Компрессия

Малицкий Сергей Вацлавович

– Задерживаюсь. – Ему почти удался добродушный тон. – Устал, как… – он сделал вид, что подыскивает нужное слово, – …лунный краб! Как старый лунный краб! Не жди меня. Ложись. Ты уже знаешь, что моя служба заканчивается? Вот, готовлюсь к отлету, – он неожиданно легко рассмеялся. – Ты там тоже… собирайся. Боюсь, что не удастся нам покататься на лунолете. Время поджимает.

Коридоры административного корпуса действительно были пусты. У пульта внешних систем сидел молодой сержант. Он вытянулся в струнку при виде Кидди и даже не успел удивиться, получив укол инъектором в грудь.

– Спокойной ночи тебе, парень, – пробормотал Кидди, придавая сержанту позу уснувшего на посту. – Не нужно тебе этого видеть.

Купе, приспособленное для полетов над лунной поверхностью, но похожее на то, что дважды врезалось

в горный склон близ Торскена, обнаружилось в седьмом шлюзе. «Эх, прости, Тусис, – с усмешкой похлопал по красному кресту на тяжелой двери Кидди и полез внутрь, чихая от поднятой неосторожным движением пыли. – Не обидишься, что угоню твой аппарат? Куда тебе на нем летать? Сиди уж здесь. Возле капсулы».

Кидди вставил в панель позаимствованный у спящего сержанта код, включил режим подготовки. Сенсоры ожили и засветились зеленым. За спиной тихо заурчала турбина, столь же опасная, как и те турбины, из которых уже дважды распускались огненные цветы.

Кидди сполз с сиденья, ударился головой о выступ панели, выругался, но все-таки выдрал из гнезда черный ящик и бросил его под сиденье. Автокоординатор недовольно заверещал, замигал лампочками, но был отключен почти так же безжалостно. С управлением пришлось провозиться значительно дольше. Сверяясь с составленной им самим памяткой, то и дело чертыхаясь, Кидди один за другим выдрал все страховочные датчики и ограничители. Затем, окончательно взмокнув и начиная уже подумывать о теплом душе, вывел скорость, маршрут и, раздраженно морщась, забил данные в навигатор. «Может быть, самому!» – мелькнула сладкая мысль, но он только замотал головой. Через полчаса Кидди был в аппаратной.

Крышка капсулы Ридли поддалась легко. Внутри нее горел синеватый свет, в котором торчащий из-под матового колпака подбородок казался подбородком мертвого человека. Колпак пополз вверх, лицо Ридли обмякло, но Кидди не стал ждать пробуждения и выпалил в грудь и живот Бэнкса всю обойму инъекторов. Только после этого он снял металлические ленты с рук и ног заключенного и с трудом перегрузил безвольное тело на гравитационную тележку. Он провозился с ним еще несколько минут. Глаза Ридли были закрыты, но Кидди каждое мгновение ждал, что снова услышит все те же слова: «Вот я и нашел тебя, негодяй Кидди Гипмор!»

Дверь купе села на место с лязгом. Ридли, примотанный к креслу липкой лентой, замер, уткнувшись лбом в прозрачный пластик кабины. Конечно, его можно было просто бросить на пол купе, но Кидди захотелось, чтобы он сидел в кресле. Дальнейшее Кидди видел уже с мониторов над усыпленным сержантом. Видел, как мягко пошли вверх ворота шлюзовой камеры. Как поднялось на метр от плит купе и плавно поплыло наружу. Как оно стало стремительно уменьшаться, пока через несколько секунд не превратилось в огненный цветок на склоне ближайшей горы.

Сигнал тревоги настиг Кидди уже опять в аппаратной. Он защелкнул за собой двери, включил текущий мониторинг. На экране Ридли Бэнкс по-прежнему сидел во дворе виртуальной тюрьмы и смотрел на горы. «Закольцевал тебя, Келл, значит? – подумал Кидди. – Не помогло это тебе. Хотя кто его знает?»

Через пять минут он с дрожью укладывался в еще теплый после Ридли Бэнкса пластик, опускал на себя крышку капсулы и прилаживал дрожащими пальцами на внутренний запор гранаты. Одну из них он положил под голову, придавив взрыватель затылком. Картина уничтожающего его тело пламени выбила из него новую порцию пота. Он судорожно закашлялся и едва не забился от ужаса. «Как в гробу», – стянула кожу на голове мысль.

Переведенная на внутренний режим управления панель мерцала перед глазами. Кидди успокоил дыхание и дал команду – «продолжить». Пульсар отщелкал двадцать мелодичных ударов, пластик мягко обхватил тело, датчики поползли по коже, на глаза начал наплывать темный колпак. И стало легко.

78

Кидди добрался до ночного леса через месяц. Хотя он не был уверен в сроке, только в количестве дней. Порой некоторые из них пролетали, как два или три часа, порой солнце или что-то похожее на солнце не опускалось за горизонт неделями. За спиной остались серые коробки компрессионной зоны, рассеченные клином странного, какого-то дикого леса, сплетенного то ли из деревьев, то ли из одеревеневших гигантских

змей. Именно с помощью этой чащи, не покидая капсулы, Ридли сбежал из тюрьмы. Позади остались бескрайние болота, в которых Кидди едва не утонул. Долина гейзеров и горячих озер, в одном из которых он полдня пытался сварить сбитую камнем птицу. Холмы, покрытые голубой сладкой ягодой, по которым он почти полз с открытым ртом. Его одежда истрепалась, туфли едва держались на ногах, он чудом не потерял их в трясине. Порой он часами шел и шел неизвестно куда, порой искал искристые клочья тумана и перебирался из одного сна в другой. Или из одного мира в другой. Пока не оказался в ночном лесу. Он сразу узнал это место. Все его тело дрожью отозвалось на знакомый пейзаж. Словно кипятком ошпарило, так заныли пережитые в этом месте ожоги. Из песка торчали развалины города, странное сооружение, похожее на сожженный строительный механизм, поднималось от него в десяти шагах. Светило уже уползало за гряду гор, в спину дул холодный и влажный ветер, но песок пылал жаром, обжигая ноги даже сквозь туфли. Сумрак сгущался на глазах.

«Там, – устало подумал Кидди. – Там, за горами, башня Билла. Там я отдохну».

Он не успел сделать ни шагу. Едва светило коснулось краем гор, сквозь перекаленный, остывающий песок поплыл звук. Он походил на звук лопнувшей струны, только запущенный в обратную сторону, так, чтобы с момента обрыва начинался тянущий, выворачивающий нутро стон. Звук усилился справа, слева, сзади, в отдалении, почти под ногами. Через мгновение он стал невыносимым, напоминая одновременное гудение множества органов, звук которых не множился в причудливых сводах, а наполнял собой пространство от горизонта до горизонта. Но вот он еще усилился, расплелся, разветвился на тысячи отголосков-прядей и уже в полной темноте дополнился шуршанием песка. Тысячи, миллионы голубых огней вспыхнули с разных сторон, и потянулись, поползли к черному небу светящиеся побеги, сплетаясь и перекрещиваясь, закручиваясь спиралями и кольцами. Затрепетали быстрые голубые тени, засверкали искрами огни. Только возле искалеченного сооружения песок оставался недвижим, но ночной лес встал вокруг Кидди стеной.

«Кто, кто, кто, кто, кто?» – раздалось у него в голове, и Кидди вдруг понял, что вопрос этот рождается в сгоревшем уродце, который тоже ожил в сумраке, но ожил не полностью. Свет перебегал с одной изуродованной ветви на другую неровно и расплывчато.

– Кидди Гипмор, – прошептал Кидди и поразился громкости собственного голоса. – Человек.

«Похож, похож, похож, похож, похож», – понеслось сразу со всех сторон.

– На кого? – так же громко прошептал Кидди.

«Такой же, такой же, такой же, такой же, такой же», – заполнило голову бормотание, и кожу обдало ледяным холодом. Ужас осязаемой волной встал вокруг, готовясь сомкнуться и захлестнуть, и сквозь узкую прореху в этой стене неожиданно влетел влажный ветер и лизнул Кидди колючим языком в лицо. И еще раз, и еще раз. Поочередно – надеждой, болью и мукой, разочарованием, ненавистью, и Кидди понял. Понял все сразу, словно узнал и выучил в подробностях. И про человека, похожего на него. И про его мысли, которые были способны не растить, а сжигать. И про сделку, в которой он дал отведать собственной плоти, дал отведать часть собственной плоти, одарил крупицей собственной плоти, украв взамен самое дорогое.

– Палец, – понял Кидди. – Палец. Что же он украл?

«Голос, голос, голос, голос, голос!» – забилось бесчисленное эхо в ушах.

– Голос, – проскрипел безголосый обожженный уродец. – Я заберу голос у тебя.

– Нет, – попытался закричать Кидди, но горло перехватило.

Уродец уже шуршал полумертвыми ветвями. Лес сгрудился вокруг безжизненного пятачка равнины, сплел холодными линиями непроницаемую стену. Бежать было некуда. Если и висели где-то поблизости искры сновидений, разве мог их отыскать Кидди в безумном мельтешении голубого? Он даже не мог двинуться с места, потому что такие же полумертвые, как и ветви, корни выползли из песка и оплели его ноги уже до колен, и, чувствуя леденящий холод чужой плоти, он просто пошел ко дну. «Ты тяжелый, Кидди, – говорил ему Билл. – Сны не могут удержать тебя, поэтому ты их и не видишь. Сны напоминают тонкий лед, возникающий перед тобой от твоего собственного холодного дыхания. Трудно гулять по тонкому льду, не правда ли?»