Комплекс Мадонны
Шрифт:
— Я попробую.
— Почему ты не плюнешь на это, если тебе так трудно произнести?
— Я хочу знать… У тебя еще с кем-нибудь бывало так?
— Да, — сказала она, натягивая юбку.
— Понятно.
— Ты не собираешься спросить, было ли лучше?
— Я боюсь.
— Не бойся, это всего лишь слова.
— Не действия?
— Теперь — только слова, — сказала она.
— То, что произошло, было необычным? Я был особенным?
— Да, особенным.
— Это может стать постоянным?
Барбара уже была полностью
— Это предложение?
— Да, это предложение.
— Я высказываюсь за, и ты тоже.
— Ты любишь меня?
— Нет.
— Ты любишь кого-нибудь?
— Да, твоего отца.
— А как насчет того, как ты с ним обращаешься?
— Слушай, Робби, что, черт возьми, такого интересного в моей сексуальной жизни? Я раздвигаю ноги, закрываю глаза, и кто-то вставляет свою «Большую Берту». И Барбара Хикман называет это основным течением американской мысли.
— Я просто хотел знать… Он делает тебя счастливой?
— Почему бы не спросить у него?
— Мне? Тебе это понравится?
— Не бросай вызов. Делай то, что тебе нужно.
— Я и не бросаю вызов. Я просто не знаю, что мне делать.
— Тогда ничего не делай.
— Но я должен поговорить с Элейн, объяснить…
— Объяснить что? И я, в общем-то, не вижу, какое я ко всему этому имею отношение.
— Теперь я тебя ненавижу, действительно ненавижу, — сказал Робби, натягивая брюки.
— Это естественно. Ты не хочешь забыть о том, что мы собирались куда-то ехать?
Обвив ее руками, он так стиснул объятия, что Барбара начала задыхаться.
— Пожалуйста, скажи, что ты что-то чувствовала.
— Хорошо, я что-то чувствовала.
На улице у входа в Электрический цирк толпилось несколько сотен человек. Робби показал свою визитную карточку, и их тут же впустили.
— Потому что ты умоляла меня.
— Не помню.
Они выпили кофе в полупустом «Рикерсе» на Шестой авеню. Барбара заказала английскую сдобу с виноградным повидлом, а Робби съел бекон с яйцами.
— С понедельника я начинаю каяться.
— Почему?
— Я должна. Я пойду к Фреру и исповедуюсь ему.
— Тебе от этого станет легче?
— Нет. Я чувствую себя прекрасно. И лучше не может быть. Все будет в порядке. Я не упомяну твоего имени.
— Разве ты не должна быть с ним искренней?
— Я с ним искренна, всегда искренна, — сказала Барбара, точно защищаясь от обвинения. — Он никогда не спрашивает имен, и я никогда их не упоминаю. Имена не имеют значения.
— Кроме людей, которым они принадлежат.
— Их я исключаю.
— Значит, ты признаешь, что то, что ты делаешь, — действительность… происходит на самом деле?
— Именно это мы пытаемся определить… лгу ли я. Я не могу определить, а он может.
— Я действительно люблю тебя, — сказал Робби.
— Любовь — это что-то, испытываемое к
— Ты хочешь иметь детей от меня?
— Не хочу иметь их ни от кого. Я не имею права иметь их.
— Но ты ведь можешь иметь их?
— Откуда мне знать? Я принимаю таблетки, но когда не делала этого, ничего не произошло, так что, возможно, я бесплодна.
— Я хочу иметь детей.
— Кто тебя останавливает?
— Детей, которые будут нашими.
— Не будь сентиментальным. От этого меня буквально выворачивает.
— Дети — это не сентиментальность.
— Слушай, если ты наметил для себя генеральный план, то и выполняй его. Я не желаю принимать в этом участие. Ешь свои яйца и помалкивай.
— Давай проведем эту ночь вместе?
— Нет, решительно нет.
— Почему?
— По воскресеньям я люблю бывать одна. Я читаю газету и выхожу гулять в ближайший парк. Разглядываю буксиры и паромы. Они до сих пор плавают.
— Хочешь, я заеду за тобой?
— А твои занятия или что там еще?
— В понедельник. Ты не хочешь переехать в Бостон? И жить там со мной?
— У меня есть работа. Я работаю, чтобы обеспечивать себя.
— ООН не развалится без тебя.
— А я могу.
— Можно мне остаться у тебя, Барбара? Всего лишь один раз, а затем я сделаю все, что ты попросишь. Больше никогда не увижу тебя, никогда не буду говорить об этом, если ты именно этого хочешь.
— Не надоедай мне. Я сказала нет, значит, нет. Ты не сделаешь мне одолжение?
— Все что угодно.
— Отгони назад машину своего отца или найми для этого водителя.
— И это все? Ты собираешься просто уйти от меня?
Поднявшись из-за стола, Барбара кинула на него полдоллара и сказала:
— Смотри.
Робби кинулся на улицу за ней и схватил за руку, но она вырвалась и, открыв дверцу такси, села в машину.
— Ты сумасшедшая, — пробормотал он.
— Именно так, я сумасшедшая.
Она назвала водителю свой адрес, а Робби, словно сраженный сердечной недостаточностью, рухнул на тротуар.
Барбара не могла вспомнить, оставляла ли она в прихожей свет, но, судя по всему, решила, что оставляла. Машины Тедди она не заметила, вероятно, он оставил ее в покое на день-два и лишь потом позвонит или приедет к ней. Теперь был его черед играть роль обиженного, — роль, которой он был несказанно рад. Услышав звук включенного телевизора в своей комнате, Барбара застыла на месте, соображая, хватит ли ей времени добежать до консьержа, жившего на первом этаже, или выскочить на Восемьдесят седьмую улицу и найти полицейского. Они всегда слонялись перед клиникой или у Грейси Меншн. Тут ей пришла мысль — так велико было любопытство, — что кто-то разыгрывал ее. Сняв ботинки, Барбара на цыпочках прокралась к спальне. От двери она увидела, кто это был. Лежал на ее кровати и смотрел фильм. Барбара расхохоталась.