Комната с белыми стенами
Шрифт:
– Я звоню вам, потому что уверена: Лори вряд ли сказал вам, что я не хочу иметь с этим фильмом ничего общего. Мне кажется, вы того же мнения.
Ее голос звучит совсем не так, как, по моему мнению, должен звучать голос наркоманки.
– Вы не хотите иметь с этим фильмом ничего общего? – машинально повторяю я.
– Я с самого начала дала Лори ясно понять, что ему придется обойтись без меня. И не понимаю, почему он продолжает посылать мне копии не нужной мне информация. Может, в надежде, что я передумаю,
– Я в той же ситуации, – грубо бросаю я. Я слишком зла на то, как со мной обошлись. Как смеет Лори напускать ее на меня, лишив меня права выбора?
Тэмсин ерзает на своем месте. Ей не терпится узнать, что происходит.
– Лори не принимает «нет» в качестве ответа, – продолжаю я. – Это когда он нисходит до задавания вопросов. В этот раз он этого не сделал. Я понятия не имела, что он разослал вам всем мой телефон. Не знаю также, почему он решил, что я возьмусь довести до конца фильм, не спросив даже, хочу ли я им заниматься.
Тэмсин закатывает глаза и качает головой.
– Что такое? – беззвучно, одними губами спрашиваю я ее. Мне ничуть не стыдно. Это вина Лори, а не моя.
– Почему вы не хотите? – спрашивает Рейчел Хайнс, как будто это самый естественный в мире вопрос.
Я представляю, как даю ей честный ответ. Как бы я себе чувствовала после этого? Испытала бы облегчение от того, что высказала это вслух? Впрочем, неважно, мне все равно не хватит мужества даже попытаться.
– Боюсь показаться грубой, но я не обязана что-то вам объяснять.
– Согласна, – медленно произносит она. – Мои слова могут прозвучать бестактно, но… мы могли бы встретиться?
Встретиться. Я и Рейчел Хайнс?
Она не может знать. Если, конечно… Нет, она никак не может знать.
– Простите? – Я пытаюсь тянуть время. Беру ручку у Тэмсин и пишу: «Она хочет встретиться со мной». Тэмсин яростно кивает.
– Где вы? Я могла бы приехать к вам.
Я смотрю на часы.
– Уже десять.
– И что? Ни вы, ни я еще не спим. Я сейчас в Твикенхэме. А вы?
– В Килберне, – машинально отвечаю я и тотчас мысленно отвешиваю себе пинок. Я не собираюсь принимать Рейчел Хайнс у себя дома. Этого мне не хватало!
– Вообще-то… в данный момент я нахожусь в пабе «Старый герцог Йоркский».
– Я не хожу в пабы. Дайте мне ваш адрес, и я буду у вас через полтора часа. Все будет зависеть от дорожных пробок.
В моей голове мелькают различные «за» и «против». Я не хочу видеть ее у себя в квартире. Я не хочу иметь с ней ничего общего – только узнать, что ей от меня нужно.
– Вам неприятно встречаться у себя дома с той, что когда-то была осуждена за убийство ребенка, – говорит она. – Я вас понимаю. Хорошо, извините, что побеспокоила
– Почему вы хотите встретиться со мной?
– Я отвечу на этот вопрос, да и на все другие, какие у вас есть, только при личной встрече. Мне кажется, так будет справедливо, не так ли?
Я слышу, как отвечаю ей:
– Согласна.
Не веря собственным ушам, я диктую ей свой адрес.
– Мы будем с вами только вдвоем. И никакого Лори.
– И никакого Лори, – соглашаюсь я.
– Увидимся через час, – говорит Рейчел Хайнс. И тогда до меня доходит: это реально, и я напугана.
Через сорок пять минут я уже дома, пытаюсь засунуть в шкаф стойку для сушки вместе с еще не просохшим бельем. Ее обычное место – в ванной, но в эту часть квартиры гостья может заглянуть. Я никак не могу, чтобы она видела мои мокрые трусы и лифчики. В конце концов мне удается запихнуть сушилку в стенной шкаф, но я никак не могу закрыть его дверцы.
Это так важно? Я настолько взвинчена, что у меня путаются мысли. Вряд ли Рейчел Хайнс ворвется в мою спальню.
Испуганный голос в моей голове шепчет: откуда ты знаешь, как она себя поведет?
Я вытаскиваю сушилку из шкафа. Половина белья падает на пол. Даже если Хайнс ничего не увидит, мысль об этом все равно не будет давать мне покоя. Это безумие – засовывать мокрые тряпки в шкаф. Я ведь не собираюсь вести себя, как чокнутая, хотя еще ничего не случилось.
Я вздрагиваю. Ничего не случится, мысленно произношу я. Возьми себя в руки.
Снова развешиваю на сушилке мокрое белье, ставлю ее посередине спальни и закрываю дверь. Затем мчусь на кухню, которую утром оставила в жутком раздрае: тарелки стоят вперемешку с журналами, повсюду хлебные крошки, крышки от бутылок молока, апельсиновая кожура. До отказа набитый черный пакет для мусора следовало вынести несколько дней назад, он протек маслянистой оранжевой лужицей соуса на линолеум пола.
Я смотрю на часы. Почти одиннадцать. Она сказала, что приедет через полтора часа. Значит, может быть здесь уже через минут пять. Чтобы прибраться в кухне, мне нужно по меньшей мере четверть часа. Открываю посудомоечную машину. Та под завязку забита грязной посудой и столовыми приборами. Я чертыхаюсь вслух. Кто сказал, будто посудомоечные машины облегчают жизнь? Да они самые жуткие ублюдки мира бытовой техники! Когда вам нужна чистая чашка или тарелка, вы получаете зловонную пещеру со сталактитами из засохшего карри, с которых капает сок печеных бобов. Когда же вам эта штуковина нужна пустой и готовой к загрузке грязной посудой, в этот момент она уже под завязку забита целым обеденным сервизом, сверкающим и резко пахнущим лимоном.