«…Маленькая, ты не плачь…»

Парня, качаясь, девка слушала. Затрясясь, в подушку себя обрушила.

…Маленькая, ты не плачь. Глажу тебя по щеке. Я не врач. Я не палач. Не вблизи. Не вдалеке. Матушка, да я в тебе. Деточка, да ты во мне. Пот соленый на губе, На глазном Вселенском дне. Небо — твой Молитвослов. Воробьи повдоль стрехи. Не отмолишь ты грехов. Губы дурочки тихи. Болевая немота. Влей, сестра, аминазин. И к подножию Креста Так неспешно заскользим. По сугробам звездчатым… Ледяным котельным… Скатертям бахромчатым Белизны смертельной… — …Не надо. Не надо. Не хочу. Нет. Я не рожала его на свет! Ну и что, в мусорном баке нашли… Вот он голос подает… из-под земли… Помню: раскалывал надвое боли чугунный лом. Я пуповину обрезала кухонным бедным ножом. Материн тулуп наспех на плечи мне упал. Ветер во дворе достоевском орущий лоскут трепал. Дождь — оболгали. Снег — засудили… Хоть с ветром — не делайте ничего! Я никогда! Не рожала его! (Шепотом). Нянечка… хлороформу дай… И я пойду… туда, за ним… прямо в Рай… …Вдохни. Наркоз я распылю. Но сладкий сон — увы, на время. Как чисто я тебя люблю — Тебя, в грязь скинувшую бремя. Раскрой во сне галчиный рот. Твоей Пьеты страшнее нету. Но как продолжится твой род, И кто пойдет гулять по свету? Ты спишь. Уста твои теплы. Наркоз силен. Но явь сильнее. Ребенок твой летит из мглы За яркой свечкою… за нею…

«Какая жизнь у нас пошла…»

Какая жизнь у нас пошла По новой отворяют храмы Портрет казненного из рамы — Над бурей моего стола Как перелетно полетели Раздумья о снегах пути Где нам отцы в вагонах пели Пред тем как навсегда сойти Какая жизнь Какие бабы Идут по улицам в мехах Одну из них сейчас хотя бы Раздеть да это ж просто страх Все закордонные наряды Помады снятся наяву А рядом — жесткий высверк взгляда Воробышка из ПТУ А матерь голову ломает Во что детей зимой одеть И в магазине высыпает В ладонь коричневую медь И глазом цепким все считает Мы рождены чтоб есть и пить Все ж ей копейки не хватает Чтоб золотую снедь купить А рядом — пляшут у киоска Газеты рвут из грубых рук Ах переделка переноска И перекос и перестук Переработка перегрузка Лети дави дыми спеши Идет усушка и утруска Больной безбожием души Качалась просмоленной лодкой Но где-то ребра дали течь И нету водки и селедки Чтобы веселье уберечь Что вырублено топором Пером веселым не напишешь Страна ты сумасшедший дом Но крики ты свои не слышишь