Комната кукол
Шрифт:
– Спокойной ночи, дорогие мои, – сказала я. – Завтра утром еще увидимся. Приятных снов!
Я взяла лампу и направилась к двери. На этот раз я не забыла вынуть ключ из замка. Моя ладонь лежала на ручке двери, и я радовалась, что сердце перестало биться так часто. Можно было осмотреть еще пару комнат на первом этаже, дожидаясь рассвета. И тут я услышала позади какой-то звук.
Он был очень тихим, и все же я могла бы поклясться, что услышала детский смех.
На следующее утро, сидя в гостиной Вайолет за завтраком, я вновь была тихой маленькой сироткой, которую они, наверное, и хотели видеть. Я не могла произнести ни слова, не могла заставить себя съесть ни кусочка, хотя вчера ничего не ела, кроме медовых булочек утром. Но ужас случившегося ночью до сих пор не отпускал
На самом деле ответ был прост, как дважды два. Дело было ночью, я переволновалась, устала – и мне просто почудилось. Но я никак не могла выбросить из головы тот смех. Он был таким задорным, что я, собственно, должна была бы рассмеяться в ответ, но вместо этого страх поразил меня в самое сердце и по телу проходили волны дрожи. Я не знала, одного ребенка я слышала или сотни детских голосов, но это не имело никакого значения, ведь в комнате никого не было. Да и смех не очень отличается от звука, который слышишь, когда у тебя звенит в ушах… Я перебрала все версии, искала объяснения, только бы не поверить в то, что действительно слышала смех. Я напоминала себе, что не верю в привидения и все это – просто какие-то фантазии в духе дешевых романчиков ужасов. Но ничего не помогало. В глубине души я знала, что мне не послышалось. Где-то в имении Холлихок, где-то в Комнате кукол рассмеялся ребенок, и это пугало меня куда сильнее любой Белой Дамы, любого призрака с собственной головой в руках, любого скелета.
Но именно сейчас, когда мне ничего не хотелось говорить, чтобы не выставлять себя на посмешище, именно сейчас, когда я не знала, что тут можно сказать, Вайолет решила со мной пообщаться.
– Еще чаю, Флоранс, дорогая? – спросила она.
От слащавости ее голоса у меня мурашки побежали по спине.
Как и вчера, еды на столе было немного, да и столик был слишком маленьким, чтобы его можно было уставить всякими яствами. Сегодня к чаю подали гренки с сиропом и апельсиновым вареньем, и хотя все было таким же вкусным, как и вчера, я уже начала скучать по серой и клейкой овсянке из приюта. Есть эту кашу было неприятно – точно разваренную бумагу жуешь, – зато еда была сытной и ее хватало до вечера. Гренки были крохотными, толком даже не укусишь, и не очень-то утоляли голод. Но я с невозмутимым видом жевала. Еще чаю? Ну, чай никогда не помешает.
– Да, спасибо. – Голос прозвучал как-то пискляво, я никогда так не говорила, разве что передразнивая мисс Монтфорд.
– Сегодня ты приступишь к работе, – сказал Руфус.
По-моему, завтрак казался ему какими-то женскими глупостями и пустой тратой времени. И я еще не видела, чтобы он что-то ел, только чаю немного выпил.
– Тебе нужно что-то, кроме письменных принадлежностей, которые мы уже приготовили?
Это был подходящий момент, чтобы спросить насчет стола и стула, но я не решалась открыть рот – казалось, стоит мне заговорить о Комнате кукол, как я не сдержусь и выкрикну что-то вроде: «Пожалуйста, не заставляйте меня заходить в эту ужасную комнату!»
Итак, я просто покачала головой, делая вид, что не могу говорить, потому что у меня во рту еда, а ни одна воспитанная девочка не станет разговаривать с набитым ртом. И воспитанные девочки не выказывают свой страх. Тем не менее я боялась. Еще никогда в жизни мне не было так страшно, а я ведь гордилась тем, что ничего не боюсь. Теперь же мысль о том, что опять придется идти в Комнату кукол, вселяла в меня ужас. Нельзя было снимать эти простыни. Сняв их, я освободила то, что должно было оставаться в заточении. И теперь мне предстояло столкнуться с последствиями.
– Если ты что-то заметишь, – голос Вайолет звучал так нежно, так участливо, что я едва не сорвалась и не рассказала ей все, – если что-то бросится тебе в глаза, что-то странное, то расскажи нам. Или расскажи мне. Твоя работа очень важна для нас, и ты важна для нас, поэтому не стесняйся.
Взгляд, которым ее одарил Руфус, стоил всего этого дурацкого завтрака. Если бы в этот момент с Руфуса рисовали иллюстрацию для какого-нибудь романа, то под
Газета лежала рядом с ним в кресле, внушительная как по виду, так и по размеру, и я надеялась, что Руфус не бросит ее в камин, а оставит где-нибудь и у меня будет возможность хоть одним глазком просмотреть ее. Раздобыть «Таймс» мне удавалось очень-очень редко, мисс Монтфорд такие газеты не читала, и приходилось полагаться на удачу на прогулке – иногда я замечала газетные листы в урне в парке, и тогда нужно было незаметно достать их оттуда и спрятать под передником. Обычно мне было все равно, что это за газета, главное, что там был какой-то текст. Я надеялась, что Руфус заказывал не еженедельники, а каждое утро получал свежие газеты по почте, и оттуда я могла бы узнать, что происходит в мире, а главное – в Лондоне. Должна признать, я все же немного скучала по дому. Я оказалась так далеко от города и не знала, увижу ли еще когда-нибудь родные улицы…
На самом деле Лондон я знала не лучше, чем Люси или Алан. Я всегда говорила, что живу в Лондоне, это звучало впечатляюще, но, если честно, я не выбиралась из Уиттона, а Крейн – это вам не Темза. Но я хотя бы всегда знала, где я. Теперь же я понятия не имела, где именно нахожусь. Очутившись в Холлихоке, я утратила связь с внешним миром и со временем, – словно усадьбу окутывал какой-то розовый туман и с тем же успехом я могла бы находиться в какой-то заколдованной картине или волшебном стеклянном шаре. Нужно было спросить Алана, где я, когда он был сонным, испуганным и не стал бы надо мной смеяться за такие вопросы, но эта возможность была упущена. Когда-нибудь я сама все выясню, даже если для этого придется написать письмо королю. Письмо ему не доставят, вернут отправителю, и я увижу, что написано на почтовом штемпеле.
– Я запишу все, что замечу, – хрипло сказала я, стараясь вести себя как обычно. – Если вы дадите мне письменные принадлежности, я без промедления примусь за работу.
И почему это я вдруг так торопилась?
Руфус молча указал на небольшой пакет на столике у двери. Посылка была запечатана – наверное, именно в таком виде ее прислали из магазина. Я подозревала, что, если мне понадобится что-то еще, можно будет просто попросить, но сначала я хотела посмотреть, что там внутри. Я еще никогда не получала посылок. Некоторым девочкам в приюте, у которых еще остались в живых дедушки, бабушки или тети, присылали на Рождество или день рождения подарки. Распаковывание подарков было особым моментом, очень торжественным, и происходило у всех на глазах. Втайне я всегда завидовала этим девочкам, хотя им присылали просто чулки, или мотки шерсти для вязания, или еще что-то подобное, чего мне совсем не было нужно. И сейчас я представляла себе такой момент – этот восторг, когда ты разрываешь упаковочную бумагу, напряжение, когда еще не знаешь, что лежит внутри пакета. Вот о чем я хотела думать, а не о детском смехе, который наверняка мне просто почудился.
Я бы сразу встала из-за стола, но, естественно, пришлось ждать, пока Вайолет не позвала служанку, чтобы та убрала остатки завтрака. И когда я наконец-то отправилась в Комнату кукол и открыла пакет, то выяснилось, что он не стоил всего этого ожидания. Я получила тетрадь – вернее, блокнот в твердой синей обложке, очень симпатичный. В таком блокноте стоило бы писать рассказы, но, к сожалению, мне предстояло вести в нем скучный каталог кукол. Еще в пакете лежали линейка и мерная рулетка. Письменные принадлежности – карандаш и перьевая ручка. Моя собственная перьевая ручка! Она не была позолоченной и казалась не очень дорогой, но если ей будет удобно писать, то это ценный подарок. К ручке прилагалась чернильница, к карандашу – перочинный нож. Теперь я была вооружена, ведь, как говорится, перо сильнее меча… В пакете еще лежали принадлежности для шитья, но их я сознательно проигнорировала. В том, что касалось рукоделия, Руфус выбрал не ту девочку. Я не умела и не любила шить, и уж точно никогда не стала бы рвать одежду, просто чтобы поупражняться в зашивании дыр, хотя именно так я объясняла директрисе, почему у меня постоянно порван передник.