Комната ужасов – 2

Грей Майкл

Глава 12

У двоих из званых на ленч к Клэр не было особого желания присутствовать, причем почти по одним и тем же причинам. Бэрр встал в половине седьмого. Отставка не в силах сломать привычку к определенному распорядку. Нога в шлепанце нащупала педаль. Зажужжал моторчик. Самодельный токарный станочек ожил, короткий латунный цилиндр начал вращаться. Куцая ручка толкнула рычаг, резцы вгрызлись в металл. Яркая стружка посыпалась на станину. Бэрр наблюдал через защитные очки и увеличительное стекло. Идеально. Мужчина сдул бронзовую пыль. Ловкие пальцы ослабили тиски и переставили металлическую болванку в вертикальный зажим для сверления. Перед тем как опустить сверло, он все

проверил и перепроверил. Тонкое вольфрамово-карбидное сверло опустилось и превратило цилиндр в толстостенную трубку. Еще одно, более тонкое высверливание, немного полировки, и кусок латуни станет стволом носового орудия четырехфутовой от носа до кормы модели флагмана Его Королевского Величества „Виктории“. Если не сбавлять темпы, копия будет закончена через месяц – три года с того момента, как Бэрр начал.

Мужчина повернулся на вертящемся стуле и посмотрел на корабль. Взор его сиял. Рангоут сохранял подвижность. Каждая деталь совершенна. На каждом палубном орудии – бронзовой обезьяне – микрогравировка „Виктория“, рядом пирамидки из шариков, специально рябоватых и покрашенных под чугунные ядра. Каждая пушка высверлена точно под калибр „ядер“. Бэрр любил помечтать. Он вынесет модель на улицу, когда будет мороз, и каждая „обезьяна“ сожмется от холода, чтобы выплюнуть свой с таким трудом вставленный в жерло заряд.

Бэрр поменял тонкое сверлышко на еще более тонкое – диаметром в два человеческих волоса. Запальные отверстия в пушках почти невидимы, зато точно соответствуют масштабу.

Оставалось принять еще одно решение. Никаких фигурок не предполагалось: ни маленьких моряков, ни крохотного Нельсона. А что если подзорную трубу? Косо положенную на перила кормовой надстройки, как будто?..

Было уже почти одиннадцать. Бэрр вытер пыльные руки и поднялся. Пора собираться.

В чем должен мужчина являться на ленч, будь он проклят? Да разве так уж не хочется идти? Женщины ведь будут. Хорошенькие женщины. Бог свидетель, ему нужна женщина. Было время, первые несколько лет после развода, Бэрр пускался в игры. Потом осточертело. Сексуальная потребность пока существовала. Не такая, чтоб невтерпеж, как в юности, но еще достаточно сильная. Вот к чему Бэрр потерял вкус, так это к самой „игре“. Сейчас стало ясно, что в юности увлекала сама интрига, преследование, неопределенность – в этом изюминка была. И вот теперь, после двадцати лет несчастной супружеской жизни – снова, уже зрелым мужчиной, его потянуло к игре. То ли женщины изменилась, то ли он сам.

Бэрр обнаружил, что после пары минут знакомства он уже знает, заинтересована ли собеседница, доступна ли. Если нет – он не преследовал, если да – что ж, первым делом – сейчас ему немного стыдно из-за этого – Бэрр следовал некоему ритуалу нажимания правильных кнопок, разных для разных женщин, пока все не кончалось постелью. Не имело значения: были какие-то настоящие чувства, не были – Бэрр покорял любую потому, что она для него была – как Эверест для альпиниста.

Потом начинались грязноватые хлопоты по выпутыванию. Все слишком легко улетучивалось. Промежутки без женщины становились длинней. Краткие отрывки наслаждения стали перевешиваться избыточным количеством потраченных усилий. Седьмой месяц уже пошел? Шесть месяцев пролетело с тех пор, как Бэрр стал достаточно зрелым, для того чтобы разобраться, чего он на самом деле ищет в сексуальной жизни. Полгода прошло, как Карпатьян понял, для чего нужно что-то большее, чем просто желающее женское тело.

Ему нужна не любовь. Или любовь? Все теперь усложнилось. Много лет назад, вскоре после развода, Бэрр понял: ему приятнее доставлять наслаждение. И женщины начали сознавать, что он упивается, услаждая их. Это, похоже, даже увеличивало их наслаждение. Женщинам нравилось, что партнер не просто делает то, что нужно, а сознавая, что их экстаз приводит

мужчину в восторг. Аналитический ум Бэрра сделал следующий шаг. Были женщины, которым нравилось доставлять наслаждение мужчинам, их собственное удовлетворение имело для них второстепенное значение. Такие женщины могли испытать оргазм, когда видели, чувствовали или пробовали на вкус его оргазм. Когда Бэрру попадалась такая партнерша, его наслаждение многократно увеличивалось. Самым большим счастьем оказалось получение наслаждения от женщины, которая упивается своей способностью доставить наслаждение ему, также как он от способности усладить ее. Было ли это формой любви? При том, что женщине было все равно, какому мужчине она приносит радость? Это, следовательно, всего лишь рафинированная похоть, высшая точка отделенной от всего привнесенного физиологической страсти.

Бэрр больше не искал любви, он искал интеллигентную, привлекательную женщину именно с таким эротическим свойствам. Такую женщину он бы лелеял.

Бэрр смыл с лица мыльную пену. Может, и есть здесь такая женщина, даже сейчас, когда он уже в возрасте, которая получала бы удовольствие нажимая ЕГО кнопки. Карпатьян решил спрыснуть себя лучшим одеколоном, который она (как ее звали-то? У нее еще родинка была высоко на внутренней стороне ляжки) подарила ему. По радио Пегги Ли пела „И это все?“

Джон Холл шел на ленч с неохотой. Он был занят. У него тоже было хобби. Еще двадцать витков невидимой нейлоновой лески да привязать красное перышко между двумя голубыми. Несколько минут с тонкогубыми пассатижами – и мормышка готова. Ясно, что это демонстрационная мормышка, а не работающая наживка. У него появилась идея, навеянная редкой пряжей, из подкрашенной мишуры. Этим Джону и не терпелось заняться. А тут – изволь быть светским.

Светское значит неудобное. Или же снова жить отшельником? Это слишком привлекает внимание.

Джон завязал шишковатый узел, чтобы освободить струбцину. Коварно занозистый невесомый крючок с блестящим хвостом лежал на ладони. Джон поднял глаза на стену. Куда ее? У него шестнадцать демонстрационных образцов в рамочках, в два ряда. Начинать третий ряд? В сторону продвигаться некуда: ограничивают гарпун, за который отец получил приз, с одной стороны, и две остроги, с другой. На другую стену? Рука напряглась, и Джон почувствовал, как крючок впился в подушечку большого пальца. Пальцы сжимались, хотя Джон и не хотел этого. Острие прошло сквозь кожу и вошло в мускул. Джон моргнул и сжал сильней.

Как так получилось? Он же всегда осторожен. Крючок прорыл в мясе изогнутый ход. Зазубрина процарапала свою собственную канавку вдоль всего туннеля. Последний мышечный спазм – и появилась рубиновая размытая точка. Джон нахмурился. Вынуть его теперь можно только одним способом. Зазубрина не даст вынуть крючок тем же путем, каким он вошел. Придется выкусывать кусачками.

Мормышка, конечно, испортится. Левой рукой Джон выдвинул ящик в верстаке, достал бинт. Надо идти на ленч.

Уже направляясь к двери, Джон остановился. Левая рука потянулась к висящей на стене остроге, погладила острый искривленный конец. Это была глубоководная острога, достаточно мощная, чтобы вытащить бьющегося тунца или мелкую акулу, изысканно грубая, из нержавеющей стали. Джона передернуло от необъяснимого трепета.

Первое, что увидела Холли Колдер, войдя в квартиру Клэр Сэксони, был застекленный шкаф с выставленными белыми чернолицыми куклами-клоунами. Они живо напомнили ей ночной кошмар. Ее презрение к дикторше переросло в глубокую неприязнь.

Холли понимала, что чувство ее абсолютно иррационально. Она старательно разгладила напрягшиеся лицевые мышцы и приняла большой бокал из рук хозяйки. От напитка защекотало в носу, и женщина хихикнула. – „Овечья шипучка“, – сказала Клэр.

– „Овечья шипучка“? Я надеюсь, она не?»