Комплекс полноценности
Шрифт:
– Правильно, – перебил его Антон, – русские ученые Яблочков и Лодыгин. Радио?
– Макарони… тьфу ты, Маркони, – сразу поправился Забубенный.
– Опять угадал, – похвалил Гризов, – Попов Александр Степанович. Первый в мире самолет?
Забубенный благоразумно промолчал.
– Русский контр-адмирал Александр Федорович Можайский. А первый в мире гидросамолет изобрел Дмитрий Павлович Григорович.
– Вертолет?
– О, это я знаю, – оживился Григорий, – Сикорский.
– Верно, – кивнул подобревший Антон, – и у тебя, смотрю, бывают
– А то, – самодовольно ухмыльнулся Забубенный, – это же его продукцию мы сожгли в Америке, на крыше дома с мышами?
– Его самого, – подтвердил Антон.
– Давай угадывать дальше! – раздухарился главный механик Земли, вновь наполняя рюмки.
– Первая в мире баллистическая ракета, первый спутник Земли и космический корабль?
– Вернер фон Браун?
– Королёв Сергей Павлович.
– Первая в мире цветная фотография?
– «Поляроид»!
– Сергей Михайлович Прокудин-Горский. А первый в мире стереофотоаппарат создал Иван Фёдорович Александровский. Кто и где построил первую в мире АЭС?
Забубенный приуныл, отводя глаза.
– Курчатов Игорь Васильевич. В Обнинске.
– Первый в мире электрический трамвай? – вопросил просто директор Star Killer Group. И, не дожидаясь ответа, выпалил: – Русский инженер Фёдор Аполлонович Пироцкий, опередивший немецкого инженера Вернера фон Сименса.
– Я смотрю, в Германии одни Вернеры что-то изобретают, – пробубнил себе под нос слегка расстроенный механик, опрокидывая очередную рюмку в рот. – У них там имен других, что ли, нету?
– Кто изобрел первый в мире гусеничный трактор? – продолжал, не обращая внимания на это, Антон и сам же отвечал: – Русский механик-самоучка Фёдор Абрамович Блинов. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году получил «привилегию» на изобретение «вагона с бесконечными рельсами, для перевозки грузов».
– Ух ты! – обрадовался Забубенный. – Самоучка! Прямо как я. Ты же знаешь, Антоша, я ведь тоже много чего изобрел. «Драндулёт-1» чего стоит, верно?
– Верно, – усмехнулся Гризов, немного расслабившись. – Ладно, скажи мне напоследок, как механик механику, кто изобрел велосипед?
– Неужто англичане? – с надеждой подался вперед захмелевший Григорий, который давно перестал считать капли.
– Ефим Михеевич Артамонов из семьи крепостного плотника Пермского уезда, – отчеканил беспощадный Антон. – В одна тысяча восьмисотом году изобрел первый велосипед-самокат, из двух железных колес и деревянного сиденья. В год коронации Александра Первого Ефим Михеевич смог представить императору свое изобретение. Императору велик понравился, за что тот пожаловал «вольную» Ефиму Артамонову и осыпал его золотом. То есть выдал аж двадцать пять золотых рублей.
Абсолютно уничтоженный механик растекся по стулу и смотрел на просто директора, как побитая собака.
– Вот так вот, Григорий, – попытался закончить свою речь Гризов. – Нам уже пятьсот лет внушают, что мы сирые и убогие. А почему? Потому что на самом деле мы сильные и умные, только не верим в это. И они очень боятся,
Антон выдохнул и продолжил:
– Нас грабят, а мы размышляем полгода, прежде чем в морду грабителю дать. Договора с ними подписываем и соблюдаем, ведь мы честные. А они плевать хотели на договора, хоть и подписанные. Слово дал, слово взял: настоящие джентльмены. За пятьсот лет у нас целый комплекс неполноценности вырос. Нам внушили, будто англосаксы и европейцы лучше нас. А на самом деле – все это редкостная гниль. Они просто верят в свою непогрешимость, а сами обманывают и воруют, считая себя честными людьми. И вера у них подходящая – ничего такого не запрещает. У них ведь ничего личного нету. Да еще нас в грязь втаптывают: кино про нас отсталых снимают и нам же продают. А мы смотрим и радуемся, идиоты. Как же, прикоснулись к высокому европейскому искусству. Хотя все оно здесь, настоящее искусство. Выше русского искусства не бывает.
Гризов умолк на мгновение, опрокинул очередную рюмку в рот и сурово произнес:
– Пришла пора нам менять мировоззрение и указать очередным супостатам, где их настоящее место. Думаю, надо для будущих поколений инструкцию написать. Или даже целый закон: «Как отныне русским следует общаться с англосаксами и всякими европейцами».
– Ну, ты сказанул, – поневоле усмехнулся механик, приходя в себя, – прямо как Петр Первый.
– А что, – поддержал идею Антон, запуская трансформацию, – Петр Первый подойдет. Он реформы проводить любил.
Не успел Забубенный и глазом моргнуть, как напротив него по узенькой кухне уже расхаживал император Всероссийский собственной персоной. В мундире лейб-гвардии Преображенского полка и знаменитой треуголке, опираясь на трость с массивным набалдашником. Посмотрев на императора, Забубенный тотчас наколдовал себе пышный камзол, более подходящий случаю. Псевдорусская передача с водкой и балалайками тем временем закончилась.
– Пиши, Алексашка! – приказал император, усмехнувшись, и забасил: – Сиим указом повелеваю: учредить город на болотах и населить его всякой сволочью!
– Может, не будем новый закон с грубостей начинать? – озадачился Забубенный, пропустив мимо ушей какого-то Алексашку. – Народ не поймет, ваше величество.
– Григорий, – чуть не рассмеялся Гризов, – да я же пошутил. Во-первых, сволочь – словно исторически не обидное, раньше у него совсем другое значение было. А во-вторых: это вообще не мои слова, а Екатерины. Так что замнем для ясности. Это я так, в образ входил. Разминался перед публикой.
Григорий моргнул два раза и оглянулся по сторонам. Но так ничего и не ответил, молча запустив генератор «СИМЫ». Вскоре Алексашка склонился с гусиным пером над длинной грамотой, украшенной раззолоченными уголками. Прямо перед ним, на кухонном столе, тут же образовалась огромная гранитная чернильница, тоже вся в золоте.