Компрессия
Шрифт:
– Смотри, что я еще тебе покажу! – подмигнула ему Моника и стянула с узкой изящной стопы носок.
– Что это? – потрясенно прошептал Кидди.
– Нога, дурак! – ухмыльнулась Моника и пошевелила удивительно длинными пальцами.
– Пальцы! – Кидди приложил к подошве ладонь. – Смотри, у тебя пальцы на ногах почти такой же длины, как у меня на руке!
– Да, – кивнула Моника, замерев от прикосновения Кидди. – Это меня мама наградила. Я вообще не понимаю, как вы ходите с такими пальчиками. Мне кажется, что я могла бы ухватиться за землю и держать ее. Ты уже был с
– Как тебе сказать? – Кидди, затаив дыхание, поднял ее ногу и прижался щекой к холодной подошве. – С одной стороны, вроде был. С другой – не могу сказать точно. Спроси меня об этом завтра.
– Почему ты не хочешь быть со мной?
Она смотрела на него с грустью.
– Почему ты хочешь, чтобы я был с тобой?
– Я не знаю, – пожала она плечами. – Я пока не могу сказать, что люблю тебя. Может быть, просто не понимаю себя. Но я ведь могу влюбиться. А если я влюблюсь, тебе мало не покажется. Но мне будет плохо, ты ведь меня не любишь. И не полюбишь, скорее всего. Парни всегда как на ладони. Они потом хитрить могут, а сразу, в первый момент, – на ладони. Ты, когда увидел меня, испугался. Я заметила. Потому и пошел меня приглашать на танец, что испугался. Ты такой: когда будешь пугаться, все будешь делать назло себе.
– Ты несешь какую-то чушь, – прошептал Кидди и взял в рот ее пальцы.
Моника замерла, с трудом сглотнула, удерживая дрожь в колене, перевела дыхание и продолжила говорить, глядя на Кидди расширенными зрачками, то и дело прикусывая нижнюю губу.
– Ты слушай меня, слушай. Потому что если ты не будешь со мной, если ты откажешься от меня, судьба тебя накажет. Ты влюбишься так же безнадежно, как собираюсь влюбиться в тебя я. И все поймешь.
– Во мне нет ничего особенного. – Кидди поднял ее вторую ногу и потянул на себя носок. – Я некрасив, я скучен, я эгоистичен. У меня нет никаких талантов. Я мнителен, наконец!
– Зачем мне твои таланты, если мне нужен ты? – удивилась Моника. – Зачем мне твоя красота, если у нас есть моя красота? Почем ты знаешь, может быть, я мечтаю скучать вместе с тобой? Или соревноваться с тобой в мнительности?
– Вот уж верный путь рассориться навсегда, – улыбнулся Кидди и, чувствуя, как перехватывает дыхание в груди, поднялся.
Моника опустилась на спину, закрыла глаза и прошептала:
– Хотела бы я увидеть твои глаза, когда ты привыкнешь к моему телу.
– Я не хочу к нему привыкать.
Все-таки она оказалась права. Может быть, это вообще оказалось единственным, в чем он ни разу не усомнился. Она была прекрасна, и, с какой бы женщиной Кидди не свела судьба, он пусть мимолетно, но всегда вспоминал длинные ноги Моники с содранными на спортплощадке коленками, ее пальцы с разноцветными ногтями, которыми она подхватила платье, загибая его на грудь, и смуглый живот, мгновенно покрывшийся каплями пота. Только с Сиф он не вспоминал о Монике, но Сиф проходила по другому ведомству, рядом с Сиф он сам превращался в безвольное, безмозглое существо, способное, кажется, подняться в воздух от одного ее дыхания.
– Почему ты не хочешь быть со мной? – спросила его Моника через час. – Только не молчи. Потом будешь
– Я короток, – ответил Кидди.
– То есть? – Она удивленно подняла брови. – Я бы не сказала, по-моему, как раз напротив. Да и рост у тебя выше среднего…
– Я не об этом. – Кидди посмотрел на Монику и подумал, что ему доставляет удовольствие знать, что она сидит на искусственной коже стула голым телом. – Я серьезно. Я короток, как свеча! Как фитиль в старинной лампе. Я чувствую. Вот смотри, Миха, который, кстати, заглядывается на тебя, он длинный. Он может гореть долго и давать тепло. Стиай вообще не фитиль, он сама лампа. Брюстер – масло, которым можно заправлять лампу бесчисленное количество раз. Рокки – кремень, которым наши предки зажигали лампу. А я – короткий фитиль. Я буду гореть ярко, но коротко. Я боюсь этого.
– Почему же ты боишься меня? – Моника захохотала. – Тогда тебе надо бояться Рокки, если он – кремень! Ты забываешь, что у меня история профилирующий! А кто тогда кресало? Может быть, это я?
– Ты огонь, Моника, – сказал Кидди.
Она сразу сникла, вытерла глаза ладонями, помолчала, расправила в руках смоченные его слюной и ее желанием трусики.
– Сколько красивых слов только для того, чтобы отказать женщине, пусть даже юной и глупой. Сгореть боишься? Хотела бы я увидеть, для кого ты себя бережешь. На, держи.
Она бросила ему пульт и пошла к дверям между вспыхивающих одна за другой ламп. Кидди смотрел ей вслед и сам не мог ответить на вопрос, почему он не хочет быть с ней? Впрочем, он недолго забивал себе этим голову. Жизнь только начиналась, к чему было начинать завязывать ее узлом?
– Зачем ты здесь? Что с твоими волосами? – спросил Кидди.
Ручей все-таки был не вполне пересохшим, и Моника остановилась сразу за раскидистым деревом, чтобы смыть усталость и переобуться.
– У тебя удивительные пальцы, – заметил Кидди.
– Это не новость. – Моника присела на траву и принялась натягивать носки.
Она почти не постарела, разве чуть-чуть раздалась в бедрах. Но пальцы на ногах были все такими же длинными и изящными.
– Ты это говорил мне много раз. Послушай, я уже оттопала не меньше десяти километров, если мне еще придется пройти столько, на моих пальцах могут появиться мозоли. И за каким чертом Рокки забрался в эту глушь?
– Мне кажется, что ему следует опасаться Стиая, – пожал плечами Кидди.
– Почему? – не поняла Моника, которая уже успела высосать тоник и съесть хлеб и мясо, вздыхая о непоправимом ущербе, который наносит собственной фигуре. – Я не о Сти говорю, Сти стал нервным, я и сама была бы не в восторге от общения с ним, но почему Рокки не мог опасаться Стиая где-нибудь в городе? Даже у себя дома, там, где есть вода наконец и прочие необходимые вещи? Почему он выбрал лес?
– Не знаю. – Кидди вытащил из кармана нож и принялся перематывать лезвие тряпкой, чтобы все-таки убрать его в карман, потому что ощущение острого напротив сердца вызывало дискомфорт. – Зачем ты здесь? По Рокки соскучилась?