Комната смеха
Шрифт:
Он руками ощутил мягкость свертка и ужаснулся тому, что произошло. Здесь, в метро, среди людей, эта посылка показалась ему еще более страшной, чем дома. Ведь Эммы не было, а ее вещи лежали сейчас в пакете у него на коленях и жили своей жизнью. Откуда они? Кто их прислал? Кто же так ненавидит его? Он мог только догадываться…
К счастью, у него были ключи от квартиры свояченицы. Вернее, прежде они принадлежали Эмме, но теперь, когда ее не было, они стали принадлежать ему, как и остальные ее вещи: одежда, сумочки, книги, часы… То, к чему он
Возле дома Анны он остановился и посмотрел наверх, нашел ее окна и, убедившись, что в них горит свет, обрадовался как ребенок и бросился к подъезду. Быстро поднялся и позвонил в дверь. Долго ждал, но ему так никто и не открыл. Тогда он позвонил еще несколько раз, и все с таким же результатом. Что ж, вероятно, она куда-то отошла, возможно, в магазин. Он откроет, подождет у нее дома. Не мерзнуть же на улице. Она простит. Особенно после того, как он покажет ей посылку…
Он достал ключи и тихо, чтобы не привлекать внимание соседей, принялся отпирать замок. На это ему понадобилось всего несколько секунд. Когда он понял, что дверь открыта, он осторожно толкнул ее и вошел. В передней было темно. Однако из комнаты лился оранжевый уютный свет. Значит, она ушла ненадолго…
Алексей по привычке разулся и хотел уже пройти в комнату, как вдруг услышал какие-то звуки. Словно кто-то задыхался. Он даже не успел ничего предположить, как ноги сами принесли его к двери. Алексей заглянул в комнату, и первое, что он увидел, это большой красный ковер, на нем – серебряный поднос, а на подносе – красивая бутылка и блюдо с очищенными апельсинами. Рядом раскрытая коробка с конфетами, а чуть подальше, ближе к креслу, еще одно плоское блюдо с бутербродами.
На кровати он увидел два обнаженных тела. Ноги женщины были подняты высоко, и между ними сверкала густая блестящая шевелюра мужчины.
Алексей вернулся в переднюю и долго стоял, не в силах пошевелиться. Его тошнило при мысли, что его свояченица принимает у себя мужчину и ведет себя как последняя шлюха. Это у них семейное…
Внезапно дверь распахнулась, и из комнаты выбежал мужчина. Обнаженный, мокрый, возбужденный, он ринулся на кухню, почти через мгновение вернулся оттуда с бутылкой минеральной воды… Алексей слышал, как они говорят, смеются. Он ненавидел их за то, что они в такой момент, когда ему так нужна Анна, занимаются развратом, утоляют свою страсть и ничего не желают знать о его страданиях.
Он вышел из квартиры, с силой хлопнул дверью и бросился к лестнице, ничего не видя перед собой от обиды и душивших его слез. Часа два ходил по улице, прижимая к груди пакет с бандеролью, пока, промерзший до костей, не вернулся и не позвонил в дверь Анны. Как ни странно, на этот раз она открыла ему довольно быстро.
– Это ты? – удивилась она. – А я думала, соседка. Только что была у меня, сказала, что принесет соду… Заходи. У тебя совсем больной
– Зато у тебя здоровый.
Он вошел и снова оказался в знакомой уже прихожей, залитой оранжевым, льющимся из гостиной светом.
– Что-нибудь случилось? Алексей, что это ты так странно смотришь на меня?
– А ты не понимаешь?
– Нет…
– И тебе не стыдно?!
– Ты о чем? – Она стояла перед ним, придерживая на груди шелковый розовый халат, и он понял вдруг, что видит ее обнаженную, такую же, какой бывала иногда в своем, очень похожем на этот, халатике его жена Эмма. Она точно так же придерживала его на груди, не желая, чтобы он, ее муж, видел ее грудь, ее живот и бедра…
– У меня был ключ, – сказал он в отчаянии, – ключ Эммы от твоей квартиры. Теперь поняла?
– Нет… – пролепетала она, явно смущаясь и с тревогой глядя на него. Она лгала, по его мнению, одним лишь своим взглядом, делая вид, что ничего не понимает. Ее тело еще не остыло от прикосновения мужских рук, зато лицо уже успело надеть маску неведения и скромности.
– Я был здесь часа два назад. Звонил, а ты не открывала. Свет в окнах горел, поэтому я решил, что ты просто отошла куда-то на пять минут, в магазин, например. Поэтому открыл дверь и вошел…
– Ты был здесь? – Вот теперь ее лицо стало пунцовым. Наконец-то и оно выдало ее с головой. – Да как ты посмел?
– А что мне еще оставалось делать, когда я ехал к тебе через весь город, чтобы рассказать, что произошло, а ты мне не открываешь… Я подумал, что ничего особенного не случится, если я войду в твою квартиру…
– И что же?.. – Вероятно, она хотела спросить «И что же ты здесь увидел?», но не посмела.
– У тебя был мужчина. Я разозлился, хлопнул дверью и ушел…
– Значит, мне это не показалось, – сказала она задумчиво. – Я слышала, как хлопнула дверь… И почему же ты разозлился? Тебе что-то не понравилось в моем поведении?
– Я не хочу комментировать…
– Вот и правильно. Это – моя жизнь. Ты что же это думаешь, что я не имею права на личную жизнь?
Он бросил быстрый взгляд вниз на ковер, где еще недавно видел поднос с бутылкой и апельсинами. Сейчас на нем ничего не было. Апельсины, вероятно, съедены, вино выпито, а бутылка вместе с апельсиновой кожурой в мусорном ведре.
– Ты очень похожа на Эмму, – сказал он просто, как если бы был уверен, что этой фразой все объясняется.
– Ну и что, что похожа?
– А то, что, увидев тебя с мужчиной, я увидел ее… Я был взбешен. А еще я подумал о том, что сейчас, когда в нашей семье траур, ты не имеешь права быть с мужчиной. Хотя бы ради нее, ради Эммы и ее памяти.
– Да брось ты. Не прикидывайся ханжой. Ты всегда играл роль скромника, хотя на самом деле мучил мою сестру своей любовью. Ты ей проходу не давал… И тебе было все мало и мало. Она, бедняжка, не знала, куда от тебя деться. Пряталась от твоих приставаний на работе…
У него было такое чувство, словно его ударили по лицу.