Комнаты страха

Орлов Антон

Поддавшись импульсу, Морис отодрал этикетку и сунул в карман. Потом до него дошло, что это остатки не ужина, а, скорее, завтрака: здесь имелось окно, прикрытое слегка просвечивающей темной шторой, и оттуда сочился дневной свет.

Еще раз с подозрением оглядевшись – комната казалась неподвижной, без подвохов, – он подошел к окну и отдернул штору.

Ничего общего с видом из окон его квартиры. Бездонное ущелье двора, со всех сторон теснятся обшарпанные многоэтажные дома с решетчатыми балконами – там сохнут на веревках простыни и застиранные трусы, громоздится бытовой хлам, зеленеет лук-порей в длинных

ящиках. Небо затянуто облаками, но даже в солнечные дни двор внизу, скорее всего, затоплен вечной тенью.

Морис попытался открыть окно, однако оно не поддавалось, как будто шпингалеты, с виду разболтанные, приварены наглухо. А если разбить стекло – неизвестно, что за этим последует, он не рискнул.

Очередная дверь, выкрашенная в белый цвет, грязноватая, приоткрылась сама, словно приглашая. Видимо, эти комнаты расположены анфиладой. То есть только кажется, что расположены, потому что на самом деле их не существует.

На полу вытертый ковер с когда-то пестрым, а теперь невнятным узором. Кучка игрушек, старых, поломанных, но валяется там и пара недешевых вещиц: браслет-пульт на детскую ручку, сверкающий золотистым металлом и разноцветными переливчатыми кнопками, а также кукла-десантник в полной боевой экипировке, со всеми приспособлениями, сделанными тщательно и с соблюдением пропорций, хотя и в миниатюре. У Мориса мелькнула мысль, что ребенок, который здесь живет, эти две игрушки, наверное, где-то стащил.

Оштукатуренные блекло-розовые стены исцарапаны на уровне детского роста, кто-то увлеченно выцарапывал на них пейзажи с громадными восходящими солнцами, человечков в скафандрах, вооруженных бластерами пауков злодейского вида, схематичные звездолеты.

Корявая надпись возле одного из человечков: «Римма – космический десантник!»

Угол возле противоположной двери перегорожен унылым и громоздким трехстворчатым зеркалом. Морис увидел там себя: молодой человек в рваных джинсах и красно-зеленых сланцах, посиневшая голая кожа покрыта пупырышками, оттопыренные уши побелели, вид ошалевший.

– Какая детальная иллюзия, – пробормотал он вслух, чтобы нарушить застоявшуюся, как вода в затхлом непроточном водоеме, тишину этой заброшенной детской и заодно, если получится, подольститься к неведомым экспериментаторам.

Из окна лился дневной свет. Оно выходило вроде бы в тот же самый двор-колодец, но сейчас все карнизы и тронутые ржавчиной решетчатые балконы были оккупированы птицами, похожими на голубей. Шевелящийся живой покров, сизый, серый, местами белый. Стекло в потеках помета, в воздухе кружатся невесомые перышки.

Птицы не выглядели агрессивными, и все равно это зрелище Мориса насторожило. Слишком их много. Если набросятся всей стаей, в два счета заклюют.

Посмотрев напоследок в зеркало – даже попытался самому себе подбадривающее подмигнуть, но как надо не получилось, у подмигивающего отражения был чересчур испуганный вид, – он открыл следующую дверь.

Эта комната залита солнцем, в его косых медовых лучах все выглядит позолоченным. По полу расплескана вода, покрытая желтоватым налетом кухонная раковина тоже вся в брызгах – совсем недавно кто-то здесь был, но на минутку отлучился.

На столе миски с яблоками, грушами, черешней, грейпфрутами, виноградом, – все это мокрое, спелое,

соблазнительно поблескивает. Морис протянул было руку, но, спохватившись, отдернул: неизвестно, что произойдет, если он съест ненастоящую вишню или виноградину. Может, ничего, а может, ему устроят качественную иллюзию пищевого отравления.

Несмотря на это здравое соображение, у него только что слюнки не текли. Такую роскошь Морис мог позволить себе не чаще раза в неделю. Не то чтобы на Парке все это не растет или проблемы с импортом – но ведь и спрос громадный, туристы тоже любят фрукты, из-за этого цены кусаются.

Стараясь не глядеть на стол с приманкой, он подошел к окну. Там, наверное, все тот же двор, с птицами или без них, но теперь до краев затопленный горячим солнечным медом.

Заранее настроившись на вполне определенную картинку, он отшатнулся, почти отскочил, когда увидел, что там.

Словно смотришь в иллюминатор аэрокара, зависшего на большой высоте. Далеко внизу – зеленый простор, со всех сторон бездонная небесная синева… Причем завис аэрокар на боку, и земля на самом деле не внизу, а слева по борту, но вестибулярный аппарат не подтверждает того, что видят глаза, и обманутый организм вот-вот взбунтуется.

Морис отвернулся, стараясь подавить рвотные позывы. Получается, что поверхность с далеким зеленым ландшафтом расположена перпендикулярно той поверхности, где якобы стоит дом, в котором он сейчас находится!

Миски с ягодами и фруктами опять оказались в поле зрения, но он, не поддаваясь искушению, открыл обитую черной синтетической кожей дверь и переступил через порог.

Тянет стылым сквозняком, паркетный пол испачкан рыжей глиной. Морис подался назад – в комнате с фруктами, по крайней мере, было по-летнему тепло – но дверь за спиной уже захлопнулась и не пустила его обратно.

В этом помещении не было ничего, кроме зашторенной кабины в углу – что-то наподобие старинной примерочной в магазине одежды. Окно выходило на близко придвинутый глинистый косогор, мокнущий под дождем. Любоваться особенно нечем, зато прилегающая территория, пусть она скучная, голая и скользкая, находится на одной плоскости с пространством комнаты – хотя бы это радует.

Примерочная Морису не понравилась: белые шторы, больше похожие на несвежие простыни, вкрадчиво колыхались на сквозняке, и было впечатление, что внутри кто-то прячется. И дверь напротив выглядела отвратительно – можно подумать, ее нарочно так живописно измазали глиной и засохшей кровью. А если не нарочно, тогда, значит, здесь случилось что-то крайне неприятное. Совсем не хочется ее открывать, за ней не может быть ничего хорошего, но не оставаться же здесь навсегда!

Впрочем, дверь эта и сама не желала открываться, сколько ни дергай. Заперто. И назад не вернуться, там тоже заперто. Белые занавески примерочной шевелились все сильнее, как будто внутри что-то раскачивалось. По оконному стеклу мелко стучал моросящий дождик.

Холодно. Босые ноги в сланцах замерзли до легкого онемения. Если он отсюда не выберется, он скоро окоченеет и простудится, из носа уже капает. Вероятно, его не выпустят, пока он не заглянет в примерочную.

Морис отдернул колыхнувшуюся навстречу занавеску и сразу попятился. Подвернул ногу. Потерял равновесие, уселся на пол, больно стукнувшись задом.