Коммунизм
Шрифт:
С 1956 года Москва развернула в третьем мире активную деятельность с целью сколотить против Запада, и особенно против Соединенных Штатов, союз, охватывающий половину мирового населения. Использовались разные средства создания опорных пунктов. В Индии она финансировала строившийся под руководством ее инженеров гигантский сталелитейный завод, в других местах она строила электростанции и пекарни. В Египте Москва содействовала строительству Асуанской плотины, впервые давшей возможность контролировать ежегодные разливы Нила. Такие действия должны были контрастировать со «своекорыстным» поведением капиталистического Запада. Москва вооружала арабов против Израиля и Эфиопию против Сомали. Во всех этих случаях московские «советники» прибывали следом за помощью, что позволяло Москве устанавливать свое физическое присутствие по всему миру.
В конечном счете, эта амбициозная и дорогостоящая политика принесла очень скромные плоды. Советский Союз просто не располагал экономическими ресурсами, чтобы играть роль, которая отвечала бы задачам его новой политики в третьем мире. В одну страну за другой, от Ближнего Востока до Африки, Москва бросалась с расчетом обратить в свою пользу тамошний вакуум власти, предоставляла финансовую и военную помощь, и все только для того, чтобы столкнуться с непредвиденным развитием событий, устранявшим ее союзника, либо обнаружить, что он передумал и сменил позицию. Как было кем-то замечено, купить лидеров третьего мира нельзя, их можно только взять взаймы.
Деятельность Москвы в третьем мире имела то главное следствие, что она встревожила Запад и обострила холодную войну. Она также сильно обременила ее казну. Марксисты-ленинцы, считая свое учение наукой, старались анализировать свой опыт и учиться на ошибках, допущенных, по их мнению, не столько в понимании конечных целей движения, которые не могли подвергаться сомнению, сколько в стратегии и тактике борьбы за них. Ленин усвоил из Маркса, что для предотвращения контрреволюции ему следовало беспощадно расправиться со всей институциональной структурой капитализма. Оценивая ревизионизм преемников Сталина, Мао пришел к выводу, что разрушения институтов недостаточно, нужно еще изменить человека. Марксизм, разумеется, всегда считал изменение человека своей высшей и конечной целью. Но Мао решил, что достичь ее надлежит без промедления, и всю систему своего правления он подчинил претворению этой цели в жизнь.
Китайские коммунисты установили тоталитарный режим, скроенный в близком соответствии с советским образцом. Первоначально Мао также в точности копировал сталинскую экономическую политику, проводил коллективизацию сельского хозяйства и осуществлял пятилетние планы индустриализации. Но были и различия. Одно из них состояло в том, что в отличие от советской диктатуры, наследницы царизма, которую мало беспокоило, что там люди думают, лишь бы они вслух выказывали единодушие и прикидывались верующими, китайские коммунисты преисполнились решимости добиться подлинного интеллектуального и духовного единства народа{5}.Своими корнями такая установка уходила в конфуцианство с его упором на достижение совершенства и требованием, чтобы основой управления служила нравственность, а не голое принуждение. Но непосредственно эта установка вытекала из опасений Мао, что без переделки умов его подданных, которая позволила бы им полностью усвоить учение Маркса, Ленина и самого Мао, Китай может постигнуть судьба Советской России, то есть он может погрузиться в ревизионизм и сбиться с верного пути.
Теоретические установки Мао проложили путь немыслимым экспериментам, которые все окончились провалом, стоили огромных человеческих жертв и подорвали благополучие народа. Китайские граждане, особенно люди умственного труда, заподозренные в отсталых или подрывных мыслях, подлежали систематическому «перевоспитанию», часто в концентрационных лагерях, где они подвергались тому, что вполне удачно называлось «промыванием мозгов». Это было издевательство над думающими людьми с расчетом сломить их дух.
Те же теоретические посылки послужили семенами, из которых выросла начатая в 1958 году политика Большого скачка. Вдохновляясь желанием показать миру, что Китай превзошел русских в отыскании лучшего и более быстрого пути преодоления экономической отсталости, Мао объявил, что Китай намерен за пять лет обогнать Великобританию по добыче угля и производству стали. Сделать это должны были более полумиллиарда человек, согнанных в двадцать четыре тысячи «народных коммун», где промышленное производство в примитивных домашних условиях сочеталось с сельскохозяйственными работами. Являя собой типичный пример готовности Мао пренебрегать экономической
Кроме других своих отличительных черт, 600-миллионный китайский народ характеризуется еще «бедностью и незапятнанностью». Может показаться, что это плохо, но на самом деле это хорошо. Из бедности вырастает желание перемен, желание действовать и желание творить революцию. Что касается чистого листа бумаги, на котором нет ни единого пятнышка, то на нем могут быть написаны самые четкие и самые красивые иероглифы, нарисованы самые яркие и прекрасные картины[10].
И это говорилось о народе, имевшем за спиной тысячи лет государственности.
Людям, проникшимся решимостью чего-то добиться, не может быть никаких преград: один из лозунгов Большого скачка гласил, что «мы заставим солнце и луну поменяться местами; мы сотворим для человека новые небеса и новую землю». Таким образом, марксизм, который его основоположники создавали как строго материалистическое учение, стараниями самопровозглашенного марксистского диктатора в Китае превращался в доктрину утопического идеализма, подчинявшую действительность воле человека.
Большой скачок породил такой хозяйственный хаос, что от этой политики пришлось отказаться. Просто потрясает, сколькими человеческими жизнями за него заплатили. Получив после смерти Мао доступ к китайским данным о народонаселении, американские демографы установили, что, по меньшей мере, 30 миллионов человек погибли от голода, о разгуле которого внешний мир даже не слышал [11] . Но неудача Мао не смутила, и его мегаломания приняла патологические размеры. Ощущая свое растущее одиночество в рядах собственной партии, он в 1966 году развернул новую, ни на что не похожую и разрушительную кампанию, направленную теперь против людей умственного труда и партийных чиновников, способных, как он опасался, завести Китай на тот же предательский путь, по которому пошел Советский Союз. Для участия в этом крестовом походе из городской молодежи были созданы красногвардейские отряды, которые должны были осуществить то, что было названо Великой пролетарской культурной революцией, но вернее было бы назвать зловредной культурной контрреволюцией. Это было беспримерное явление, когда правитель, движимый отчасти желанием возродить в народе революционное рвение, а отчасти манией величия, полностью остановил культурную жизнь в стране. В течение нескольких лет Китай, одна из старейших цивилизаций мира, подвергался разрушениям со стороны варварских орд, которых учили, что все выходящее за пределы их понимания подлежит уничтожению. В разгар кампании закрывались все школы, изымались все книги, кроме учебников и трудов самого Мао. Был введен запрет на исполнение западной музыки. Хунвейбины хватали людей умственного труда, подвергали их публичным унижениям, многих пытали и убивали. Через такие же мучения прошли и тысячи партийных работников. Этому безумному наступлению на интеллект конец был положен только со смертью Мао в 1976 году. Последствием было то, что целое поколение не только осталось без образования, но и было изуродовано морально и психически.
11
11. Jasper Becker, Hungry Ghosts: China's Secret Famine (London, 1996), p. 11.
Хотя в Китае каждый, кто осмеливался выступать с критикой Большого скачка или культурной революции, рисковал немедленно угодить в тюрьму, на Западе находились интеллектуалы, благосклонно воспринимавшие варварство Мао и стремившиеся извлекать мудрость из его бесцветных писаний.
Дэн Сяопин, преемник Мао, положил конец этим диким экспериментам. В 1979 году он начал проводить политику реформ в духе свободного рынка, которые возродили дух предпринимательства. С тех пор Китай, оставаясь коммунистическим по идеологии и форме правления, встал на путь приватизации экономики, что, по существу, означает отказ от главного среди основополагающих принципов коммунизма — уничтожения частной собственности.