Комната с заколоченными ставнями
Шрифт:
Да, применив формулу Дхо, можно увидеть внутренний город на магнитных полюсах. Когда будете в Данвиче, загляните ко мне на ферму, и я открою Вам формулу Дхо. А заодно и Дхо-Хна. И еще я сообщу Вам углы плоскостей и формулы между Йр и Нххнгр.
Пришельцы из воздуха не могут обходиться без человеческой крови. Как Вам известно, они получают из нее тело. Вы и сами сможете сделать это, если будете уничтожены не Знаком, а иначе. В наших краях кое-кому известно о Знаке и его силе. Не болтайте попусту. Держите язык за зубами, даже на Шабаше.
Я видел Вас — и того, кто ходит за Вами в образе женщины. Но силой
Преданный Вам во имя Того, Кого Не Должно Называть Вслух».
Автор письма, без сомнения, был членом той же семьи, что и Тобиас, который так боялся этого дома. Теперь мне стал понятен источник одолевавших беднягу суеверий и страхов: имея такого родственника, трудно было остаться здравомыслящим человеком. А раз мой двоюродный дед Септимус находился в дружеских отношениях с этим Уилбером Уэйтли, то неудивительно, что другой представитель рода Уэйтли считал его одного поля ягодой с Уилбером — что бы тот собой ни представлял. Только какая тут могла быть дружба? Видно, многого я еще не знал о своем двоюродном деде.
Перевязав письма, я убрал их на место и занялся конвертом с газетными вырезками, взятыми, судя по шрифту, из «Аркхем эдвертайзер». Они оказались не менее интригующими, нежели письма, поскольку сообщали о таинственных исчезновениях в окрестностях Данвича и Аркхема, жертвами которых были в основном дети и молодые люди, а однажды, вероятно, стал и мой двоюродный дед Септимус. В одной из заметок речь шла о том, как озлобленные местные жители заподозрили в похищениях одного из своих соседей, имя которого не сообщалось, и грозились расправиться с ним и как местная полиция предотвратила самосуд. Похоже, мой двоюродный дед живо интересовался этими событиями.
Просмотрев вырезки, я отложил их в сторону и погрузился в раздумья. Одно место из письма Уилбера Уэйтли не давало мне покоя. «Я видел Вас — и того, кто ходит с Вами в образе женщины». В связи с этим местом мне вспомнилась фраза, оброненная Тобиасом Уэйтли, когда он говорил о Септимусе Бишопе: «Обоих прикончили». Прикончили. Кто знает, может быть, суеверные жители Данвича возложили вину за исчезновения на моего двоюродного деда, а потом и вправду его прикончили?
Внезапно у меня возникло непреодолимое желание хотя бы ненадолго покинуть дом. День был в самом разгаре, и после многочасового сидения в затхлом помещении дала о себе знать потребность в свежем воздухе. Я вышел из дома, спустился на дорогу и почти инстинктивно повернул в противоположную от Данвича сторону. Мне не терпелось узнать, что находится за домом Бишопа, а заодно и посетить ту часть речной долины, которую я разглядывал со склона холма неподалеку от входа в туннель.
Как я и ожидал, местность оказалась глухой и безлюдной. Дорога с нависавшими над ней с обеих сторон деревьями выглядела совсем запущенной — вряд ли ею пользовался кто-нибудь, кроме сельского почтальона. Изредка в поле моего зрения попадала гряда холмов, простиравшаяся по левую сторону тракта, в то время как справа тянулась извилистая лента Мискатоника, то приближаясь к дороге и следуя параллельно ей, то вновь отходя далеко в сторону. Места были совершенно необитаемые, но временами мне попадались ухоженные поля, из чего я сделал вывод, что сюда наезжают фермеры из других мест. Жилых зданий не было — одни только развалины да покинутые хозяевами фермы; не было и скота; не было вообще ничего, что бы указывало на недавнее пребывание здесь людей, если
На одном из тех участков пути, где до реки было довольно далеко, вправо от основной дороги отходило боковое ответвление, обозначенное на покосившемся указательном столбе как «Крэйри-роуд» и перегороженное ржавым, заросшим травой шлагбаумом, на котором висел щит с надписью «Проезд закрыт». Ниже была приделана еще одна дощечка, предупреждавшая о том, что мост вышел из строя. Прочтя эту вторую надпись, я без колебаний свернул на боковую дорогу и шел по ней чуть больше полумили, продираясь сквозь кустарник и заросли ежевики, пока наконец не выбрался к реке и каменному мосту.
От старого моста сохранился только средний пролет, опиравшийся на два каменных быка. Один из них был заметно толще другого за счет бетонного упрочнения, на котором неведомый строитель вырезал большую пятиконечную звезду. В центр звезды был вделан камень, в общих чертах воспроизводящий ее форму. Оба крайних пролета вместе с концами моста покоились на дне реки, и только средний пролет продолжал стоять как ни в чем не бывало, напоминая о том, что в этой долине некогда кипела жизнь. Как знать, подумалось мне вдруг, может быть, это и есть тот самый мост, о котором я читал в «Аркхем эдвертайзер».
Мост был построен в чисто утилитарных целях и с эстетической точки зрения представлял собой довольно примитивное сооружение, и тем не менее я не мог оторвать от него взгляда, ибо сама древность его имела для меня притягательную силу. Безобразный бетонный нарост, покрывавший одну из его опор от основания почти до самого верха, усугублял общее впечатление убожества и безвкусицы, в то же время вряд ли способствуя прочности сооружения. В любом случае мосту — или тому, что от него осталось, — не суждено было продержаться долго, ибо река в этом месте при очевидно небольшой глубине имела внушительную ширину, и быстрое течение упорно подтачивало основания быков, поддерживавших средний пролет.
Я стоял и глядел на мост, пытаясь определить его возраст, как вдруг неожиданно стемнело, и, обернувшись, я увидел огромные серые лохмотья дождевых облаков, угрожающе надвигавшиеся с востока и северо-востока и постепенно обволакивавшие небо. Я поспешил обратно в дом.
С моей стороны это было весьма благоразумно, ибо не прошло и часа, как сверкнула молния, а за ней еще одна, и еще одна; всю ночь бушевала буря с громом и молниями; всю ночь каскады дождя низвергались с небес и ручьями струились по скатам крыши.
III
Вследствие ли того, что за окном стояло свежее, омытое дождем утро, или по какой-то иной, неведомой мне причине, но первое, о чем я вспомнил по пробуждении, был мост. Ливень уже три часа как прекратился; ручьи превратились в тоненькие струйки; крыша обсыхала под лучами утреннего солнца, и уже через час-другой должны были полностью просохнуть травы и кусты.
В полдень я отправился взглянуть на мост. Интуиция подсказывала мне, что за ночь там все переменилось, и она меня не обманула: пролета не было и в помине; поддерживающие его быки рассыпались на куски, и даже грандиозная бетонная опухоль вся покоробилась и растрескалась — вероятно, в нее попала молния. Глядя на реку — непомерно раздувшуюся, мутно-коричневую, — я живо представил себе тот разъяренный поток, что бушевал здесь ночью, когда уровень воды, как показывали отметины на берегах, поднимался на два с лишним фута. Неудивительно, что мощь взбесившейся реки и попадание молнии нанесли последний, сокрушительный удар старому мосту, по которому в не столь далеком прошлом мужчины, женщины и дети переправлялись в ныне опустевшую долину на противоположном берегу.