Комната №11
Шрифт:
– Круто.
Вера поморщилась.
– Вы там болтать долго будете? – опять послышался Танин голос.
– Уже не долго, – ответил я и убрал табуретку от двери.
Воздух квартиры казался свежим после кухни.
Словно дождавшись момента, на Вере замурлыкал мобильник.
– Ну вот, – сказала она. – Не тем автобусом приехала, раньше. Пора бежать. Хорошо, успели потрахаться.
– Дай я тебя хоть поцелую, – попросил я.
– Зачем?
– Не знаю. Просто захотелось.
– Сейчас не будем целоваться. Помаду смажешь,
– Хорошо, – согласился я. – Может, тебя подвезти? Я на машине.
– Да нет, спасибо, поеду на маршрутке, меня укачивает.
– Ну ладно тогда, – я кивнул. – До послепослезавтра.
– До послепослезавтра, – ответила Вера и пошла в переднюю.
В комнате ничего не изменилось – все так же пахло пивом и салатом, все так же обжимались парочки, готовясь к походу на кухню.
Сменившие нас управились быстро. Незнакомый парень скользнул в ванную, Таня прошла мимо меня на балкон, опять закурила.
Я выглянул туда.
– Пичугин, что тебе надо, – не оборачиваясь, она выпустила струю дыма. – Скройся, не мешай релаксу.
Я пошел прочь.
Больше здесь делать было нечего.
2
Во времена прежних поколений студенты только учились и веселились.
Кое-кто – например, Андрей – веселился и сейчас, у него имелись условия. Я веселился мало, на веселье не хватало сил.
У Андрея были нормальные родители, у меня – такие, что не хотелось говорить.
Я, конечно, и при них бы не голодал и ходил не в сланцах с вьетнамского рынка, но минимального уровня благ недоставало.
Последние два года – на третьем и четвертом курсах университета – я работал.
Точнее, служил приходящим компьютерщиком в небольшой сети ресторанов «Русская пицца».
Работа давала возможность не чувствовать себя отбросом, но высасывала силы, поскольку при всем прочем мне приходилось учиться.
Учился я по-настоящему – не только потому, что не имел денег на покупку оценок. Прежде всего я хотел овладеть специальностью, мечтал в будущем жить лучше, чем в настоящем.
Сегодняшний вечер выпал свободным от суеты, что само по себе являлось редкостью.
Спустившись во двор, я отпер свою грязно-баклажановую «семерку» и открыл все четыре двери.
Сейчас стоило радоваться, что Вера отказалась от предложения подвезти в общежитие номер семь.
Машина была инжекторной, но в салоне воняло бензином хуже, чем в карбюраторной «копейке». С наступлением тепла каждая поездка стала требовать предварительного проветривания. Нормальная девушка – будь хоть трижды деревенской – в ней бы просто умерла.
Убогий автомобиль принадлежал отцу, но он ездил мало: только в сад, а на работу добирался общественным транспортом.
Несмотря на редкие поездки, «семерка»
В прошлом году, в очередной раз восстановив систему зажигания, я отжал машину себе.
Отец практически не сопротивлялся. Поступив в университет, я отказался ездить с родителями в сад, старшая сестра отсекла их притязания еще раньше, когда окончила мединститут. Мать умерила огородный пыл, а ездить на грядки один отец мог и на электричке.
Мне машина была гораздо нужнее. Без нее мне не хватало бы времени на «Русскую пиццу».
Но старая «семерка» даже в моих руках рассыпалась на глазах.
Сейчас двигатель стал время от времени «троить», ни в одном сервисе не могли найти причину, выдвигали варианты: от засорившихся форсунок до сбоя в блоке управления – и говорили, что разберутся, лишь когда он заглохнет насовсем.
Но машина еще заводилась и ездила, срок не настал.
Ожидая, пока из салона выветрится вонь, я сел на скамейку.
В кармане ожил телефон.
Взглянув на дисплей, я нажал «горячий» значок.
Вызов сбросился, абоненту ушло автоматическое СМС с лаконичным текстом:
«Извини, я за рулем, не могу говорить, перезвоню позже».
Подпрограмма была моим ноу-хау, я пользовался ею в ситуациях, когда не хотел ни с кем общаться.
Сейчас был именно такой момент, хотя звонила Наташа, официально считавшаяся моей невестой.
То, что она имелась, входило в формат нынешнего образа жизни.
Я оставался живым человеком.
Жизнь давалась один раз и проходила быстрее, чем следовало.
А Наташа была осознанной необходимостью.
Мои родители не относились к самому замшелому поколению, однако являлись классическим образцом советского пошиба.
Родить нас с сестрой они родили, но о дальнейшем не позаботились.
Вероятно, ими владели иллюзии, оставшиеся с периода, когда при наличии разнополых детей давали трехкомнатную квартиру.
Все то осталось в прошлом веке – в нынешнем жилье не получали, а покупали, выгрызали у жизни со скрежетом зубов. Моим родителям такое оказалось не под силу, мы существовали в двухкомнатной квартире, доставшейся от какого-то из дедов.
Отец был городским человеком, но рвался на грядки. Его не волновало жилье, каждую свободную минуту его ждал сад, где он мог сутками ковыряться в земле. Причем без ощутимого результата.
Глядя на родителя, я думал, что не знаю человека, более никчемного, чем он. И порой не понимал, зачем он живет на свете, коптит небо без радости для себя и без пользы для близких.