Комната № 13
Шрифт:
Снова воцарилась тишина. Марч сидел, глядя в стол, а Фишер устремил взгляд на море. А потом Фишер ни с того ни с сего вскочил и в своей новой манере энергично и даже воинственно схватил трость и шляпу.
– А знаете что, дружище, – воскликнул он, – давайте-ка мы с вами заключим сделку! Прежде чем вы возьметесь отстаивать интересы Аттвуда, приезжайте к нам и поживите с нами недельку, узнаете, что мы на самом деле из себя представляем. Я имею в виду «Кучку преданных», ранее известных как «Старая банда», а также как «Дурная компания». На самом деле нас всего лишь пятеро, тех, кто держится вместе и организует национальную оборону. Живем мы вместе, гарнизоном, в старой полуразвалившейся гостинице в Кенте. Приезжайте, увидите, чем мы действительно занимаемся и что еще нужно
Вот как получилось, что за неделю до начала войны, когда события стали происходить с быстротой молнии, Гарольд Марч оказался в небольшой по-родственному сплоченной компании людей, которых собирался смешать с грязью. Для людей их уровня жили они достаточно просто, в старой, окруженной наводящим тоску садом, краснокирпичной гостинице, фасад которой почти полностью скрыт под плющом. Позади гостиницы сад уходил по очень крутому склону вверх, где вдоль хребта проходила дорога. Там была и тропинка, которая ломаной линией под острыми углами шла наверх, часто сворачивая из стороны в сторону посреди вечнозеленых растений, которые выглядели до того мрачно, что впору их было называть «вечно черными». По склону кое-где были расставлены статуи, которые в полном соответствии с канонами садово-парковой красоты восемнадцатого века были холодно безобразны. Целый ряд их выстроился еще и у подножия склона, напротив задней двери. Эта незначительная подробность обратила на себя внимание Марча только потому, что о ней было упомянуто во время его первого разговора с одним из министров.
Министры оказались намного старше, чем он ожидал. Премьер-министр уже не выглядел как мальчишка, хоть все еще был похож на младенца. Только младенец этот, с мягкими седыми волосами, был стар и благообразен. Все в нем казалось мягким, даже манера говорить и походка, и вдобавок выглядел он так, будто главной его функцией был сон. Те, кто подолгу оставались с ним наедине, видя, что глаза его все время умиротворенно закрыты, умолкали в растерянности и чуть ли не вздрагивали от неожиданности, если вдруг в наступившей тишине замечали, что глаза эти широко открыты и внимательно следят за собеседником. И была, по крайней мере, одна-единственная вещь в мире, которая могла в любое время заставить старика открыть глаза, которая его по-настоящему интересовала, это его увлечение – старинное холодное оружие, особенно восточное, и он мог часами говорить о дамасской стали и арабском стиле боя на мечах.
Лорд Джеймс Херриес, канцлер казначейства, был невысоким темноволосым крепким мужчиной с темно-желтым лицом. Держался он, как правило, угрюмо, что выглядело довольно странно, поскольку он имел привычку носить только изысканные костюмы, а в петлице его неизменно красовался пышный цветок. Если кто-то и считал его не более чем именитым прожигателем жизни, то такая точка зрения была недалека от истины. Однако самой большой загадкой оставалось то, как человек, живший себе в удовольствие, мог получать от этого так мало удовольствия.
Сэр Дэвид Арчер, министр иностранных дел, был единственным из них, кто пробился наверх своими силами, и среди них лишь он один был похож на аристократа. Он был высок, статен, красив и носил бородку с проседью. Можно добавить, что у него были седые курчавые волосы, спереди они даже расходились в два непослушных завитка, которые торчали надо лбом, и человеку, наделенному воображением, могло показаться, будто они подрагивают, как усики какого-то гигантского насекомого, или шевелятся в одном ритме с беспокойными густыми бровями над очень усталыми глазами. Министр никогда не скрывал, что нервничает, каковой бы ни была причина.
– Вам знакомо настроение, когда человек может закричать, увидев неровно лежащий половой коврик? – спросил он у Марча, когда они прогуливались в саду позади дома вдоль ряда грязных статуй. – У женщин оно бывает, когда они слишком много работают. Я в последнее время, конечно же, тоже работал весьма напряженно. Меня просто бесит, когда Херриес сдвигает набок свою шляпу… Дрянная привычка корчить из себя
В молчании они прошли еще несколько шагов по тропинке, а потом министр продолжил:
– Странно, что такие мелочи могут так сильно раздражать, когда тебе нужно думать о вещах куда более серьезных. Лучше нам вернуться и взяться за работу.
Хорн Фишер явно был привычен к нервозности Арчера и фатовству Херриеса и абсолютно уверен в их теперешней твердости, он не злоупотреблял их временем и вниманием, а также старался лишний раз не беспокоить и премьер-министра, которого все же убедил доверить важные документы с приказами западным армиям не такому колоритному, но более серьезному человеку – своему дяде Хорну Хьюитту, довольно бесцветному деревенскому сквайру, бывшему военному, который при комитете выполнял функции военного советника. Ему было поручено доставить правительственное обращение, а вместе с ним и военные планы близкому к мятежу командованию западными силами. На него была возложена задача и поважнее – сделать так, чтобы бумаги эти не попали в руки врага, который в любую минуту мог появиться с востока. Когда этот военный чиновник получал распоряжения, кроме него в комнате присутствовал лишь один человек – полицейский чиновник, доктор Принс, некогда полицейский врач, а теперь известный сыщик, которого откомандировали в старую гостиницу для охраны политиков. Сей господин носил большие очки, и с квадратной физиономии его не сходило выражение, говорящее о том, что рот его на замке, и не будет открыт до тех пор, пока не последует соответствующее указание. Более никто не разделял их уединения, кроме владельца гостиницы, неприветливого вида господина родом из Кента с вечно недовольным лицом, пары слуг и камердинера лорда Джеймса Херриеса – молодого шотландца по фамилии Кэмпбелл, который выглядел намного внушительнее своего желчного хозяина: у него были каштановые волосы и вытянутое строгое лицо с крупными, но приятными чертами. В этом доме, пожалуй, он единственный знал свое дело.
Проведя примерно четыре дня среди участников неформального комитета, Марч начал испытывать какое-то странное почтение к этим фантасмагорическим личностям, продолжающим дерзко и самоуверенно вести свою линию, невзирая на нависшую грозной тучей опасность, как будто это были какие-то горбуны и калеки, оставленные защищать покинутый город. Все напряженно работали, он и сам сидел у себя в комнате за письменным столом с пером в руке, когда дверь отворилась, и вошел Хорн Фишер, экипированный по-походному. Ему показалось, что Фишер был немного бледен. Через секунду этот господин закрыл за собой дверь и тихо произнес:
– Случилось худшее. Или почти худшее.
– Началось! – воскликнул Марч, резко выпрямившись. – Они все-таки вторглись…
– Я знал, что вторжение неизбежно, – хладнокровно сказал Фишер. – Да, они высадились, но это не худшее из того, что могло случиться. Худшее то, что у нас не умеют хранить тайн, даже в нашей маленькой крепости. Признаюсь, меня это потрясло, хотя, надо полагать, ничего сверхъестественного здесь нет. В конце концов, я был в восторге, полагая, что среди политиков нашлись трое честных людей, так что стоит ли мне так уж удивляться, если их оказалось всего двое?
Он задумчиво помолчал, а потом снова заговорил таким тоном, что Марчу было трудно определить, сменил ли он тему или продолжает.
– Вначале трудно поверить, что такой человек, как Херриес, который уже насквозь пропитался пороком, мог сохранить какие-то остатки совести. Но при этом я заметил одну интересную вещь. Патриотизм – не первая из добродетелей. Патриотизм превращается в пруссачество, если делать вид, что это главнейшая добродетель. Иногда в ряду добродетелей патриотизм занимает последнее место. Тот, кто не продаст родину, может быть мошенником или совратителем. Но кто знает?