Комната мертвых
Шрифт:
— Энебель! Какого черта ты опять здесь?
Люси судорожно вдохнула побольше воздуха:
— Вы сказали… что девочка улыбалась… так? А… что это была за улыбка? Сдержанная? Или… во весь рот? Губы были сомкнуты… или приоткрыты? Опишите подробнее.
— К чему ты клонишь?
— Пожалуйста, опишите ее… капитан!
— Слушай, ты меня достала! Обычная улыбка. Чего тебе надо, не понимаю!
— Когда мозг не контролирует мышцы скул — например, во время сна, — рот у человека искривлен… Но для улыбки нужно одновременное напряжение множества лицевых мышц, и, если человек мертв, она не сохранится…
—
— Тогда отпадает гипотеза убийства в порыве гнева. Гнев — эмоция мгновенная и неподконтрольная. Когда он рассеивается, убийцы, совершившие преступление в состоянии аффекта, чаще всего раскаиваются в содеянном и пытаются скрыться как можно быстрее, чтобы не видеть перед собой мертвую жертву — для них это мучительно.
Равье сделал начальнику жандармского подразделения знак подождать.
— Хватит с меня этой бредятины из дешевых детективчиков! Гнев и жажда мести — ничего другого! А желание еще усугубить свое преступление, еще больше всех шокировать — это только следствие того же гнева.
— Но то, что вы говорите, противоречит…
— Хватит! Возвращайся в комиссариат и делай то, что я сказал!
Но Люси уже ни на что не обращала внимания — ей нужно было во что бы то ни стало договорить до конца:
— Слушаюсь, капитан. Но вы же знаете, что трупное окоченение начинается спустя как минимум час после смерти. Целый час, капитан! И целый час убийца оставался на месте преступления, прижимая пальцы к губам девочки, чтобы сохранить ее улыбку, — в то время как похититель спокойно уехал с его деньгами! Шестьдесят минут он просидел лицом к лицу с трупом девочки, глаза которой были широко раскрыты!
Глава 10
На одной из улиц Дюнкерка, параллельной набережной, где находился причал морских яхт, с громким скрипом тормозов остановился старенький «фиат».
— Девочка, можно тебя на минутку?..
Пряди светлых шелковистых волос, выбившихся из-под вязаной шапочки, трепал соленый морской ветер. Большой пушистый шарф, повязанный, судя по всему, заботливой материнской рукой, укутывал шею и нижнюю часть лица, оставляя снаружи лишь кончик носа и глаза.
— Да, мадам?..
Сидящая за рулем женщина еще ниже опустила окно и показала девочке огромный пакет, набитый игрушками.
— Я собиралась отвезти рождественские подарки в больницу Эрбо, но совсем заблудилась в этом огромном городе! Сама-то я издалека. Ты не поможешь мне найти дорогу?
Тринадцатилетняя Элеонора поправила лямку школьного рюкзака на плече и подошла к краю тротуара. Было около половины пятого, но уже смеркалось. Ей предстояло еще зайти в аптеку, и нужно было поторапливаться, чтобы дома не забеспокоились.
— Это не очень далеко, но я не знаю, как вам объяснить… Нужно повернуть в сторону центра, проехать вдоль порта, и оттуда ее уже будет видно. Вы знаете, я часто бываю в этой больнице. Я думаю, дети порадуются вашим игрушкам!
Улыбающееся лицо женщины внезапно скрылось за картой автодорог, когда мимо прошла обнявшаяся парочка. Затем водительница жалобным голосом произнесла:
— Ох, я ничего не понимаю в этих
6
Марсупилами — герой мультфильма, зверек, который больше всего напоминает мартышку с очень длинным хвостом, но расцветкой скорее похож на леопарда.
Элеонора машинально отступила назад. И в школе, и дома ей постоянно напоминали, что ни в коем случае нельзя садиться в машину к незнакомым людям. Что злоумышленники нарочно прикидываются добрыми, предлагают конфеты или игрушки, чтобы заманить детей. В праздничные дни ей вообще запрещалось выходить из дома одной. У местных жителей еще свежа была в памяти история о четырех изнасилованных и зверски убитых девочках-подростках. Но стоит ли бояться этой морщинистой седовласой женщины с попорченными работой руками, закутанной в огромное кашне? Элеонора машинально стиснула зубами пальцы своих перчаток.
— Я не могу с вами поехать, мадам. Мама мне не разрешает…
Женщина помахала связкой ярко-желтых брелоков, каждый в виде миниатюрного Барта Симпсона:
— Это для малышей, больных лейкемией… Я обещала приехать до половины пятого, вот ведь какая незадача… Я, конечно, не матушка Санта-Клаус, но знаю, как много значит для них это обещание. Я уже спрашивала у людей дорогу, и они мне объясняли, но у меня, что называется, топографический кретинизм. Я тебя очень прошу, помоги мне! Это займет совсем немного времени. Меня ждут мои детки… хотя, наверно, правильнее будет сказать — внучки.
Элеонора нерешительно переступила с ноги на ногу. Что же делать? Ослушаться маму? Ни за что! Но с другой стороны — это ведь ради больных детей… таких, как она сама. И потом, мама говорила не садиться в машину к незнакомым мужчинам. Это правило наверняка не стоит распространять на сердобольных старушек…
— Ну хорошо, — наконец ответила она. — Только потом отвезите меня в аптеку, ладно? Я не хочу опаздывать домой, а то мама меня убьет.
— Договорились! Садись на заднее сиденье. Только осторожно, там куклы! Не повреди их!
Девочка, чью внешность сложно было бы оценить — мордашка была до половины закрыта шарфом, бесформенная зимняя куртка скрывала фигуру, — кое-как устроилась между куклами на заднем сиденье. Их блестящие перламутровые глаза пристально смотрели на нее. Ноздри Элеоноры слегка дрогнули — весь салон был пропитан одуряющим запахом кожи.
— Можешь снять шапочку, юная особа! В машине снег не пойдет!
Девочка повиновалась. По плечам рассыпались волны белокурых волос.
«Прекрасно! — подумала женщина. — Роскошно… великолепно!»