Комплекс прошлого

Итон Элли

За моей головой находится череда очень узких и длинных витражей, доходящих до самых балок. Я не вспомню, что на них изображено, пока не повернусь и не посмотрю, но не буду делать этого даже под дулом пистолета. Меня повергает в шок осознание того, что, глядя в эти окна всю свою юность, каждое утро на протяжении почти пяти лет, за исключением суббот, я не помню ни одной детали, ни одного святого или апостола, ни даже Того Самого. Отличный показатель всей глубины подростковой одержимости самим собой, в данном случае моей. Воспоминания о моих школьных днях, которые в лучшем случае выборочны, говорят о том же.

Пока я сижу на скамейке, из кабинки выходит девушка,

стиснув между зубами кусок ваты и держась рукой за щеку. Трясущаяся на своих высоких каблуках, ошеломленная, она подходит к свободному месту рядом со мной. Ассистент стоматолога идет за чем-то важным, возможно, за рецептом, а взгляд пациентки блуждает по сводчатому потолку и железным канавкам. Антураж часовни создает довольно пугающую атмосферу для пациентов – ангелы, кафедра, витражи, – возможно, девушка думает, что у нее галлюцинации. Кровь из пустой лунки медленно стекает по марле в ее руке. Наверное, мы с ней одного возраста. Она могла учиться в школе имени Короля Эдмунда. Девушка не сводит пустого взгляда с неоновой вывески выхода и будто ждет, когда ее заберут.

Над дверью ризницы на деревянном прямоугольнике высечен девиз школы Божественных.

MEMOR AMICI

Помни друзей своих.

– Ха, – фыркаю я вслух.

Пациентка медленно поворачивается ко мне. Ее движения все еще заторможены после лекарств, а рука по-прежнему крепко прижата к щеке. Она моргает.

Я пытаюсь сглотнуть, сгибаясь пополам и едва сдерживая смех, который всегда застает нас врасплох в самые неподходящие моменты: похороны, проповеди, открытие выставки жениха.

Мои плечи трясутся, а скамья подо мной начинает дрожать. Девушка внезапно встает, и ее сумочка со всем содержимым падает на пол.

– Ох, черт, мне ужасно жаль. – Я вижу, как ее помада катится в сторону кафедры. – Извините, извините.

Я подношу к груди кулак и слегка ударяю, чтобы проглотить смех.

– Извините.

Я пытаюсь поднять сумку, протягивая ее девушке.

– Раньше здесь была школа, – выпаливаю я, просто чтобы что-то сказать. – Святого Иоанна Богослова.

Бедная женщина слегка кивает потяжелевшей головой, забирая сумочку. Она смотрит на сообщение, высветившееся на экране ее телефона, а затем через плечо на дверь, проверяя, не пришли ли за ней. Я полагаю, ей не разрешили садиться за руль в таком состоянии.

– Частная школа, – продолжаю я. – Та самая, что закрылась, об этом писали в газетах давным-давно, помните? Был скандал.

Она смотрит на меня так, будто никак не может сфокусировать взгляд. Прошло достаточно много лет, и моя речь перестала быть похожей на речи Божественных. Время от времени я жила за границей, поэтому иногда мой акцент довольно трудно определить, но все же, что-то заметив, девушка осматривает меня с головы до ног, и ее глаза вспыхивают. Она знает.

– Ага, – отвечает она. Пока она говорит, вата во рту на мгновение сползает, обнажая омерзительные кровавые десны. – И? Моя мама работала на кухне. – Она показывает на место за нашими спинами, где раньше была старая трапезная. – Шестнадцать лет драила чертовы сковородки, если хочешь знать.

Правая часть губы у нее провисает, отчего ее речь похожа на пьяное бормотание.

– Кучка наглых чертовых мажоров.

Она возвращает вату на место и зажимает между зубами в ожидании моего ответа. Конечно же она права. Но чего она ждет от меня? Что я повалю ее на пол, защищая собственную честь?

Я думаю о своем муже Юргене, который ждет меня в пабе. Он знает, что значит позволить моменту завладеть тобой. Юрген пацифист

и совсем не из тех, кого легко спровоцировать. Несмотря на то что из нас двоих творческая натура он, с периодическими вспышками гнева бороться приходится мне – муж остается спокойным в любой ситуации. Когда мы встретились, в моей жизни только закончился период, в котором не было места ни стабильности, ни умиротворению, ни постоянному дому, поэтому, уставшая и опустошенная, я нашла эту особую разновидность его взвешенного спокойствия крайне соблазнительной. Именно в это я и влюбилась. В последнее время я очень стараюсь перенять хладнокровие Юргена. Плюс мы молодожены. И это наш медовый месяц. Нет, я не клюну на эту провокацию.

К счастью, в дверях часовни появляется бритый налысо мужчина, свистит и показывает на женщину большим пальцем. Она уходит, и ее высокие каблуки резко стучат по кафельному полу, маршируют по нефу, мимо ризницы и через арочную дверь.

MEMOR AMICI

На какое-то время я замираю на ступеньке Причастия, а затем тоже ухожу. Мой муж – ох, это слово такое непривычное – ждет меня на улице, засунув руки в карманы, опираясь на капот взятой напрокат машины, и медленно жует. Я чувствую прилив облегчения, когда вижу, что он стоит там, такой важный, но честный и открытый и ни разу не Божественный. На нашем первом свидании он, увидев протекающую трубу на моей кухне, закатал рукава и попросил гаечный ключ. Юрген прагматик, поклонник списков.

– Все хорошо? – интересуется он.

Я киваю. Повернувшись спиной, я прислоняюсь к груди Юргена, а он обнимает меня за талию и прижимает подбородок к моей макушке. Часовня остается позади меня, и я прокручиваю в голове этот недолгий разговор с девушкой. Я не должна была сюда возвращаться. Мне неловко от того, что я привезла его сюда, что посмела потратить даже час нашего медового месяца на что-то столь бессмысленное. Момент ностальгии уже прошел. Мы смотрим на каменную статую короля Эдмунда неподалеку от автобусной остановки. Пять голубей борются за место наверху его шлема, подпрыгивая и ныряя, толкаясь пернатыми локтями. Они взмахивают потрепанными серыми хвостами и гадят Эдмунду на плащ. Мимо нас на рыночную площадь проходит пожилая женщина, таща за собой клетчатую тележку для покупок. Торговцы держат бананы в крючковатых пальцах и громко зазывают покупателей. Три старика в твидовых куртках стоят у букмекеров и курят. Я вдруг остро осознаю, что моему мужу, австрийцу, все это, должно быть, кажется таким английским.

Юрген вытаскивает из бумажного пакета ириску и кладет мне в рот.

– Ладно. Было круто. Поехали.

Муж проверяет крепления на своем велосипеде, привязанном к багажнику машины, и, пока он туго перетягивает раму, лысый мужчина на красной «Мазде» поворачивает в нашу сторону и резко останавливается, перекрывая дорогу. Окно с тихим гулом опускается вниз, и та самая девушка из стоматологической клиники склоняется в его сторону и почти ложится ему на колени. Нижняя часть ее лица, исказившись, застыла в гримасе боли.

– Привет, – весело говорит мой муж, слегка присаживаясь на корточки. – Мы можем вам помочь?

Австрийцы, особенно такие деревенские болваны, как он, патологически хорошие люди. Я видела, как он каждую неделю выкапывал из снега машину абсолютно незнакомого человека и выносил мусор нашего соседа, не получая в ответ никакой благодарности.

Женщина в «Мазде» показывает ему средний палец.

Она пристально смотрит на меня – свою главную цель и выглядывает из окна, будто забыла сказать мне что-то важное там, в часовне.